Холодная луна - Джеффри Дивер

— Понял.

— И кстати, не забывай о том, что́ нам о нем известно. Возможно, он уехал, а может, и нет. Будь всегда начеку и оружие держи наготове. Над «Тайвеком», а не под ним. Помни…

— «Внимательно все осматривай, но не забудь прикрыть задницу»? — вспомнил Пуласки известную фразу Райма.

— Пятерка за хорошую память, — отозвался криминалист. — А теперь приступай к работе.

Часть IV

Понедельник

Что такое время? Когда никто меня об этом не спрашивает, я знаю, что оно такое.

Но когда меня просят объяснить, что такое время, я не могу этого сделать.

Глава 43

12.18

Декабрьский день не был особенно холодным, но старый котел в доме Райма практически вышел из строя, и все в лаборатории сидели скорчившись, в толстых куртках. У рта вились клубы пара, а руки приобрели ярко-красный цвет. Амелия натянула два свитера, а на Пуласки была зеленая куртка на теплой подкладке, на которой, словно медали солдата-ветерана, висели билеты на лыжный фуникулер.

Полицейский-лыжник, подумал Райм. Это показалось ему немного странным, хотя он и не знал почему. Не исключено, что его сомнения связаны с возможностью падения с горы с заряженным пистолетом под лыжным костюмом.

— Где чертов слесарь, который должен починить котел? — рявкнул Райм Тому.

— Обещал прийти между часом и пятью.

На Томе была твидовая куртка, подарок Райма на прошлое Рождество, и темно-лиловый кашемировый шарф — один из подарков Амелии.

— Ах, между часом и пятью. Часом и пятью. Позвони ему и…

— Это его собственные слова…

— Нет, послушай меня. Позвони ему и скажи: получено сообщение, что в его районе на свободе разгуливает спятивший с ума маньяк и нам необходимо между часом и пятью ехать туда и отлавливать его. Посмотрим, как он отреагирует на такую новость.

— Линкольн, — начал терпеливый помощник, — я не…

— Он вообще понимает, чем мы тут занимаемся? Понимает, что мы работаем, чтобы защищать таких, как он? Позвони и скажи ему это.

Пуласки обратил внимание, что Том вовсе не спешит к телефону, и спросил:

— Может быть, мне? Позвонить?

Ах, наивная искренность юности…

— Не обращай на него внимания, — ответил Том молодому полицейскому. — Он похож на лающую собаку. Не обращай на нее внимания, и она замолчит.

— На собаку?! — возмущенно воскликнул Райм. — Я похож на лающую собаку?! Думается, все обстоит как раз наоборот, Том. Это ты кусаешь руку, которая тебя кормит. — Удовлетворенный остроумным, с его точки зрения, ответом, он добавил: — Скажи слесарю, что я вот-вот умру от переохлаждения. Кстати, так на самом деле и есть.

— Значит, вы можете чувствовать… — начал Рон и осекся.

— Да, черт возьми, я могу чувствовать себя неуютно, Пуласки.

— Извините, я не подумал.

— Эй! — смеясь, провозгласил Том. — Прими мои поздравления!

— Что такое? — ощущая нарастающую неловкость, спросил Рон.

— Тебя перевели на ступень обращения по фамилии. Теперь ты в его восприятии находишься несколько выше амебы… По фамилии он обращается к людям, которые ему по-настоящему нравятся. Я, к примеру, всего лишь Том, и только. Том навеки.

— Тем не менее, — вмешалась в их разговор Амелия, — еще раз извинись перед ним, Рон, и тебя снова понизят.

Тут позвонили в дверь, и вечный Том отправился встречать посетителя.

Райм посмотрел на часы. 13.02. Неужели слесарь настолько пунктуален?

Конечно, он ошибался — слесари никогда не оправдывают наших ожиданий. Пришел Лон Селлитто. Он начал было стаскивать с себя пальто, но практически сразу же передумал, бросив взгляд на облачко пара, исторгаемое изо рта вместе с дыханием.

— Господи, Линк, при тех деньгах, что тебе платит город, ты мог бы себе позволить отопление и получше. Это кофе? Он горячий?

Том налил ему кофе, Селлитто взял его одной рукой, а другой открыл портфель.

— Наконец-то получил. — Он кивнул на старую папку, обезображенную выцветшими чернилами и карандашными заметками. Множество надписей было перечеркнуто, что свидетельствовало о длительном сроке ее использования не слишком обеспеченным муниципальным ведомством.

— Дело Люпонте? — спросил Райм.

— Точно!

— Мне оно было нужно на прошлой неделе, — проворчал криминалист. Нос у него уже начало щипать от холода. Наверное, надо сказать слесарю, что он оплатит его счет в срок от одного до пяти месяцев. Райм бросил взгляд на папку. — Я уж почти отчаялся. Знаю, как ты любишь всякие присловья, Лон. А как тебе понравится, к примеру, такое: «На часок опоздал — доллар потерял»?

— Не-а… — дружелюбно протянул детектив. — Мне на ум пришла другая: «Оказал кому-то услугу, а он недоволен — пошли его на…»

— Тоже неплохо, — согласился Линкольн Райм.

— Кстати, ты мне не сообщил уровень секретности дела. Пришлось самому выяснять. И мне понадобилась помощь Рона Скотта.

Райм не сводил глаз с детектива, когда тот открывал папку и просматривал ее. Ему было не по себе. То, что он найдет там, может оказаться интересным, а может и катастрофическим.

— Там где-то должен лежать официальный доклад. Найди его.

Селлитто продолжал копаться в папке. Наконец он разыскал нужный документ. На титульном листе была отпечатанная на машинке наклейка «Энтони К. Люпонте, помощник уполномоченного». Листы были заклеены выцветшим куском красной ленты, на которой значилось: «Секретно».

— Вскрыть? — спросил Селлитто.

На лице у Райма появилось свирепое выражение.

— Линк, может, мне подождать, пока у тебя наступит фаза хорошего настроения?

— Положи документ на вращающийся пюпитр. Пожалуйста и спасибо.

Селлитто вскрыл ленту и протянул бумаги Тому.

Помощник водрузил доклад на специальное приспособление, похожее на держатель для кулинарных книг, к которому была присоединена резиновая арматура, переворачивавшая страницы при малейшем прикосновении пальца Райма к сенсорному устройству. Он начал листать документ, стараясь сдержать нараставшее волнение.

— Люпонте? — спросила Амелия, подняв глаза от стола с материалами следствия.

Райм перевернул еще одну страницу.

— Вот.

Он читал абзац за абзацем стенограмму многословной дискуссии городского руководства.

«Ну же, ну, — думал он злобно, — переходите наконец к делу…»

И что он там найдет: то, что ответит на его вопросы, или то, что окончательно развеет его надежды?

— Что-то касающееся Часовщика? — спросила Амелия.

На данный момент никаких сведений о нем найти не удалось ни в Нью-Йорке, ни в Калифорнии, где Кэтрин Дэнс начала собственное расследование.

— Это не имеет к нему никакого отношения, — ответил Райм.

Амелия покачала головой:

— Тебе ведь потребовалось дело Люпонте для расследования преступлений Часовщика.

— Отнюдь. Ты сама сделала такой ни на чем не основанный вывод.

— Ну и чего оно в таком случае касается, какого из других твоих дел? — спросила Амелия и перевела взгляд на старые доски, на которых отмечался ход нескольких зашедших в тупик расследований.

— Не этих.

— А каких?

— Если ты меня не будешь перебивать, то скоро узнаешь.

Амелия разочарованно вздохнула.

Наконец Райм дошел до нужного раздела. Остановился, выглянул в окно на голые коричневые ветви деревьев Центрального парка. В душе его теплилась надежда, что в докладе найдет ответ на свои вопросы. Но Линкольн Райм прежде всего был ученым и не доверял нашептываниям своего сердца.

«Истина — единственная цель…»

И какую же истину откроют слова из лежавшего перед ним доклада?

Он вновь взглянул на пюпитр и быстро прочел нужный ему отрывок. Затем перечитал снова.

Мгновение спустя Райм обратился к Амелии со словами:

— Я хочу тебе кое-что прочитать.

— Хорошо. Я слушаю.

Райм коснулся правым пальцем сенсорного устройства, и страницы перелистались в обратном порядке.

— Вот, из самого начала документа. Слушаешь?

— Я ведь уже сказала.

— Отлично. «Данное судебное разбирательство осуществлялось в условиях строжайшей секретности. На процессе, проходившем с 18 июня по 29 июня 1974 г., несколько нью-йоркских полицейских были признаны виновными Большим жюри присяжных по обвинению в вымогательстве у владельцев магазинов и бизнесменов Манхэттена и Бруклина, а также в получении взяток за прекращение следствия по ряду уголовных дел. Дополнительно к упомянутому четверо полицейских признаны виновными в применении физического насилия к жертвам вымогательства. Упомянутые двенадцать сотрудников полиции являлись членами организации, получившей название „Клуб Шестнадцатой авеню“. Это наименование стало символом самых отвратительных проявлений коррупции в полиции».