Избранное - Борис Сергеевич Гусев

был в армии, пришел под вечер (уже темно стало) к маме в госпиталь, ждал у проходной, пока ее вызовут. А тут — тревога. И вдруг часовой винтовку с плеча: «Стой! Стреляю…» — и по кустам стал палить; а в небе, все освещая, вспыхнула ракета. Ракетчика не взяли. Ушел… Тем более сразу же бомбежка началась: как раз вокруг здания легло три бомбы, все стекла повыбило…

Но зачем пускают ракеты — понятно: объект открыть самолетам. А письма зачем писать? Во время дежурства в штабе Сережа поделился своими сомнениями с капитаном Песочинским. Тот засмеялся:

— Скажи своему бдительному почтарю, что ему только и ловить диверсантов. Я бы с бо́льшим основанием это тебе поручил.

— Как это?

— А чего? К исполнительности тебя приучили с грехом пополам. Башка варит для твоих пятнадцати.

— Шестнадцати! — поправил Сережа.

Да, у него уже был день рождения.

— Мама, может, мы откроем большую комнату? Просто зайдем, посидим.

— Если хочешь — зайдем.

Они открыли комнату, и оттуда, несмотря на лето, повеяло сыростью, холодом. Полумрак. Все как до войны: бюро, картины, рояль, круглый стол и высокий, под потолок, книжный шкаф… И все — не живое. Паутина откуда-то…

Мама сидела у стола опустив голову. На ней синий китель с узкими медицинскими погонами капитана.

— Грустно здесь, Сереженька, — сказала она.

Чтоб не показывать волнения, Сережа отошел кокну, отвернул занавеску и молча стал смотреть на улицу, на знакомый с детства пейзаж: забор, за ним дома… Но потом собрались в уютной кухне. Пришла добрая медсестричка Антонина и принесла по-своему, очень вкусно сваренный сахар. И Нина Ивановна, с которой Сережа провел в этой кухне самые страшные месяцы блокадной зимы, тоже была.

— Дожилы. Сахар едимось, — сказала Нина Ивановна, и губы ее задрожали.

— Вот как раз ты и не ешь. Ведь много же, Нина, вон сколько! — сказала мама.

— Сереженька, с собой возьметэ…

— А ты думаешь, я о нем не позаботилась?

— Я ничего не возьму, честное слово…

Пили сладкий чай, вспоминали довоенные Сережины дни рождения, когда дом был полон веселой детворы. Плакали, надеялись, мечтали, сводя все чаяния к одному: вот кончится война…

— Товарищ военный, вы к кому? — раздался вдруг тихий, но четкий голос.

Сережа вздрогнул, обернулся. На лестнице, почти невидимая, стояла маленькая сгорбившаяся старуха в пенсне и ватнике. В руке у нее было одно полено, которое она прижимала к груди.

— К Марине, — отвечал он.

— Так. Значит, вы тот самый юноша из соседней воинской части, который дружит с нашей Мариночкой?

— А что?

— Почему вы спрашиваете: «А что?» Я преподаватель музыки и учила ее. Мне важно знать, с кем она дружит. Подойдите поближе, я плохо вижу.

Она подняла голову и, сощурив глаза, оглядела Сережу.

— Правильно, вы совсем еще юноша. Вы из какой семьи?

— Как это?

— Родители ваши кто? Рабочие, крестьяне, партийцы — кто?

Сережа ответил.

— Ну, вот видите, все просто. И ничего тут не странно. А Мариночки нет, но я могу вам сказать, где она, и вы ее отыщете. Она у горки, там лужок есть, она траву косит. У меня козочка. А иначе как жить? Тяжело ведь еще… У вас, военных, пайки, а мы, гражданские, на карточках. А теперь идите. Вам скучно со мной, и это естественно.

Сережа побежал к станции и действительно нашел там Марину, но не одну, а с подругой. Марина жала серпом траву, а подруга ее сидела на земле с травой и гадала на ромашке, отрывая по одному лепестку.

— Капа, познакомься… Это Сергей, — сказала Марина.

— Очень приятно, — отвечала Капа, не поднимая глаз. — Так что? Я должна уйти?

— Капка, дура ты, — рассмеялась Марина.

— Нет, я понимаю, я должна уйти. Но я не уйду, иначе ты наделаешь глупостей. Я уже вижу твое настроение. Ты сегодня сумасшедшая. Да, Марина. Это опасно. Я знаю твой характер.

— Не обращай внимания, она всегда такая, — сказала Марина.

— Вовсе не всегда. Так… Что он хочет от тебя?

— Капка, ну и дуреха же ты! Правда…

— А я не обижаюсь. Да, я дура. Я всегда дура. И все-таки я не уйду.

— Вас никто и не гонит, — усмехнулся Сережа.

— Ну, а вас-то я вовсе слушать не буду.

— Марина, у тебя подруги все такие сердитые?

— Да ну! Она же притворяется.

Вечереет. Сережа видел, как по дороге к станции быстрыми шагами прошел Лобанов с полевой сумкой. Сегодня был его день.

Потом прогрохотал поезд. Лужайка была шагах в ста от станции, потом начинался молодой лесок. Мешок был уже полон травой. Марина сняла брезентовые рукавицы, поправила сбившиеся волосы.

— Пошли домой! — сказала Капа.

— Не хочу, — ответила Марина.

— А я вас все равно не оставлю.

«Какая вредная… И даже сразу по лицу видно», — подумал Сережа с некоторой досадой.

— Господи… да кто тебя гонит? — рассмеялась Марина.

— Пошли погуляем, — сухо сказал Сережа.

— А мешок куда? — спросила Марина.

— Давай я отнесу домой к тебе, — предложил Сережа.

— Ольга Петровна очень обрадуется и заставит тебя чинить крышу сарая. И будет читать какую-нибудь лекцию. — Марина сморщила лицо в смешную гримасу и, копируя старуху, проговорила: — «Молодой человек!