Тибо, или потерянный крест - Жюльетта Бенцони

Тибо, завороженный этим неожиданным, несмотря на предупреждения Балиана, зрелищем, не сразу заметил две сидящие фигуры по обе стороны ложа, двух женщин с седыми волосами: одна — еще более прямая и высохшая, чем раньше, вторая — чуть оплывшая, но все еще крепкая. Она-то первой заметила вошедшего и, узнав его, разволновалась.

— Мессир Тибо! — прошептала она, вскочив и устремившись к нему. — Неужели это действительно вы?

Мариетта говорила тихо, но умирающая все же услышала ее и потянулась рукой в их сторону.

— Да тише вы! — рассердилась гречанка. — Зачем вы тревожите бедняжку?

— Нет, — прошептала Аньес. — Она только что произнесла имя... Он здесь... бастард?

— Да, это он, милая госпожа, — радостно всхлипывая, отозвалась Мариетта.

— Подведи его ко мне! О... сам Господь его послал! Может быть, это знак... Его милостивого прощения! Подойди, Тибо, подойди поближе...

Он приблизился к постели и только теперь разглядел большие, широко открытые голубые глаза, так же поблекшие от болезни, как у Бодуэна перед тем, как он ослеп.

— Я здесь, моя госпожа и тетушка, мне очень грустно видеть вас на этом скорбном ложе...

— Никакой скорби я не испытываю! Я умираю, дано очень рада тебя видеть. Господи, до чего же ты красив! — прошептала неисправимая Аньес. — Конечно, ты ведь мой племянник... Единственный из рода Куртене, кто способен показать, как хороша была наша порода!

— Вы и сейчас прекрасны! — почти искренне произнес Тибо, видя, как загорелся этот почти угасший взгляд и как приоткрылись в легкой улыбке сухие губы.

— Спасибо... за эту ложь. Ты станешь последним мужчиной, восхвалявшим меня.

И совсем уже глухим голосом она проговорила:

— Я очень устала, мои часы сочтены. И все же мне хотелось бы... услышать... что ты делал...

На мгновение она умолкла, стараясь отдышаться.

— Скажи... сколько тебе лет?

— На Святого Симеона исполнилось двадцать семь80.

— Уже? А сколько... женщин?

— Госпожа!

Жозефа подавилась возмущением, а Аньес снова улыбнулась:

— Ну, ты же знаешь меня, Жозефа! Любовь всегда будет для меня притягательна... даже на краю могилы... Ну, так что, красавец?

— Ни одной.

В мерцающих глазах появилось испуганное выражение.

— Что? Ни одной? Ты никогда не любил?

— Нет, я люблю, и любовь моя так велика, что никакая другая женщина меня не заполучит!

— Всего одна любовница?.. Маловато.

— Она мне не любовница. Она — моя жизнь и моя страсть, но она не принадлежит мне.

— Это означает, что ты никогда не... с твоим-то сложением?

На ее изумленный взгляд он ответил презрительной улыбкой.

— Опомнитесь, госпожа Аньес! Если не считать того года, который я провел в плену, я никогда не расставался с моим королем, Бодуэном. Его болезнь препятствовала его отношениям с женщинами. Разве мог я предаваться грязной любви и возвращаться к нему потом, замаранный душой и телом? Мне нетрудно было от этого отказаться: любовь, которая во мне живет, оберегала меня от искушений.

Она протянула ему горячую руку, которую он крепко сжал; ухватившись за него, Аньес попыталась приподняться, но у нее не хватило сил, и она с печальной улыбкой снова упала на постель.

— Но потом? — спросила она.

— Любовь по-прежнему со мной!

— Чистые рыцари! Значит, они еще существуют в этой стране?

— Их куда больше, чем вы думаете. Тамплиеры и госпитальеры дают обет целомудрия...

Он умолк, потому что боль, на время усыпленная опиатом, пробудилась снова в измученном теле Аньес. Жозефа принесла лекарство, налила его в золотой кубок. Опередив Мариетту, Тибо наклонился, приподнял Аньес, помог ей выпить снадобье. Ее тело напряглось, окаменело от боли, на лбу выступили капли пота, и Жозефа стерла их тонким платком. Тибо стал осторожно опускать Аньес на постель, и она вздохнула:

— Мужские объятия! Какое чудо! Я мечтала о твоих руках... когда-то!

— Вам о Боге пора думать, госпожа! — снова вмешалась гречанка.

— Для этого у меня будет целая вечность... и для того, чтобы... раскаяться в моих плотских грехах, хотя... я очень боюсь, что этого никогда не произойдет... Но, милый племянник, я хотела бы... раз ты пришел... облегчить этот переход... подарить тебе что-нибудь... на память! Чего ты хочешь?

Он снова опустился на колени у постели и взял ее руку.

— Ничего... разве что ответ на один вопрос: известно ли вам, что стало с армянкой Арианой, которая была в вашей свите?

— Это ее... ты любишь?

— Нет. Ее любил мой король, и незадолго до смерти он приказал мне заботиться о ней. Но, когда я стал ее искать, мне сказали, что ваш брат, сенешаль, пришел за ней с вооруженной стражей, чтобы отвести ее в лепрозорий... где она так и не появилась. Знаете ли вы, что он с ней сделал? Он ее убил? Вы должны это знать! Вам он говорил обо всем!

Аньес, не отвечая, опустила веки, и Жозефа попросила Тибо оставить ее в покое и не мешать готовиться к соборованию. Вот-вот должен был прийти епископ Вифлеемский. Тибо неохотно поднялся, и тогда Аньес открыла глаза.

— Эту девушку... он желал... и так же страстно ненавидел. Я думаю... он взял ее в свой дом...

Неуверенный, умоляющий взгляд Аньес встретился со взглядом Тибо.

— Держись от него подальше! Жослен — плохой человек! Я давно это знаю. Он куда хуже меня, и к тому же ненавидит тебя. Тебя, родного сына...

— Я и сам его не люблю и буду остерегаться. Но... спасибо, что сказали...

Он наклонился и хотел перед тем, как уйти, поцеловать ей руку, но Аньес потянулась к нему, пытаясь удержать.

— Постой, не уходи! Я хочу дать тебе что-нибудь... на память обо мне... Жозефа! Принеси мою эмалевую шкатулку...

— Госпожа! Сейчас придет епископ! У вас не осталось времени и...

— Принеси шкатулку, я сказала! Или убирайся!

Гречанке пришлось повиноваться. По приказу хозяйки она принесла синий с золотом ларчик, открыла его и вытащила оттуда великолепное ожерелье: длинную, тяжелую золотую цепь, в которую были вправлены жемчужины и карбункулы. Такое украшение можно было носить и мужчине, и женщине.

— Возьми его, Тибо! Никаких богатств у тебя нет, а твоего короля, который мог бы тебя обеспечить, тоже уже нет в живых!

И, заметив, что рыцарь хочет отказаться от подарка, настойчиво повторила:

— Возьми его, говорю тебе! Я так хочу... И молись обо мне! Думаю... мне это... очень понадобится.

Тибо повиновался.

За дверью послышался звон колокольчика, и не успел он, по-настоящему растроганный, поблагодарить Аньес, как дверь отворилась, и показался прелат, которого сопровождали два служки со свечами и кадилоносец. В руках у епископа была чаша, покрытая золотой парчой. Все опустились на колени, а Тибо торопливо покинул комнату. Мариетта проводила его ласковым взглядом и пообещала, что они увидятся позже.