Огненный всадник - Михаил Голденков

— Спорить тут и вправду не о чем, — подытожил Кмитич, — хотя для меня не все так просто и однозначно. Мне жаль тех поляков, с кем я плечом к плечу воевал в Смоленске, плечом к плечу защищал город от агрессоров. Они воевали и умирали за Речь Посполитую в далеком для них Смоленске, на нашей литовской земле. Один из них умер прямо у меня на руках…

— Полноте, пан Кмитич, — Алеся встала и положила руку ему на плечо, — это все так, но… никогда не угодишь абсолютно каждому. Нет и никогда не будет такого договора, чтобы абсолютно все были довольны. Никто не предает поляков, геройски погибших. Но Княжество спасать надо, и тут не до соседей. Когда ваш дом горит, вы же не меркуете, как ваш хороший сосед сейчас себя чувствует? Вы спасаете свое добро и спасаетесь сам!

— И это верно, пани… А что добрый к вам Сапега советует?

— Кажется, вы его не жалуете?

— Дело в том, что осторожность этого пана мне бы понравилась, если бы дело не шло о войне. Ни гетман, ни я не знаем, где носило Сапегу первые пять месяцев войны. Он и сейчас не обозначает своей позиции по поводу Унии. Не протестует, не приветствует.

— Так, — грустно кивнула Алеся, — мне кажется, что Ян Павел в большой растерянности. Он, как вы справедливо заметили, всегда был очень осторожен.

— Поймите, пани, я ничего не хочу дурного сказать про вашего хорошего друга Сапегу, но как можно, к примеру, осторожно лететь в галоп в атаку? Как можно осторожно влюбиться или осторожно бить врага саблей? Как можно сидеть и думать на войне, когда дорога каждая минута?

Алеся хотела что-то ответить, но, видимо, не нашлась. Она лишь вздохнула, повернулась резко к Кмитичу и предложила:

— Хотите, я вам кое-что почитаю из моих вершей?

— Хочу, — улыбнулся Кмитич…

Алеся что-то читала из своих стихов Кмитичу, но потом бросила лист на стол, быстро приблизилась к нему и решительно посмотрела в его глаза:

— Поколотите меня, как своего врага. Как под Двинском! — молодая женщина пристально смотрела на Кмитича. — Ударьте меня. Ладонью по лицу. Ну же! Пожалуйста! Хочу почувствовать нашу силу.

Кмитич остолбенел. Впервые он по-настоящему оробел в присутствии дамы. Оршанский князь вдруг вспомнил анекдотичный случай про то, как поляк забил до смерти от любви московитянку-жену. «Неужто и эта такова?» — пронеслась в голове мысль…

— Чего же вы ждете, пан полковник? — на него в упор смотрела пара выразительных карих глаз, словно заколдовывая.

Кмитич слегка ударил пани Биллевич ладонью по белой упругой щеке. Чуть-чуть… Ее длинные ресницы еле заметно дрогнули, но девушка продолжала в упор смотреть на полковника своими расширенными черными зрачками.

— Сильней, пан дьявол! Бейте, не бойтесь! Мне это очень нужно.

«Нет, она, конечно, не из тех, кто считает, что тот, кто бьет, больше любит, — сообразил полковник, — это ее возбуждает. Не иначе. Или же тут дело вообще в чем-то другом».

Он дал ей пощечину. Чуть сильней, чем первую.

— Теперь по второй щеке! Бейте, князь! Мне нужно почувствовать вашу силу, чтобы верш получился настоящим! Я хочу оказаться на месте ваших врагов и прочувствовать ваши удары!

Кмитич отвесил ей три сочных, но все-таки осторожных пощечины, внимательно наблюдая, как затягивает туманом ее темные очи, а щеки розовеют, словно налившиеся соком августовские яблоки.

— Дзякуй, Самуль, — сказала она, но уже совсем другим тоном, нежным, зовущим…

Кмитич хотел Александру. Хотел ее всем сердцем, всеми мыслями и душой. Подчиняясь ее игре, он страстно впился в ее губы, стал грубо и быстро снимать с нее верхнее платье, что светские дамы называли «скромницей», затем среднюю «шалунью».. Пани Биллевич целовалась жадно, припадая к губам Кмитича, как к кувшину с водой после дневного перехода через пустыню. Она словно пила его губы, сладострастно постанывая, с широко открытыми тазами… Кмитич с ужасом думал, как сейчас начнет развязывать китовый ус, которым обычно женщины стягивают лиф платья, отчего все дамы всегда чуть наклонены вперед, что, тем не менее, выглядит весьма соблазнительно. Но завязки оказались простыми — ни китового уса, ни корсета, а Алеся не просто ждала, когда Кмитич развяжет их, но и активно помогала… Ее талия была тонкой сама по себе, без корсета! Пани Биллевич вновь застонала, когда Кмитич окончательно сорвал нижнее платье «секретницу», безвольной шуршащей массой упавшее к основанию ее длинных стройных ног в бархатных туфлях на французском высоком выгнутом каблучке и с узким тонким носком. В этих туфельках ее ноги выглядели особенно стройными и притягательными. Руки Кмитича опустились на ягодицы девушки, на редкость правильной круглой формы.

— Их тоже бейте! — почти приказала пани Биллевич. Кмитич повиновался и звонко шлепнул ее, наклонившись губами к затвердевшим розовым соскам девушки.

Он толкнул пани Биллевич прямо на постель, рядом с которой они уже стояли. Александра упала на спину, согнув в коленях ноги в так и не сброшенных бархатных туфлях и, приподнявшись на локтях, наблюдала все так же пристально, как Кмитич лихорадочно снимает свои красно-белые одежды. «Плевать на все! — думал Кмитич, наваливаясь всем телом на девушку. — Завтра может и не быть». Теперь он не бил Алесю, осыпая ее лицо поцелуями, он и не смог бы уже бить ее, даже играя. Но она и не просила больше…

— Завтра уезжай из Вильны, — говорил Кмитич, поглаживая кончиками пальцев ее волосы цвета кофе. Девушка лежала нагой, положив голову ему на грудь. Широкую, хорошо вылепленную грудь, и слушала, как бьется его сердце.

— Почему завтра? — тихо спросила Алеся.

— Потому что послезавтра в Вильно может войти царь. Завтра мы выдвигаемся к нему навстречу, но в победе сомневаются абсолютно все. Я же уверен в том, что нам ничего не удастся сделать. Еще никогда тонким ножом не получалось спилить толстый дуб. Никогда двадцать даже самых опытных солдат с лучшим оружием не смогут одолеть толпу в десять тысяч неопытных даже безоружных мужиков. Не получится и у нас. Слушай, — Кмитич серьезно посмотрел на девушку, — а зачем ты меня просила бить тебя? Ведь ты это сделала не просто так?

— Нет, не просто так, — она, виновато улыбнувшись, бросила на Кмитича чарующий его взгляд, — я так боялась, что ты просто уйдешь, погруженный в свои думы и проблемы. Ведь в наш просвещенный век люди настолько целеустремленны и прагматичны, что… что занятие любовью считают пустой тратой семени. Врачи на полном серьезе советуют кастрировать тех, кто занимается онанизмом.

Кмитич покраснел. Ему стало жутко неловко. Он еще ни разу так запросто не обсуждал такие деликатные темы ни с одной девушкой. Но пани Биллевич, похоже, была лишена всех комплексов на этот счет.