Начальник Америки (СИ) - Фомичев Сергей

Внешностью индейцы несколько отличались от привычных уже нам береговых племен. Эти были круглолицыми и лопоухими, казались чуть ниже ростом.

— Их народ называет себя окана-кен. — сообщил Мухоморщик. — Они живут в горных долинах на притоках реки Столо.

Для начала Анчо попытался проделать с вождями тот же трюк, что он успешно проделывал с прочими туземцами. Рассказал о вороне и его живом воплощении. О племени, несущем безопасность, сытость, победу над болезнями. Оказалось, однако, что ворона окана-кен хоть и почитают, но особого пиетета не испытывают. Их тотемом был орёл, но ещё больше они уважали Матерь, понятие весьма неопределённое, но священное и очень похожее на былинную Мать-сыру-землю.

— Они предлагают нам уйти назад к морю, и тогда они нас не тронут.

— Но они тронули наше поселение у моря, — возразил я.

— Там укрылись рубщики леса.

— Рубщики леса? Я думал дело в нефрите.

— Нас-то не тронули, — заметил Яшка.

— Они говорят, что мы сводим леса.

— Скажи им, что нам нужно дерево, — сказал Тропинин. — Мы строим лодки. Большие лодки.

— Они говорят, что знают об этом, что говорили с пленниками. Но знают они и другое — там, откуда мы пришли много деревьев. Очень много. И вот они спрашивают, зачем, мы пришли вырубать леса их Матери?

— Понятно, — Тропинин вздохнул.

Мы переглянулись. Вряд ли было уместно объяснять здесь и сейчас идею простоты сплава и сложности доставки материала волоком. Скорее всего индейцы имели в виду совсем другое.

— Скажи им, что, обладая двумя ногами и всего лишь одной головой, люди не сидят на месте, — кажется у Лёшки вновь пробудилась страсть к слогу приключенческих романов. — Каждый народ движется, хотя движение это не заметно глазу. Их предки когда-то тоже пришли сюда. А теперь пришли мы. Мы пришли из-за моря и будем жить здесь.

— Скажи, что мы не берём леса больше, чем нам необходимо, — добавил я. — Мы не собираемся изводить его весь. Скажи, что мы бережно относимся к лесу и каждое бревно делим на доски.

— Они говорят, что наши печи, плотины, жилища невозможно накормить досыта. А наших лодок становится все больше. Им не нравится видеть, как деревья превращаются в пни. И они будут защищать свой лес.

— Нам нужно посоветоваться между собой, — сказал я. — Согласны они подождать до завтра?

Вожди согласились.

Мы откладывали решение индейского вопроса как могли. Однако дальше откладывать было уже попросту некуда.

— Что с ними делать? — спросил я у Лёшки. — Огненной водой их так быстро не споить, к потлачу они равнодушны, Ворона не почитают. Может предложить им плату за каждое срубленное дерево?

— Ты ведёшь неверную политику, усмиряя враждебные племена подачками, — возразил Тропинин. — Шальные деньги развращают всех, а диких тем паче. Настанет время и они захотят большего.

— Но это их лес, — возразил я.

— Земля эта тоже принадлежит индейцам, — возразил Лёшка. — Однако ты не очень переживаешь, устраивая повсюду колонии.

— Мы могли бы заплатить и за земли, и за лес, и за пользование рекой.

— Дерево станет дороже, что отразится на всей цепочке поставок. мы потеряем конкурентоспособность.

— Что ты предлагаешь?

— По-моему ресурсы надо выбрать как можно быстрее. Чтобы потом перейти на следующий уровень.

— Или исчезнуть, как цивилизации в Центральной Америке и Азии, которые свели весь лес, но на следующий уровень не перешли.

— Мы же европейцы, — пожал Лёшка плечами.

— Если честно у меня нет решения.

— Ни у кого нет. Колонизация порочна по природе. Но у нас есть оружие! Это достаточный аргумент.

— Геноцид? Только не в мою смену!

— Что ж сразу геноцид? Но с позиции силы можно навязать выгодный нам договор.

— И заложить в их культуру идею реванша, мести?

— Они все равно проиграют европейцам. Рано или поздно.

Лёшка был прав. Коренные народы проиграют так или иначе. Даже если не будет силового изгнания, геноцида или какой-нибудь особо опустошительной эпидемии. Просто живя бок о бок с европейцами они будут поступаться всякий раз, когда им потребуется еда во время голода, одеяла в мороз, лекарства во время болезней и прочее. Даже в малонаселенных местах, не представляющих никакого интереса для белого человека, они смогут рассчитывать лишь на резервации или занятие традиционными промыслами, вроде оленеводства. Сохраняя идентичность они будут жить меньше тех, кто согласился на компромисс и хуже их. И это будет означать что такую жизнь они выберут не только для себя, но и для своих детей.

— Всё это печально, как по мне. Но как им объяснить, что сохранить культуру в первозданном виде всё равно будет невозможно? Либо резня, либо ассимиляция, иного пути нет. Мы можем лишь смягчить влияние цивилизации, сохранив какие-то элементы языка, культуры, можем растянуть процесс поглощения, сохранив за туземцами их родовые леса.

— Резервации? — поморщился Лёшка.

— Нет, не резервации. Туда сгоняют насильно, мы же ни кого не сгоняем. Скорее совместное проживание. Нас мало, мы кучкуемся по городам и можем прокормить себя с мизерных территорий. А они охотники, собиратели, им нужен лес. Много леса. Думаю, было бы правильно сохранить большую часть территории за индейцами, оставив в общем пользовании пути сообщения.

— Как бы не так! То, что ты оставишь индейцам, ты оставишь британцам и американцам. Свято место пусто не бывает. Они придут и захватят всё. Они не станут церемониться с аборигенами. В лучшем случае сгонят их в те же резервации и вся недолга. А скорее всего просто вырежут.

— Пожалуй, эту мысль стоит довести до сведения вождей. Однако нужно предложить лучшие условия. Одно дело когда цивилизация предлагаем им статус людей второго сорта, другое дело — равное партнерство. Мы можем предложить выбор. Быть на нашей стороне, оставляя за собой значительную часть территории и передавая нам, так сказать внешнюю политику. Или предоставить дело естественному ходу истории. Понятно, что если бы они могли предвидеть, то охотно заключили бы с нами союз. Хотя бы как меньшее зло. Вроде того вождя, в честь которого назвали город…

— Сиэтл?

— Да. Но как прямо сейчас доказать это? Ведь пока они на шкуре не испытают они не поймут, не поверят. А когда испытают, будет уже поздно. Вот если бы привезти сюда какого-нибудь спившегося делавара с атлантического побережья, тот бы рассказал им во что превращается народ.

— После такого рассказа они скорее взялись бы за томагавки, — хмыкнул Лёшка.

— Не знаю…

— Ты же Ворон, — ещё раз усмехнулся Тропинин. — Выдай им пророчество. Может они и не сильно уважают Ворона, но зато суеверны и прислушаются к его слову.

— Можно попробовать, — кивнул Анчо.

Я выдал мутную «песню» о людях на больших кораблях (гораздо больше наших), о тысячах охотников по ту сторону хребта, которые выбивают все, что носит мех, о машинах, которые грызут горы и пережёвывают леса. А потом предложил договориться.

— Скажи им, что мы не боимся войны, — сказал я. — Нас много, гораздо больше, чем пришло сюда в этот раз. И они видели, что у нас есть оружие, которое убивает с большего расстояния, чем их стрелы. Скажи им, что времена изменились. Много белых людей переплывает море и с каждым годом их будет всё больше. Самые храбрые воины леса не устоят перед этой лавиной. Скажи, что мы не станем мстить за убийство наших людей, если сможем договориться.

Дело продвигалось сложно. Звучали возражения. Угрозы. Индейцы не боялись войны с нами, а что до выбора из двух зол, то второго они не видели, а пророчеству верили мало. мы подключили к переговорам союзных индейцев. Саньки рассказывали о совместном проживании с европейцами, о преимуществах города, обилии пищи, тканей, оружия, а нутка о совместных предприятиях, торговле с иностранцами, использовании для добычи наших кораблей и гарпунов.

В конце концов, мы решили обойтись минимумом.