Поиск-80: Приключения. Фантастика - Сергей Абрамов

Однако не будем слишком строги к фантастике «Техники — смене». Да, по сегодняшним меркам она выглядит бледновато. Но ведь эти повести и рассказы писались в канун надвигавшейся схватки с фашизмом, когда молодая наша фантастика стремилась прежде всего внести свой посильный вклад в дело подготовки страны к активной обороне. А изображение перспектив развития науки и техники, воспитание веры в силу Знания, в огромную значимость инженера и ученого в предстоящих освободительных, антифашистских сражениях и было таким вполне конкретным и осязаемым вкладом в общенародные усилия.

Но заглянем глубже в толщу лет. Существовала ли фантастика на Урале в двадцатых годах?

Обильную фантастическую продукцию 20-х годов еще и до недавнего времени нет-нет да и рассматривали оптом как «псевдонаучную», «развлекательную», «бульварную». Традиция эта зародилась в 30-х годах.

«Выходило много псевдонаучной и псевдофантастической псевдолитературы в 1925—1928 годах, — писал, например, А. Ивич. — Такие книги выпускались частными издательствами, писались авторами, имен которых никто нынче не помнит, — это были типичные образцы «вагонного» чтения. Лишенные и творческой фантазии и самых — скромных литературных достоинств, эти книги теперь забыты — и поделом. Нечего о них вспоминать»[24].

Да, из песни слова не выкинешь — была и псевдолитература, и бульварщина. Но А. Ивич явно «перегнул», столь категорично зачеркивая все произведения, не укладывавшиеся в каноны прикладной научно-технической фантастики, с позиций которой критик и рассматривал книги предшествующего периода. А между тем основная масса советской фантастики 25—28 годов выпускалась вовсе не частными издательствами: ее печатали Госиздат, «Молодая гвардия», «Земля и фабрика»… И создавалась она не только «авторами, имен которых никто нынче не помнит», — фантастику в 20-х годах писали и А. Толстой, и И. Эренбург, и В. Катаев, и М. Шагинян, и В. Иванов с В. Шкловским, и Н. Асеев, и М. Булгаков, и многие другие писатели, чьи имена очень даже хорошо помнил современный критику читатель…

Революция смела в нашей стране мир старый, капиталистический; новый мир — социалистический — только-только зарождался. И естественно было стремление молодых советских литераторов, с одной стороны, окончательно «разделаться» с мировым капитализмом, показать полнейшую и всестороннюю его несостоятельность, с другой стороны — представить как можно ощутимее радостный мир будущего.

Не оставались в стороне от этого могучего влечения к фантастике и уральские литераторы. Их героями тоже становились люди, стремившиеся «конструировать историю в нужном направлении».

И тут в первую очередь приходит на память «князь Ватерлоо» с Верх-Исетского завода.

«…Полдюжины бравых наполеоновских канониров удивились, когда неожиданно и любовно оседлал Владычин гладкий ствол пушки.

— Ватерлоо! — подумал Роман.

Неуклюжие ядра носились в воздухе, бухали ружья, падали люди, вообще все было очень похоже на настоящее сражение…»

Да, Ватерлоо… Именно сюда стремился и именно сюда попал на изготовленной им «машине времени» Роман Владычин, инженер-механик Верх-Исетского завода. Всесторонне изучив по историческим документам эпоху наполеоновских войн, Владычин является к французскому императору в поистине критический момент: Наполеон находится буквально на волоске от поражения под Ватерлоо.

В отличие от наполеоновских маршалов Роман Владычин четко представляет себе (поскольку знает доподлинно!) расположение войск как самого Наполеона, так и противостоящих ему союзников. И он помогает-таки императору избежать столь закономерного исторически поражения! Более того, с помощью Владычина Наполеон заново воссоздает империю.

Уральский инженер в роли бонапартиста, добровольного помощника завоевателя — не дико ли это?! Но не будем торопиться с заключениями, «Неонаполеоновская» империя нужна Роману Владычину лишь как удобный плацдарм для дерзкого социально-исторического эксперимента.

Стараниями энергичного уральца в империи невиданными темпами развивается наука, подвигая вперед и технику. Инженер двадцатого века насадил в начале века девятнадцатого и железные дороги, и мартеновские печи, и швейные машины, и кинематограф. Озабочен Роман и развитием культуры. В специальный воспитательный интернат, где делами заправляет «носатый чудак» — знаменитый педагог Песталоцци, со всей Европы собраны дети и подростки, которым суждено в будущем прославить свои имена…

Пересказанная вот так — сжато, почти без подробностей, — книга кажется всего лишь вариацией уже известного: много раньше, еще в 1889 году Марк Твен отправил своего предприимчивого героя модернизировать куда более седую древность! У критиков, право же, были основания записать «Бесцеремонного Романа» (так называлась эта действительно бесцеремонная книга, выпущенная в 1928 году издательством «Круг») в разряд чисто развлекательной литературы. И вдосталь иронизировать над выходцем из XX века, который чтением «Средь шумного бала…» приводит в восторг самого… А. С. Пушкина!

Но тем не менее роман этот — из числа книг, о которых небезынтересно и вспомнить.

И не только потому, что вслед за «Янки…» М. Твена «Бесцеремонный Роман» открывает необозримый ныне поток произведений об отклонениях в развитии исторического процесса, вызванных действиями подобных Владычину выходцев из будущего. (Уэллс в данном случае — не совсем «в счет»: он подарил фантастам «машину времени», но герой его — всего лишь пассивный созерцатель, крайне редко — да и то вынужденно — выходящий за рамки этого «амплуа».) Не в пример произведениям иных нынешних фантастов (по бесцеремонности обращения с историей нередко оставляющих далеко позади фантастов прошлого, но делающих это подчас во имя узких, «малокалиберных» целей) в основе «Бесцеремонного Романа» была заложена по-настоящему большая, общественно значимая мысль.

Личность и история, возможности личности в историческом процессе — эта проблема издавна волновала людей. В. Гиршгорн, И. Келлер и Б. Липатов — авторы «Бесцеремонного Романа» — пробуют решить эту проблему средствами фантастического романа. И, на мой взгляд, неплохо справляются с задачей: их «развлекательная» книга ненавязчиво и наглядно показывает, что единичная личность, даже незаурядная, даже вооруженная доскональнейшим знанием общечеловеческого опыта, все-таки остается лишь единицей, которой явно не под силу по-своему перекроить Историю.