Скверная жизнь дракона. Книга восьмая - Александр Костенко

его небольшие косточки скреплены между собой тонкой проволокой. Кости черепа при жизни срослись, но глазницы всё ещё слишком велики, да зубы мелковаты. Несколько искривлённый позвоночник вполне обыденно заканчивается тазом с атрофированными боками, ног нет, а крестец продолжается подобием вытянутого позвоночника с тонкими рёбрами и остатками широкого плавника в конце. Под скелетом небольшая деревянная табличка: «1731 год от полного обращения к учениям».

За правым полотном висел скелет чуть большего размера, череп вполне сформировался и походил на взрослый. Но вместо рук — крылья, а на табличке чёрным грифелем выведено: «1878 от полного обращения к учениям».

— Допустим, это, — я показал на маленький скелет, — вообще первый троптос, появившийся в этом мире. Кто второй?

— Вы проницательны, Лик’Тулкис, — отозвалась Малаюнария.

— Это веха, Ликус, — Хубар показал на табличку. — С первого появления, этих существ в записях отмечали не чаше пятидесяти в год. Через сорок лет они упоминались уже восемьдесят раз в год, но на этом рост случаев прекратился. Вторая веха — это значительно увеличение существ. Со ста пятидесяти тогда, до полутысячи сейчас. На обоих материках.

— Триста лет, и двести лет, — прошептал я, осознав скверное сходство с двумя другими такими же датами. Я повернулся к Малаюнарии. — Вы оба хоть понимаете, с чем…

— Исключено, — эльфа отмашисто взмахнула. — Все заллаи после алхимии очищаются. Мы проверяли. И зелья тоже.

— Да? — я саркастично протянул, понимая, что могу подать очень нехорошую идею этим утыркам, но иначе прояснить скверную догадку я не смогу. — То есть служители церкви, рутифакторы и прочие, брали обычных разумных и заставляли их на протяжении жизни пить «обычные зелья лечения» и смотрели на их потомства?

Эльфийка отвела взгляд в сторону, задумчиво уставившись на ноги умершего троптоса. Хубар сам что-то неразборчиво протянул и уставился на эльфийку.

— Мы это обсудим потом, самостоятельно, — сказала Малаюнария. — На этом всё. Вы же принесли с собой отчёт?

— В кабинет? — с наигранной услужливость спросил я, на что эльфа покачала головой и показала на Хубара. — Прекрасно. Я не хочу оставаться в этих казематах ни на секунду дольше необходимого. Хотя, конечно, я ожидал увидеть нечто другое.

— Что же, Ликус? — Хубар забрал у меня исписанные листы и аккуратно свернул их в трубочку. — Твои ожидания нередко унижают самые смелые фантазии.

— Брось, Хубар. После сегодняшнего моя фантазия с треском проиграла реальности.

— Прошу вас обоих, — эльфа недовольно уткнула руки в бока, пожирая нас с Хубаром недовольным взглядом.

— Хорошо. Короче — так короче. Я в церковных подвалах ожидал увидеть вовсе не пыточные камеры, а склад черепов.

— Каких чере… — Хубар приподнял руку, показывая, что он понял мои слова. — Нет, Ликус. Кто же будет хранить такие ценные ингредиенты?

— Черепа драконов? — эльфа скинула серьёзность и по-ребячески хихикнула. — Я впервые слышу, чтобы такое хранили. Их используют, как и прочее. Зачем хранить? Этого никто не делает. Хотя, — последнее слово Малаюнария протянула, задумчиво приложив пальчик к губам, — я знаю об одном таком черепе, но его никогда в ингредиенты не пустят.

В квартиру я вернулся в расстроенных чувствах. Они пудовой гирей давили на сознание, я даже не понял, как оказался в квартире. И как принял у церковника приглашение на праздник Основания. Оно лежало на столе, а я сидел на кровати и опустошённо смотрел в одну точку. И, наверно, смотрел бы ещё несколько дней, но двенадцать ударов городского колокола растормошили меня. В квартире я был один.

Чуйка подсказывала, что девочка задерживается вовсе не из-за занятий с портнихой: в прошлые разы они заканчивались за час до обеда. Гадать не надо, чем занята девочка, но я обязан ей припомнить, чтобы она соблюдала договорённости и после занятий сразу шла домой. Если так хочется ей гулять, то после обеда и до ужина у неё времени навалом.

Я продолжил давить кровать, смотря в одну точку, пока колокол не пробил тринадцать раз. В груди гремучей змеёй извивалась тревога, я едва заставил себя остаться в квартире и дожидаться девочку. У неё ошейник, да и не может Лаотлетий так в открытую похитить малышку.

Не знаю, почему, но долго убеждать себя я не смог и вскоре стоял около двери квартиры и спешно обматывая шею толстым шарфом. Скверное предчувствие только усилилось, от пробивавшей руки дрожи я едва ухватывался за края одежды и несколько раз вообще промахивался мимо пуговиц на куртке.

Из потока мерцавших звёздочек, ходивших на улице, выделилась одна. Ниже прочих, она медленно шла около стен домов, а звёздочки рядом замирали, прежде чем продолжить путь. Вскоре звёздочка превратилась в низенький овал, он чуть покачивался и медленней обычного приближался к двери в дом. Она глухо скрипнула, деревянные ступеньки едва слышно прогибались. Овал поднялся на второй этаж и встал за дверью, нерешительно покачиваясь и будто не собираясь заходить.

Я уже не знал, что думать и как реагировать. Девочка опаздывает, не пойми где шляется, меня заставляет волноваться, так ещё и в дом заходить не хочет. Нет, такое оставлять безнаказанным нельзя. Сегодня же надеру ей задницу и предметно объясню, что она несколько запуталась и меня, её владельца, надо слушать. Руки быстро открыли замок, но всхлип за дверью опустошил весь мой настрой.

На детской голове нет шапки, блекло-жёлтые волосы скомканы и испачканы грязью и конским дерьмом, а длинные и чуть закрученные на кончиках ушки покраснели от мороза. На лбу огромная шишка, левый глаз заплыл фингалом, нижняя губа рассечена, всё лицо в кровоподтёках, шарфик разорван, у куртки оторван один рукав и вырваны все пуговицы, в штанах прореха, у рюкзака нет одной лямки. Нижнюю пару рук девочка прячет за спиной, в левой верхней руке сжимает тело своей тряпичной куклы, а в правой — её голову и все четыре руки. Девочка беззвучно плакала и шмыгала носом с опущенной головой, не в силах посмотреть на меня.

— Проходи в спальню и жди меня там, — только и мог я сказать девочке. Та угрюмо зашла в коридорчик, безвольно скинула с себя порванную верхнюю одежду, на дрожащих ногах села на кровать. И едва удержала в себе вопль обиды и боли.

Я спустился на первый этаж, в небольшой входной тамбур. И со всей силы вдарил кулаком в дверь хозяина дома, металлические петли натужно взвизгнули. За дверью раздался