Бомбы и бумеранги (сборник) - Александр Золотько

Сегодня воскресенье, – слава богу, Лу не надо идти в Матоди. Не надо смотреть в эти непроглядно черные глаза, пытаться вложить знания в курчавые, непонятно чем занятые головы. За жизнерадостными улыбками учеников кроется абсолютная темнота, и все, что остается Лу, – это быть храброй, делать свое дело и сохранять достоинство перед лицом этой великой тьмы.

Только невысокая каменная стена усадьбы отделяет тесный мирок европейцев. За ней бьется чуждая, непонятная жизнь, сотни босых ног шаркают в пыли, танцуя в свете костров, тощие козы влезают на крыши, спасаясь от жары и москитов, а в горных лесах скрываются колдуны. Колдуны и злые духи.

Мир за стеной настолько непостижим и непроницаем, что кажется Лу царством мертвых. Овраг окружает усадьбу, как Стикс.

Смятая ночная рубашка липнет к телу. В голове гудит – или это жужжат насекомые? Басовитый гул, похожий на жужжание шмеля, все нарастает, и уже кажется, что дрожит и вибрирует сам воздух. Целые полчища насекомых. Прозрачные крылышки двигаются так быстро, что сливаются в призрачное мерцание, как стремительно вращающиеся винты…

– Почта! – вскрикнула Лу и сбросила простынь.

Гул винтов затих – дирижабль, сбросив корреспонденцию, ушел в сторону Лагоса. Пакеты и коробки уже внесли на затененную гибискусом веранду, где обычно накрывали к завтраку. Лу тихо скользнула за стол, пододвинула пачку писем. Отвлечься на досужую, такую обыденную болтовню подруг и родственников…

Завтракать не хотелось: Лу чувствовала себя разбитой, почти больной. Рассеянно кроша хлеб, она глядела через перила на уходящий вниз склон холма. Вдали поблескивала медленная река – вода в ней была цвета кофе с молоком, в зарослях тростника на берегах прятались цапли и кулики, а на отмелях россыпями гигантских шоколадных конфет толпились стада бегемотов. Невысокие горы в черной шкуре джунглей сливались за рекой с набухшими дождем кучевыми облаками. Обычно вид с веранды нравился Лу: в нем была своя мрачная красота. Но сегодняшний сон все не отпускал, и привычный пейзаж навевал глухой страх. Там кроется зло, думала Лу. Оно не пощадило колдуна; рано или поздно оно одолеет низкую каменную ограду усадьбы.

Монотонно поскрипывало механическое опахало, установленное над столом, – сейчас, в сезон дождей, оно создавало скорее промозглую прохладу, чем желанную свежесть, но без него даже на открытой веранде было слишком душно. Громкий треск бумаги, когда кто-нибудь вскрывал очередной пакет, невнятные возгласы и обрывочные монологи, – зарывшись в долгожданные посылки, все на время утратили способность к связному разговору. Начальник округа, которого домашние и подчиненные за глаза звали Додо, уткнулся в газету, поеживаясь и слепо тыча вилкой в тарелку с яичницей; рядом миссис Кулхауз жадно поглощала журнал по садоводству и тосты с джемом. Чарли тревожно посматривал то в журнал, то вниз, во двор, где у самой ограды прятался за банановыми кустами сарай, в котором инженер оборудовал мастерскую. Чарли проводил там все время, не занятое строительством и ремонтом дорог, и в сарае вечно что-то гудело, визжало, пыхало паром и пахло раскаленным металлом и смазкой.

Доктор Саймон Хилл, молодой человек с блестящим образованием и сомнительной репутацией, безмятежно читал, задрав ноги на журнальный столик. На грубые ботинки налипли комья грязи. Глаза воспалились и покраснели после бессонной ночи. Доктор был небрит и растрепан, рубашка пропотела, брюки испачканы глиной, – видно, даже не переоделся после ночного вызова. Почувствовав взгляд Лу, Саймон поднял глаза, и девушка поспешно отвернулась. Краем глаза заметила его ухмылку. Такой блестящий молодой человек… и такой несерьезный. Неудивительно, что Додо мечтает отослать его из округа – вот только не может добиться замены.

– Есть новости из дома, доктор? – проскрежетал с затаенной надеждой майор Раст. Ему, отвечавшему за соблюдение закона и порядка в округе, доктор Хилл был что камешек в ботинке. – Вы вроде бы подумывали вернуться в Англию.

Саймон отложил письмо:

– Лорд Хилл желает, чтобы я оставался в Африке. Готов увеличить мое содержание при условии, что я не буду показываться на глаза его друзьям и знакомым, а также вступать в переписку с ними или самим лордом Хиллом.

Седые усы майора задрожали от негодования. Саймон состроил комическую мину; в глазах миссис Кулхауз загорелся хищный огонек, ее ноздри раздулись в предвкушении; Лу внутренне сжалась и сделала вид, что внимательно читает письмо: постоянные перепалки майора и доктора приводили ее в мучительное смущение. Майор уже открыл рот для гневной нотации, но его прервали крики и бурный спор, донесшиеся со двора.

Майор, хрюкнув, скрылся за газетой. Лу вздрогнула и подалась вперед, выглядывая источник шума. Она так и не смогла привыкнуть к тому, что самые яростные вопли здесь могут не значить ничего серьезного. Так было и в этот раз: трое здоровенных туземцев, обливаясь потом и азартно переругиваясь, тащили к мастерской Чарли исполинский ящик.

– Ваши железки, Чарли, опять раздавили клумбу с маргаритками, – заметила миссис Кулхауз. – Однажды этими ящиками кого-нибудь убьет.

Чарли подавился овсянкой, покраснел и закашлялся.

– И правда, когда мы начнем получать почту по-человечески? – подхватил Додо. – Эти ваши самоходные механизмы… Занялись бы уже дорогами.

– Делаю все, что могу, – пробормотал инженер, обращаясь к тарелке. – Может, к середине сухого сезона… Туземцы… вы понимаете…

– Вчера встретил в деревне красотку – щеголяла в бусах из телеграфного провода, – с наслаждением сообщил майор.

– Ну вот, видите, – окончательно расстроился Чарли. – И как тут работать? Дорогу на Эхаби опять размыло… – казалось, он вот-вот заплачет.

– Даже стройка подъезда к усадьбе встала, – укоризненно вздохнул Додо. – Слышали новость? – повернулся он к остальным. – Рабочие сегодня отказались выходить: боятся то ли злых духов, убивших колдуна, то ли его самого. Ходить нам в Матоди пешком до конца времен. Рабочие говорят, колдун так и будет теперь бродить по тропе.

Лу вздрогнула, обхватила себя руками, – будто дохнуло промозглым холодом ночных джунглей. Умирающий старик, лежащий на тропе… Стыдно признаться, но она от всей души сочувствовала страхам несчастных суеверных дикарей.

– Бред сивой кобылы! – рявкнул майор. – Вот увидите, они успокоятся, как только мы повесим пастуха, – он набычился и ткнул пальцем в грудь Саймона: – И не смейте мне снова возражать! – доктор пожал плечами, вежливо улыбнулся. – Полдеревни слышало, как они друг на друга орали. Пастух уверен, что колдун нарочно извел его коз. Да он не признается попросту из упрямства.