Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1 - Петр Александрович Дружинин

Госплане секретных документов) еще раз переговорить с В. В. Колотовым. 5 июля 1949 г. С. В. Сазонов докладывал Секретарю ЦК П.К. Пономаренко, что «тов. Колотов вызывался в отдел ЦК ВКП(б) для беседы, согласия поехать на статистическую работу в область не дал»[847]. В результате 8 июля 1949 г. Секретариат ЦК, заседание которого проходило под председательством Г. М. Маленкова, все равно принял решение № 149: «Направить т. Колотова В.В. в распоряжение ЦСУ СССР для использования на работе в качестве заместителя начальника областного статистического управления»[848].

Таким образом, были примеры, когда даже не просто близкие, а вопиюще близкие к Н. А. Вознесенскому люди не были затронуты активными репрессивными мерами (причем В. В. Колотов еще и раздражал Г. М. Маленкова). То обстоятельство, что фигуры А. А. Кузнецова, Н. А. Вознесенского и, наконец, А. А. Вознесенского, находившихся к тому времени в Москве, удалялись без уничтожения окружения, довольно показательно для определения цели основного удара – именно Ленинграда как политического и даже географического образования. Даже можно сказать более определенно – Ленинград стал жертвенным городом ради низложения Н. А. Вознесенского и А. А. Кузнецова.

Также стоит отметить тот факт, что «ленинградское дело» практически не затронуло военных – в худшем случае их перевели в другие округа. Это легко объяснимо: деятельность Министерства Вооруженных сил СССР контролировалась Сталиным лично[849].

Социально-экономическое состояние «колыбели революции»

О социально-экономической обстановке, сложившейся в блокадном и послевоенном Ленинграде, было хорошо известно руководству страны и лично Сталину. Ведь Ленинград имел не только ментальные особенности; ужасной была и экономическая, и криминогенная обстановка. Формирование такого неприглядного облика города Ленина, мерцающего ореолом до сегодняшнего дня, имело серьезные причины, ответственность за которые лежит на руководителях города и страны[850]. Несомненно, что городская обстановка оставила неизгладимый след на всех сторонах жизни Ленинграда.

После блокады город представлял собой удручающее зрелище, но еще больше оно усугубилось с окончанием военного времени и отменой многих жестких требований и нормативных актов военной поры:

«Разрушения, транспортные и жилищные проблемы дополнялись отвратительным снабжением населения продовольствием, одеждой, обувью и медикаментами. Немалое число искалеченных людей, попрошаек и нищенствующих, как и затравленных беспризорников, теперь можно было постоянно наблюдать не только на вокзалах, но и на главных улицах Ленинграда. Грязь и антисанитария способствовали заметному увеличению числа инфекционных заболеваний горожан, сведения о которых тщательно скрывались властями»[851].

Уголовная преступность набирала обороты: в первом квартале 1946 г. было зафиксировано 8346 преступлений, из которых более половины составляли разнообразные кражи; входили в обыденность вооруженные грабежи, в городе действовали банды; на улицах города, особенно в темное время суток, было по-настоящему страшно: за тот же период задержано более 4,5 тыс. уличных хулиганов, причем большая часть была вооружена холодным оружием; росли и активизировались банды беспризорных и безнадзорных подростков: с октября 1945 по март 1946 г. в Ленинграде было задержано 42 356 подростков, из которых 11 % уже имели криминальный опыт; по сравнению с довоенным временем заметно возросло число изнасилований и самоубийств[852]. Официальное число беспризорных детей, зарегистрированное в Ленинграде органами прокуратуры во втором полугодии 1946 г., было рекордным для страны – 3042 человека[853].

«Но особенно зловещими в послевоенном городе выглядели факты убийств людей с целью употребления их в пищу. ‹…› Анализ архивных уголовных дел арестованных по обвинению по ст. 19-59-3 УК РСФСР (особый вид преступлений) за этот период показал, что людоедство и трупоедство в Ленинграде было массовым явлением. Только с октября 1941 по февраль 1943 г. в городе было арестовано 1979 чел., совершивших эти преступления. Продолжалось людоедство и в 1946–1947 гг.»[854].

Стоит отметить, что после войны людоедство встречалось и во многих других районах страны, в том числе на Украине и в Молдавии[855].

Если людоедство в военном Ленинграде было следствием голода в блокаду и недоедания, то людоедство 1947 г. было вызвано масштабным голодом 1946–1947 гг., причем здесь Ленинград не выделялся на фоне остальных регионов СССР: «Исчезновение людей, особенно детей и подростков было зарегистрировано в 1947 г. в Воронежской, Курской, Ленинградской и других областях»[856].

«Послевоенный Ленинград стал другим городом. Печать деградации и нравственного опустошения, еще мало заметная в конце 20-х годов, особенно заявила о себе в середине 40-х»[857].

В уже послевоенном Ленинграде люди продолжали пухнуть от голода и умирать от истощения; и даже в 1946 г. современники писали в своих письмах из Ленинграда:

«Народ голодует, а это все ведет к преступности. Кражи пошли невыносимые. Даже с рук отнимают днем, особенно у детей и старых. ‹…› Народ стонет от голода и безработицы. Народ пухнет, смертность с каждым днем растет от голода…»[858]

А один из пленных немцев, умерший в Ленинграде в марте 1946 г. от истощения, писал незадолго до кончины: «Петербург разорен. Всюду следы нищеты и бедности ‹…› неприятно видеть нищих подростков. Люди озлоблены, мрачны…»[859]

Обнажившаяся в послевоенное время ситуация была прямым следствием не только военных тягот, но и социальной политики советского правительства. Блокада Ленинграда оказалась уникальным в своем роде экспериментом во всей советской истории, проводившимся руководством страны над собственным народом в отдельно взятом городе. И именно блокада с поразительной очевидностью продемонстрировала несостоятельность этого самого руководства.

Указанные выше 1979 арестов по случаям людоедства в период с октября 1941 по февраль 1943 г. – это только зафиксированные факты, по которым производилось следствие, вершина айсберга, причем «в подавляющем большинстве задержание преступников осуществлялось гражданами, ведущими самостоятельно розыск пропавших родственников»[860], а отнюдь не в результате работы милиции. Причем этим «особым видом преступности были подвержены все районы города и пригороды Ленинграда»[861]. То есть людоедство (не говоря уже о трупоедстве) было массовым явлением.

Основа для таких явлений, как и для их последствий середины – второй половины 40-х гг., была заложена еще задолго до начала войны. (Здесь еще раз скажем, что город Ленина, как часть большой Страны Советов, отражая сущность всего государства, в условиях войны и блокады лишь более отчетливо и жестоко показал его проблемные и темные стороны.) Как ни удивительно, но Ленинград столкнулся с проблемой нехватки продовольствия отнюдь не с началом блокады, даже не с началом войны, а много раньше:

«Еще в середине 30-х годов невозможно было приобрести хорошую кожаную обувь, верхнюю одежду, белье, домашнюю утварь и многое другое. ‹…› Вместе с этим на большинстве баз и перерабатывающих участках залеживались и гнили сырье и полуфабрикаты. Только весной 1936 г. на сырьевой базе Ленхлоппрома под дождем полностью испортилось 10,5 тыс. тюков хлопка, а в городских мясокомбинатах и магазинах пропали тысячи тонн мяса,