Ярость - Уилбур Смит

– Я должен тебя высечь, Шон, – вслух сказал он.

– Да, сэр, я знаю.

Ни следа страха, никакого нытья. Нет, черт побери, хороший мальчик. Сын, которым можно гордиться.

Шаса прошел к столу, выбрал хлыст с ручкой из китового уса, самое грозное оружие из всего арсенала, и Шон без приказаний прошел к креслу и принял требуемую позу. Первый удар просвистел в воздухе и звонко прошелся по телу, и Шаса вдруг с отвращением хмыкнул и бросил хлыст на стол.

– Палка для детей, а ты больше не ребенок, – сказал он. – Вставай, парень.

Шон не мог поверить в свою удачу. Хотя единственный удар жег, как укусы целого гнезда ос, мальчик сохранил бесстрастное лицо и не пытался тереть больное место.

– Что нам с тобой делать? – спросил отец, и Шону хватило здравомыслия промолчать.

– Ты должен получить аттестат, – сказал Шаса. – Надо определить тебя куда-то.

Это оказалось не так легко, как думал Шаса. Он пробовал SACS [58], и мужскую школу в Рондебоше, и школу для мальчиков в Винберге. Но все директора слышали о Шоне Кортни. На короткое время он стал самым известным школьником в Кейпе.

Наконец Шона приняли в «Академию Костелло», переполненную учениками школу в полуразвалившемся викторианском поместье за Рондебошем. В этой школе не слишком придирались при приеме. Шон в первый же день обнаружил, что он знаменитость. В отличие от мужских школ, где он учился раньше, здесь в классах были и девочки, а успехи в учебе и нравственное совершенство не были обязательными условиями приема в «Академию Костелло».

Шон нашел свой духовный дом и сразу принялся отбирать соучеников и организовывать из них банду, которая вскоре уже буквально правила школой. Кроме того, Шон подобрал для себя с полдюжины самых привлекательных и послушных девочек. Как отметили и его отец, и прежний директор школы, Шон был прирожденным лидером.

Манфред Деларей, вытянувшись по стойке смирно, стоял на трибуне. На нем был строгий темный костюм в узкую полоску, черная шляпа, в петлице – гвоздика и зеленая веточка папоротника. Мундир члена кабинета министров.

Полицейский оркестр заиграл традиционную сельскую мелодию «Die Kaapse Nooi» – «Девушка из Кейптауна», и мимо трибуны под маршевый ритм прошли ряды кадетов, неся наперевес винтовки «FN» [59].

В аккуратных синих мундирах с надраенными, сверкавшими на солнце высокого вельда пряжками и пуговицами они производили прекрасное впечатление. Спортивные молодые люди! Их строгие построения, их явная преданность делу и патриотизм – все это наполняло Манфреда Деларея гордостью.

Манфред стоял по стойке смирно. Кадеты прошли мимо него и строились на плацу для парадов. Раскатилась барабанная дробь, и оркестр смолк. Великолепный в парадной форме с многочисленными наградами и знаками различия, полицейский генерал подошел к микрофону, в нескольких кратких предложениях представил министра и отступил, предоставляя микрофон Манфреду.

Манфред особо готовился к этой речи, но, прежде чем начать, не смог удержаться и бросил взгляд туда, где в первом ряду среди почетных гостей сидела Хайди. Это был и ее день, и она походила на светловолосую валькирию, красоту ее тевтонских черт подчеркивала широкополая шляпа, украшенная искусственными розами. Мало кому из женщин хватало достоинства и присутствия духа, чтобы носить такой головной убор и не выглядеть нелепо, но Хайди была великолепна. Она поймала взгляд мужа и улыбнулась Манфреду. «Какая женщина! – подумал он. – Она достойна быть первой леди этой страны, и я постараюсь, чтобы она ею стала – когда-нибудь. Возможно, скорее, чем она думает».

Манфред повернулся к микрофону и собрался. Он знал, что он хороший оратор, и наслаждался тем, что на него устремлены тысячи глаз. На возвышении он был совершенно спокоен и расслаблен, полностью владел и собой, и теми, кто стоит ниже его.

– Вы выбрали жизнь, посвященную служению вашему Volk’у и вашей стране, – начал он.

Он говорил на африкаансе, и упоминание о Volk’е прозвучало совершенно естественно. Новых сотрудников в полицию набирали почти исключительно из африкандерской части белого сообщества. Манфред Деларей не допускал отклонений в этом отношении. Желательно, чтобы контроль над силами безопасности находился в руках наиболее ответственной части нации, в руках тех, кто отчетливо понимает, какие опасности и угрозы подстерегают их в будущем. И вот он начал предупреждать избранных молодых людей об этих опасностях.

– Потребуются вся ваша храбрость и вся выносливость, чтобы противостоять собирающимся против нас темным силам. Мы должны поблагодарить нашего Создателя, Господа наших отцов за то, что в договоре с предками, который Он заключил на поле битвы у Кровавой реки, Господь обетовал нам свое покровительство и руководство. Нам остается только верить в него, поклоняться ему, потому что дорога под нашими ногами всегда будет ровной.

Он закончил формулой веры, которая подняла африкандеров из бедности и угнетения до их истинного места на этой земле:

Верь в твоего Господа.Верь в твой Volk.Верь в самого себя.

Голос его, усиленный стократ, гремел над парадным плацем, и Манфред, глядя на сияющие лица, действительно чувствовал рядом с собой божественное и милосердное присутствие.

Теперь – вручение наград. Раздались команды, кадеты вытянулись и застыли. Вперед выступили два офицера, один держал застланный бархатом поднос, на котором лежали медали и другие знаки отличия.

Глядя в список, который держал в руках, второй офицер вызывал награжденных. Те по очереди выходили из строя, подходили, печатая шаг, и застывали перед внушительной фигурой Манфреда Деларея. Манфред каждому пожимал руку и прикреплял к мундиру медаль.

Наконец наступил миг, когда Манфреду показалось, что гордость задушит его. Последний награжденный вышел из строя и прошел по плацу; он был выше, прямее и красивее остальных. Хайди в переднем ряду гостей молча плакала от радости и, не стесняясь, вытирала слезы кружевным носовым платком.

Лотар Деларей подошел к отцу и вытянулся перед ним. Ни один не улыбался, у обоих были строгие лица. Отец и сын смотрели друг в другу глаза, но между ними струился такой поток чувств, который делал слова или улыбки излишними.

Манфред с усилием разорвал этот молчаливый контакт и повернулся к стоявшему рядом полковнику. Тот протянул Манфреду меч, и когда Манфред взял его и снова повернулся к сыну, на солнце блеснули гравированные серебром и золотом ножны.