Зороастр - Гюстав Флобер

Тут старик прервал жену и заметил, что он многим обязан Нуну, отцу Осии; Элиаву был им подарен домик, много вина, муки, дойная корова и осел, на котором он мог бы иногда ездить, чтобы подышать свежим воздухом; еще им оставили внучку и немного серебра, так что они спокойно могут дожить свой век; кроме того, за домом, у них есть клочек земли, на которой Хогла думает посадить овощи и это будет служить им подспорьем; наконец, Нун, дал им свободу, так что старики и их внучка уже не рабы.

— Да, — закончил свою речь старик. — Нун был настоящий господин и отец своих домашних, и на всех его дарах видно благословение Божие.

— Мы старики, — сказала жена Элиава, — и умрем здесь. Но Ассер обещал Хогле, что приедет за нею, как только она не нужна будет здесь. — Затем она повернулась к внучке и произнесла совершенно спокойным тоном. — Мы недолго протянем!

— Живите как можно дольше, — ответила девушка, — я еще молода и могу ждать сколько угодно.

Осия вслушивался в слова этой некрасивой, покинутой девушки, и ему опять показалось, что он должен брать с нее пример покорности судьбе.

Однако, военачальник не мог долго оставаться, ему надо было спешить обратно в свою палатку, и потому он спросил Элиава, зачем тот позвал его к себе.

— Я должен был это сделать, — ответил старик, — не потому только, чтобы исполнить желание моего старого сердца, но мне приказал это сделать господин мой. Твоя храбрость и ум всем известны и на тебя возлагают надежду все израильтяне. Твой отец объявил всем рабам и свободным людям, что ты сделаешься их вождем. Речь твоего отца была исполнена похвалы тебе и велика была радость народа, когда он узнал, что ты за ними последуешь. Наконец, мой господин обратился ко мне и приказал передать тебе это прежде, чем его посол придет с известием, что Нун, отец твой, ждет сына. Куда пойдет народ твой, туда и ты должен за ними следовать. Странствование израильтян будет направлено сначала к востоку, а потом более к полудню и они остановятся у Суккота. В пустом дупле сикоморы, перед домом Алиминадава, отец твой думает оставить тебе письмо, из которого ты узнаешь, в какую сторону направился народ. Да последует за каждым твоим шагом благословение Бога отцов наших!

При последних словах старика Осия поник головою, точно на нее опустились чьи-то невидимые руки. Военачальник поблагодарил старика и спросил подавленным голосом, все ли охотно повиновались приказанию оставить свои дома и землю.

Тогда старуха всплеснула руками и воскликнула:

— О нет, господин мой, конечно, нет! Перед отходом поднялся ужасный вопль и плач! Одни упорствовали, а другие хотели спрятаться, но все было напрасно. В доме нашего соседа Дегуэля — ты ведь знаешь его — была молодая женщина, которая только что разрешилась от бремени сыном-первенцем и очень боялась пуститься в дорогу с новорожденным; она горько плакала, умоляла мужа оставить ее в Египте, но ей не позволили этого и положили бедную женщину на тележку вместе с ее ребенком и увезли. А старая сгорбленная Кузая, ведь ты также помнишь и ее? У ней был муж и трое взрослых сыновей и всех она давно похоронила; ей самой уже восьмой десяток пошел, а все она каждый день ходила на кладбище и проводила там по несколько часов к ряду. Я сама слышала, как она, сидя на могиле говорила с усопшими точно с живыми. Не хотелось бедной старухе уходить за народом, но и она потом охотно согласилась, потому что не могла сопротивляться охватившему ее, как и других евреев, чувству.

— Но что же это такое было? — спросил Осия старуху.

И в то же время опять ему припомнился народ, вождем которого он будет со временем; в этом военачальник не видел ничего хорошего, кроме только благословения отца, которое отнимется от него, если он ослушается.

Тогда старухе показалось странным, что первенец ее господина, этот знаменитый воин, и тот как будто задумался.

— Какое это было чувство? — воскликнула она, — Ах, господин, я бедная простая жена раба, но все же скажу тебе, что если бы ты тогда был с нами и видел бы все…

— Что такое, что такое? — спросил Осия нетерпеливо.

Старуха перепугалась.

Тогда Элиав успокоил жену и, обращаясь к Осии, сказал:

— Ах, господин мой, уста человеческие не могут этого высказать, и уму людскому не понять таких вещей.

Все это ниспослано было от Господа Бога и если бы я мог только рассказать тебе какой радости исполнились сердца народа…

— Расскажи, — прервал его Осия, — только время мое дорого, я не могу его терять. И так, народ возбудили к восстанию и против воли заставили взяться за посохи. Ведь египтяне же знали, что мои единоплеменники с некоторого времени следовали приказаниям Моисея и Аарона и шли за ними, как стадо за пастухами. Неужели те, которые были причиною этого ужасного мора египетских первенцев, помрачили рассудок тебе и твоей жене?

Тут старик протянул к воину руки, как бы защищаясь от него и затем сказал униженным тоном просьбы:

— О господин! Ты первенец моего властелина, величайшего и знатнейшего из евреев. Если ты захочешь, то можешь раздавить меня как червя, но все же я осмеливаюсь возвысить голос и воззвать к тебе: — о, господин мой! Тебя обманули! В продолжение года ты проводил время в чужих землях, вдали от Цоана [7], но если бы ты был с нами, то не говорил бы так. О, если бы только ты имел терпение выслушать меня…

— Так говори же! — приказал Осия, удивленный таким пламенным желанием старика; этот последний поблагодарил его только взглядом и начал:

— Ах если бы тут был Аарон или Елиазар, или твой отец, то они могли бы лучше рассказать тебе. Мне кажется, что я все вижу и все слышу, как было, но не могу выразить этого словами! Однако, с помощью Божиею, попробую это сделать!

Но старик остановился.

Осия заметила, что у Элиава дрожали губы и тряслись руки; воин сам подал ему кубок с вином, который старик осушил до дна.

Тогда он опять стал говорить с полузакрытыми глазами и выражение его лица, по мере того как он говорил, становилось все серьезнее и серьезнее.

— Что произошло после того, как стало известно, что народ должен выступить из Египта об этом говорила тебе моя жена, мы с нею были причислены к дряхлым и слабым. Но только вчера вечером все домашние и слуги Нуна должны были прийти к нему к ужину… также и пастухи и невольники и бедные… За ужином был зажаренный ягненок, свежий пресный хлеб и очень много вина. И вот мы все сидели за столом и ужинали, это была ночь праздника жатвы, во время которой обыкновенно и ты ужинал с нами, когда был мальчиком. И так, мы все ели и насытились, были довольны, а твой отец, наш господин, подбодрял нас и рассказывал нам о Боге отцов наших и о всех благодеяниях, которые ниспослал Господь нашим предкам.

Теперь мы по Его воле должны оставить страну, в которой страдали от рабства. И это не жертва с нашей стороны; Авраам не задумался принести в жертву сына своего Исаака, чтобы исполнить волю Божию. Правда, быть может, многим и грустно было покинуть свой дом, к которому они привыкли, но все же для нас большое счастье оставить Египет. Затем, Нун сказал нам, что мы идем ни к загадочной неизвестной цели, а по пути, указанному нам Самим Богом. Он, Всемогущий, вместо этой страны рабства, избрал для нас новое отечество, где мы будем жить свободными людьми в благодатной стране с плодородною почвой и обширными лугами для скота; у нас будет всего вдоволь и сердца наши преисполнятся радостью. Прежде много должны были мы работать, чтобы заслужить известную плату, теперь же, в короткое время и без больших забот приобретем новую прекрасную родину для нас и для наших детей. Это будет обетованная земля, которую нам дает в наследие Сам Бог. Так говорил твой отец, благословил нас и приказал, чтобы и ты отряс прах с ног твоих, присоединился бы к нам и мощною рукою вел бы нас на бой, потому что ты опытный полководец и послушный сын.

Все повеселели. Когда мы собрались на площади и Аарон, взойдя на возвышенное место, также стал говорить нам о Боге отцов наших, его голос то гремел, как раскаты грома, то сладко звучал, как чудная музыка. Аарон говорил почти то же, что и отец твой, и когда он окончил, то не осталось более сомневающихся, всех охватило одно и то же чувство восторга и желания поскорее оставить Египет и избавиться от ненавистного рабства.

Даже старики возрадовались! Столетний Елизама, отец твоего отца, который, как тебе известно, много лет сидел согнувшись на одном месте, и тот встал, выпрямился и стал говорить пламенную речь. Дух Божий снизошел на него и на всех нас; мне казалось, что я помолодел и телом и душою; когда я подошел к телегам, на которые усаживались женщины и дети и увидел Елизеву, родильницу, то даже не узнал ее; она была так весела, как в день своей свадьбы и, прижимая своего новорожденного к груди, напевала ему тихим голосом, что он вырастет свободным человеком в прекрасной стране. Старая Кузая, которую еле оторвали от дорогих ей могил, теперь весело сидела в тележке и даже подтягивала своим старческим голосом хвалебную песнь, начатую Элькамом и Авиассафом, сыновьями Хораха. И так народ двинулся в путь. А мы, оставшиеся здесь, бросились друг к другу в объятия и не знали, были ли проливаемые нами слезы от горя и тоски разлуки или от радости, что наших единоплеменников ожидало такое счастье.