1-книга. Весна на Галане - Алекс Карр

Двое матросов с сирафами в руках играли с нечеловеческой быстротой, постоянно меняя ритм, но не снижая темпа. Несколько минут Нейзер смотрел на меня ошеломленно и зачарованно и я видел, как его пальцы сами начали прищёлкивать, но по иному, на мидорский манер, где этот танец также пользуется популярностью и мидорцы гордятся тем, что школа их фламмы чуть ли не самая древняя в галактике. Решительно сбросив с себя камзол, Нейзер впрыгнул в широкий круг зрителей характерным мидорским выходом, сделав в воздухе двойное сальто вперёд и приземлившись прямо на шпагат, из которого он сразу же стал медленно подниматься, прищёлкивая пальцами и играя плечами, руками, головой. Глаза его горели каким-то дьявольским огнем, а пальцы трещали такой скорострельной дробью, что музыканты были вынуждены чуть ли не удвоить темп игры и сирафы буквально взвизгнули вибрирующими звуками. Нейзер же, словно вырастал из пола, и чем выше он поднимался над ним, тем явственнее слышался дробный перестук его сапог.

По канонам флакке по-галански в круг мог бы выйти и третий танцор, если, конечно, он сможет поразить зрителей каким-нибудь оригинальным па или еще более быстрой чечеткой и этот третий тут же нашелся. Им стал не кто-нибудь, а сам граф Ролтер фрай-Доралд, чего я никак не ожидал от этого высокородного дворянина, так как некоторые из дворянских родов Галана весьма презрительно относятся к этому яркому и зажигательному танцу. Пока я хищной птицей с чечёточным клёкотом и громкими возгласами кружил вокруг своего стажера, который, вибрируя всем телом, с ужасающе мрачной плавностью поднимался от пола, Ролтер рывком сбросил с плеч свой белоснежный атласный камзол и, рванув с горла кружева, да, так стремительно, что его мощная, бронзовая грудь обнажилась, немедленно вошел в широкий круг, образованный мужчинами и женщинами.

Для выхода граф выбрал классическую манеру затанцовки, когда голова танцора гордо вскинута, руки сложены за спиной, торс практически недвижим, а ноги выделывают столь замысловатые коленца флакке по-роантски, что просто смотреть и то глаза сломаешь. И хотя каблуки Ролтера издавали не чечёточную дробь, а громкий, отрывистый перестук, никто бы не сказал при этом, что графу было нечем поразить взыскательную публику. Ноги танцора, порой, взлетали выше пояса, но торс его оставался неподвижным и непокрытая голова так плавно вплывала в центр зала, что не колыхнулся ни единый локон его тщательно завитой и напомаженной прически.

Тем временем Нейзер встал на ноги и стал успешно соперничать со мной в бешено чечёточном темпе танца. Зрители стали ещё громче выкрикивать призывные возгласы. В основном в этом хоре доминировали высокие, резкие и гортанные женские голоса. Дамы призывали нас перейти от показательной программы танца к жарким и страстным импровизациям и мы немедленно покорились их воле. Импровизация в танце фламко, это целое искусство, которое способно покорить любые, даже самые черствые сердца и унылые души. Они способны зажечь огонь даже в мертвом камне и растопить, испарить кометные льды.

Вот тут-то мне и показалось, что я, наконец, урыл своих соперников, так как по части импровизаций мне в этом зале не должно было быть равных уже только в силу того обстоятельства, что я-то видел этот танец на нескольких сотнях планет и состязался в этом искусстве не одну тысячу раз, выступая против самых отменных танцоров и не раз выходил победителем. Но, если уж говорить по-честному, то в этом танцевальном зале я столкнулся с подлинными мастерами танца, настоящими поэтами движения. Как ни хотелось мне блеснуть перед Рунитой, но я был вынужден признать то, что ни Нейзер, ни Ролтер вовсе не уступали мне в главных компонентах танца, в огне и страсти, что, вместе со мной, констатировали и все наши зрители, которые были в полном восторге от моей затеи.

Под громкие аплодисменты мы вернулись к столу, где нас ждали главные призы, объятья и поцелуи наших дам. Даже холодную красавицу Зармину и ту пленил танец Нейзера и она повисла на его шее звонко смеясь от радости и покрывая его лицо поцелуями. Никто из нас так и признал себя побежденным, но мы даже и не пытались выяснить, кому должна была достаться пальма первенства. Зато ни пришедшая в восторг Рунита, ни дочери губернатора и уж ни в коем случае не Зармина, в общем, ни одна из наших прелестных дам нисколько не сомневались в том, кто именно одержал победу в танце.

Наш танец подытожил вечеринку, так как, с одной стороны, после него уже никто не решался пригласить на танец свою даму, а с другой музыканты просто демонстративно встали со своих мест на импровизированной сцене и, спустившись в зал, направились к подносам с выпивкой. Хотя выпито в эту ночь было вполне достаточно, никто не свалился на пол от излишнего усердия. По-моему, вечеринка удалась на славу, что подтвердили все и, самое главное, господин Лорант, который распорядился не убирать столы из зала, а лишь велел очистить их от пустой посуды. Судя по тому, как он оживлённо беседовал с метрдотелем и шеф-поваром, он собирался взять на вооружение этот прогрессивный метод обслуживания, который, похоже, нашел у них полную поддержку.

Наши гости разошлись в предрассветной полутьме, когда небо на востоке уже начало сереть, а лёгкие, серебристые облака, парящие над островом на огромной высоте, стали понемногу розоветь, но лучи Обелайра ещё не достигли туч, клубящихся над вершиной горы Калавартог. Не смотря на бурно проведенные день и ночь я нисколько не жаловался на усталость, зато Рунита прямо-таки засыпала на ходу. Когда я на руках поднял её наверх и положил на шкуру синего барса, она уже мирно спала, глубоким и умиротворенным сном и мне пришлось вновь прибегнуть к телепорту, чтобы переодеть девушку в ночную сорочку. Но стоило мне только прилечь рядом с ней на синий мех, как она жадно приникла к моим губам своим горячим и требовательным ртом, не скрывая своего страстного, хрипловатого стона.

Страсть девушки была столь ошеломляюща и столь агрессивна, что она буквально изумила меня, но моё тело ответило на этот призыв любви самостоятельно, без малейшего раздумья и колебания, словно я только что вышел из камеры-одиночки, в которой томился, как минимум двести лет с руками, скованными силовым полем. Это было какое-то безумие, самый настоящий природный катаклизм, бурное половодье чувств и страсти, захлестнувшее наши тела и души. Единственное, что я был в состоянии хоть как-то контролировать, так это выплеск сенсетивной энергии своего сознания, иначе я запросто развалил бы в кучу щебня, как гостиницу, так и парочку ближайших от неё домов. Мы были столь активны, что наша огромная кровать тряслась и качалась, словно при землетрясении и я был просто вынужден оторвать её от пьедестала и заставить парить в воздухе.