Александр Беляев - Зеев Бар-Селла

Но бог с ней, с Индией — роман вышел в свет летом 1941-го, когда в Европе уже два года бушевала Вторая мировая война. А герои романа безмятежно плавают на пароходах из Англии в Индию, из Индии в Англию, из Англии в Америку… Как будто единственное неудобство морского путешествия — это морская болезнь, а не немецкие подводные лодки! И лондонскую тишину ни одна воздушная тревога не нарушает!

И еще одна странность — дочь писателя, Светлана, которой «Ариэль» посвящен, ни словом не упоминает о том, как роман писался. А современники были убеждены, что Беляев занят совсем другой работой.

В феврале 1938-го он уверял, что «задумал повесть о достижениях астрономии и роман о будущем советской медицины»[374].

В марте 1939-го сообщил, что:

«…работает над „Пещерой дракона“. В этом романе особое внимание будет уделено транспорту будущего, его герои — молодые ученые — опустятся в глубины океана, взойдут на высочайшие горы, полетят на астероиды. На очереди стоит также книга об интереснейших биологических проблемах, над разрешением которых работает институт мозга»[375].

Вероятно, «будущее советской медицины» ковалось в Институте мозга…

А в апреле 1941-го совершенно неожиданно стало известно, что:

«…скоро выйдет из печати в издательстве „Советский писатель“ новый научно-фантастический роман А. Р. Беляева — „Ариэль“ (летающий человек)»![376]

Работу же над «медицинским» романом писатель, видимо, забросил, поскольку теперь:

«…в плане работ — жизнь на Марсе. Александр Романович хочет заселить эту планету мыслящими, развитыми, культурными существами, живущими в условиях развернутого (так!) коммунистического общества»[377].

Больше ничего об этих сочинениях не известно, можно лишь предположить, что «марсианский» роман — это новый этап работы над «Пещерой дракона»…

Откуда же взялся «Ариэль»? Вдова Беляева, Маргарита Константиновна, обронила однажды, что роман был задуман как полемика с «Блистающим миром» Александра Грина. И, действительно, по примеру гриновского Друда, Ариэль становится цирковым артистом и совершает свои полеты над ареной… Не укрылось, наверное, от Беляева и то, что «Блистающий мир» откровенно ориентирован на роман Дмитрия Мережковского «Воскресшие боги (Леонардо да Винчи)» (1902) — вторую часть трилогии «Христос и Антихрист»[378].

Но «Блистающий мир» Грина вышел в свет в 1923 году.

Полемизировать в 1941 году с произведением столь почтенного возраста было явно не к месту и не ко времени…

Потому куда вернее полагать, что в 1940 году Беляев принес в издательство «Советский писатель» роман, написанный еще тогда, когда «Блистающий мир» был литературной новинкой, и впечатление от чтения Нилуса в 1917 году не изгладилось, и теплилась надежда на то, что из мрака и крови все-таки родится новый Спаситель…

И получается, что все три романа, создавшие Беляеву неувядающую славу — «Человек-амфибия», «Голова профессора Доуэля» и «Ариэль», были написаны практически одновременно. Вот только до читателя они добрались десятилетие спустя.

И оставались непонятыми до сих пор…

Глава двадцать пятая

ВОЙНА

22 июня — самый длинный день — в 1941 году пришелся на воскресенье. А уже к полудню вся прошлая прожитая жизнь граждан Советского Союза — всех вместе и каждого в отдельности — стала именоваться одинаково: до войны.

Никто не знал, что громадная Красная армия в эти часы терпит катастрофу и потерявшие свои штабы полки и дивизии растворяются в лесах и полях, непостижимость происходящего толкает сотни тысяч на бегство, а страх и отчаяние — на сдачу в плен… Конечно, нашлись люди, для которых воинский долг превыше всего, но они тогда оказались в меньшинстве…

Были и те, кто видел в приходе немцев освобождение от большевиков и избавление от кровавого террора, волна которого еще раз прокатилась по стране всего за три года до войны. И далеко не все готовы были считать немцев безжалостными завоевателями. Немало было таких, кто уже пережил немецкую оккупацию в 1918 году и помнил, что никакими ужасами она не сопровождалась, напротив, немцы навели порядок в раздираемой анархией стране, даже еврейские погромы прекратились…

И Беляеву, прежде всего, вспомнилась та — Первая мировая война. Оттого первую — и, как оказалось, последнюю — газетную свою заметку о новой войне он назвал: «Созидатели и разрушители».

Потому что 26 лет назад, в газете «Приазовский край» он написал:

«Борьба с „немецким засильем“ в торгово-промышленной и других областях русской жизни сделалась лозунгом наших дней.

К сожалению, эта борьба часто идет по ложному пути, не говоря уже о совершенно уродливых, недопустимых проявлениях этой борьбы.

Увлекаясь стороной „разрушительной“, часто забывают о „созидательной“. Забывают, что всякое насилие — только негатив нашего собственного бессилья.

За примерами недалеко ходить»[379].

А примеры были такие: война закрыла для русских европейские курорты. Чем же ответили на исчезновение заграничной конкуренции владельцы курортов русских? Стали — перед лицом наплыва избалованных европейским сервисом клиентов — наводить чистоту в своих ветхих халабудах? Обустроили пляжи кабинками, зонтами и навесами? Разнообразили меню, завели скатерти и вывели тараканов в своих трактирах? Электричество провели? Как бы не так!

Зато сделали то, что подсказала им неуемная жадность, — взвинтили цены. На всё!

По этой причине летом 1915 года на курортах Крыма побывало рекордно малое число приезжих. Те, у кого деньги были, не желали тратить их на жалкие хибары и зловонные харчевни; те, у кого денег было в обрез, от Крыма вообще отказались… Так что приехали на русскую ривьеру только такие, у кого выхода не было, — чахоточные и слабогрудые скромного достатка, по предписанию врачей. В их числе — Александр Беляев.

Понятно, что в 1941 году ситуация была иной. И с немецким засильем боролись теперь не хулиганы-патриоты, громившие немецкие пивные и колбасные… Теперь власть сама взялась за дело и уже не колбасную лавку, а целую Республику немцев Поволжья прикрыла и всё население ее сослала в Сибирь и казахскую степь. Наверное, чтобы Гитлер к Волге не рвался… Посему всякая там отсебятина да советы на себя оборотиться категорически не поощрялись.

Свою крымскую статью 1915 года Беляев завершил так: