Россия – наша любовь - Виктория Сливовская

творчеству Андрея Платонова и в принципе истории своего города и его культуры, филологе и библиофиле, который независимо от конъюнктуры годами занимался наследием Михаила Осоргина, тем самым завоевав теплое отношение Татьяны Алексеевны. Опубликованные Ласунским в 1989 году в издательстве «Книга» «Заметки старого книгоеда» Михаила Осоргина с его вступительной статьей – это свидетельство колоссальных знаний как редактора, так и писателя, который годами на страницах эмиграционного издания вел прекраснейшие беседы на разные темы о давнем культурном прошлом России. Как оказалось, наша переписка с Олегом Ласунским и Татьяной Алексеевной происходила в одни и те же годы, мы узнали об этом лишь, когда этим можно было открыто похвалиться.

Подобным образом дело обстояло и с Юной Зек, женой полониста Семёна Ланды, также хорошей знакомой Осоргиной.

Отдельной темой в плодотворной, неутомимой деятельности Татьяны Осоргиной была ее работа на ниве образования, которой она также посвятила многие годы, а именно – преподавание русского языка. Она воспитала целое поколение французских русистов. Некоторые из них впоследствии заявили о себе широкой французской аудитории, например, Жак Катто, автор фундаментальной работы о Достоевском, отмеченной престижными наградами. Татьяна Осоргина внимательно следила за каждым шагом своих учеников, волновалась за них и с радостью сообщала об их последующих успехах. Ее ученики должны написать о заслугах Татьяны Осоргиной как преподавателя. В дополнение ко всем своим начинаниям, имевшим непреходящую научную ценность, она была учителем – учителем достойной жизни. Эти слова звучат, возможно, напыщенно. Однако другие на ум не приходят.

От дома к дому, от письма к письму

Родители Вени

Перед отъездом наши родственники, друзья и знакомые давали нам рекомендательные письма и адреса близких им людей, у которых мы могли в случае надобности найти приют или приятно провести свободный вечер. Благодаря этому мы узнали еще одно обличье столицы – мы побывали в домах так называемых простых людей, хотя, конечно, их тоже нельзя отнести к усредненному большинству (а с жизнью рабочих, и тем более крестьян мы так и не познакомились). В первый раз мы остановились надолго у родителей Вени, с которой я познакомилась в Варшаве, когда в рамках репатриации при Гомулке она приехала в столицу с мужем, сыном Алешей и свекровью, моей тетей. В Москве у них было три комнаты с большой кухней и холлом на улице Колодезной в районе Сокольников. Квартира была просторная, с лучевой планировкой, но без ванной комнаты. Хозяева – Нина Соломоновна и Исай Вениаминович Офины были уже на пенсии. Двери их квартиры были действительно всегда открыты: постоянно кто-то приезжал, ночевал, возвращался к себе в провинцию с покупками. (Москва тогда была огромным продуктовым и промтоварным магазином; сюда каждое утро приезжали т. н. мешочники – приезжие, которые закупались теми продуктами, которые нельзя было купить там, где они жили.) Невозможно было воспользоваться телефоном – постоянно кто-то звонил, или хозяева звонили кому-то, всегда готовые прийти на помощь, будь то больной или нуждающийся. Мы останавливались у них несколько раз. Воистину их доброте не было предела.

Они оба были членами Бунда, потом ВКП(б), наконец, КПСС, ходили раз в месяц на собрания партячейки при жилкомитите. Они жили на скромную пенсию, но 1 мая и 7 ноября получали специальные праздничные наборы с банкой икры и прочими труднодоступными деликатесами, которые берегли для гостей. Нина Соломоновна, химик по профессии, была человеком большой культуры. Спокойная, улыбчивая, она подавала еду на стол, на котором позже мыла посуду в двух тазиках. Исай Вениаминович был хорошим человеком, но незамысловатым. В начале нашего знакомства он замучил нас своей агитацией о «самой чудесном строе», потом – после нескольких поездок в Польшу – его энтузиазм несколько поубавился, но с идеалами молодости он так и не смог расстаться. Однако хотя бы перестал приставать с разговорами на эту тему. С ними жила тетя Аня, родная сестра Исая, которую мы называли «лысой певицей» – она всегда носила платок, чтобы скрыть отсутствие волос. Во время одного из приездов мы заняли с ее согласия принадлежащую ей комнату.

Перед поездкой в Ленинград к родственнице она на полном серьезе предупредила нас: «Спать надо головой в эту сторону, а то эти хитрые клопы падают прямо с потолка на спящего с другой стороны!» Мы в ужасе не сомкнули глаз до утра и как только открылись магазины побежали за отличным рижским порошком, который вопреки заявлениям тети Ани, что ничего не помогает, избавил нас от этих мерзких насекомых, хорошо известных нам с военного времени.

К сожалению, вскоре этих порядочных и добрых людей постигло настоящее горе: их единственная дочь (сын погиб на фронте) заболела лейкемией – загорала на пляже где-то на Черном море, и вдруг ей стало жарко, на коже появилась сыпь… Это наверняка было результатом одного из атомных испытаний, проводившихся в то время, о которых никого, даже под Семипалатинском, не предупреждали. На эту тему сегодня написано немало. Она долго болела, мужественно переносила все процедуры, переливания и пиявки, заботясь лишь о будущем своего единственного сына – Алеши, которого она с тяжелым сердцем отправила в Данию. Она умерла в Москве в больнице недалеко от дома своей семьи на Колодезной.

Исай Вениаминович приехал в Варшаву, чтобы избавиться от квартиры и забрать с собой в Москву памятные вещи дочери. Он сильно состарился, но с гордостью рассказывал нам, что, как старый большевик, получил часть мрамора «из-под Сталина» для надгробия Вени. Тогда уничтожали памятники вождю, и члены партии могли претендовать на плиты из основания памятника.

Бася Григорьевна

Прежде, чем все это произошло, Веня успела рекомендовать нас многим своим знакомым, в том числе милой, в возрасте, как нам тогда казалось, Басе Григорьевне, которая жила с сыном, невесткой и внуком где-то в районе Таганки. Мы с удовольствием навещали ее, нас привлекала как сама милейшая хозяйка, так и необыкновенно вкусные, но отнюдь не изысканные ужины: отменная сельдь, натертая на крупной терке черная репа с жареным луком или сметаной и прочие вкуснейшие блюда, готовившиеся из дешевых продуктов. А в граненых хрустальных рюмках в умеренном количестве – редкость! – обязательно охлажденная водка «Столичная». До сих пор на нашем столе появляются «лакомства Баси Григорьевны». Мы привозили ей с Ружицкого базара так называемые трикотажные комплекты одного цвета с длинными и короткими рукавами, которые были здесь очень популярны; к тому же стоили недорого.

Иногда атмосфера становилась напряженной из-за прихода сына и явно недолюбливаемой невестки – они оба профессионально занимались спортом и чаще всего возвращались с каких-то партсовещаний, о чем вкратце докладывали матери.