Избранные произведения. Том 4. Приговоренный: Путешествие в город мертвых. Приговоренный к призие. - Алан Фостер

Все же его друг не двигался. Логика быстро протянула связь между неподвижностью Эже и периодическими вспышками света. Световой волны особой длины было достаточно, чтобы парализовать его товарища, проникнув через силикатную оптику, чтобы вызвать онемение мозга. Эван слышал о животных, которые могли парализовать, используя звук, но он впервые столкнулся с хищником, который применял свет, чтобы парализовать свою жертву.

Баск занял положение непосредственно над оцепеневшим Эже, и начал снижаться. Как и его походка, снижение этого стеклянного купола было медленным, очень медленным. Вспышки света причиняли боль, но оптика и мозг Эвана были не так чувствительны к длине их волны, как обитатели этого мира. И двигался он быстро.

Чувствуя себя неловко, как человек, ненароком сунувший под гидравлический пресс, он протиснулся вперед, между ног баска, схватил Эже за две из его десяти ног и вытащил его наружу. Баск не сделал попытки помешать этим дерзким усилиям, хотя, насколько Эван знал, он мог бы издавать крики возмущения на частотах за пределами его слышимости.

Вот, что он в конце концов сделал: прекратил опускаться к земле, повернулся и начал преследовать двуногого перехватчика, ослепительно пульсируя. Свет совершенно не действовал на Эвана.

У него было достаточно времени, чтобы собрать вещи, уложить их, и уйти в ночь. Изредка оборачиваясь, он мог все еще различить далекие световые импульсы, которые генерировал преследовавший его баск. Он продолжал его преследовать даже после того, как Эван оказался в безопасности вне пределов его досягаемости, не в состоянии поверить, что его жертва убежала. Эван посочувствовал его замешательству.

Эта зверюга была предназначена не для преследования, а скорее для неторопливого поедания полностью парализованных жертв, таким же образом, как морская звезда переваривала бы устрицу. Бегство Эвана было вне пределов его опыта. Несмотря на то, что баск продемонстрировал весьма медлительную походку, Эван не останавливался, пока последний след света не был поглощен зарослями леса.

Эже не пошевелился во время бегства. Не зная что еще делать, Эван осторожно посадил его и растянулся поблизости, чтобы подождать. Он не смог хорошо подобрать скрученные усики для связи и вставить их в свое ухо, не в состоянии он был и оказать первую помощь. В сущности, он не мог сказать был ли его товарищ парализован или мертв. Все, что ему оставалось, это ждать, надеяться и обеспечивать остаточное тепло.

Он попытался заснуть, но не смог и его терпение было вознаграждено на следующее утро, когда сначала ноги и затем ротовые части Эже начали шевелиться. Чтобы его другу не пришлось делать значительный прыжок с земли на плечо, Эван придвинулся как можно ближе к вялой силикатной фигуре.

Усики распрямились и вытянулись по направлению к его голове. На полпути внутрь нее был приступ острой боли, но Эван заскрежетал зубами и удержал голову в одном положении. Мгновением позже включение снова было полным.

— Я причинил тебе боль, — это были первые слова Эже с прошлой ночи.

— Все в порядке, это ничего. — Эван проигнорировал несколько капель крови, которые пролились из его уха.

— Что случилось? Когда мы не убежали вовремя, я подумал, что все пропало. Свет баска проникает даже сквозь плотные колпаки. — Он подмигнул со значением. — Я не ожидал, что сознание вернется ко мне.

— Его свет не повлиял на меня таким же образом, — объяснил Эван. — Он ослепил меня на мгновение, но паралича не было. Он как раз собирался пообедать тобой, когда я выхватил тебя и ушел в лес. Мне не пришлось двигаться очень быстро.

— Баск не полагается на скорость.

— Удобно. Не волнуйся. Он находится далеко позади нас теперь.

— Да, легко убежать от баска. Опасность состоит в том, он увидит тебя прежде, чем ты увидишь его. Я обязан тебе жизнью. Если бы не ты, я был бы уже порошком.

Шумное выражение признательности Эже не смущало Эвана. Он вполне наслаждался такими овациями, исходили ли они от коллег или от чуждой силикатной формы жизни.

— Ты много сделал для меня. Я просто рад, что оказался отплатить за любезность.

— Прекрасно иметь способность не чувствовать влияния света баска. Она отчасти компенсирует слабость твоего тела. Если ты извинишь меня, я должен сейчас…

— Я знаю. — Эван улыбнулся. Он быстро сделал себе завтрак, пока Эже лежал на солнце, перезаряжая свою сильно истощенную систему. Причина необъяснимого истощения его друга прошлой ночью была вынесена на обсуждение, когда Эван упомянул о вопросе сна. Оказалось, что Эже не «спал» в том же самом смысле, что и человек. Его состояние более походило на зимнюю спячку. Когда запас солнечной энергии истощался, такая дневная форма жизни, как Эже постепенно прекращала работу всех внутренних систем, кроме тех, которые требовались, чтобы поддерживать память и другие функции мозга. В таком состоянии он был во власти ночных органосиликатных хищников и животных, питавшихся падалью, которые вместо солнца полагались на круглосуточную выработку химической энергии. Неудивительно, что Эже потратил порядочно времени, чтобы закрыться в пещере, которую он разделил с Эваном.

Эван не стал объяснять, что он был в состоянии, как любой баск, функционировать непрерывно в течение долгой призмической ночи. Пусть Эже предполагает, что может, о привычке своего высокого товарища спать по ночам. Несмотря на все, что чужак сделал для него, Эван все еще не мог заставить себя доверять ему полностью. Без сомнения, он был несправедлив к Эже, но когда само выживание человека находится под угрозой, не время строить предположения об истинных побуждениях инопланетян. Поэтому один маленький секрет он держал пока про себя.

Ничего больше не выпрыгивало на них, чтобы прервать их поход, и на следующий день они достигли Ассоциативы Эже. Это было не совсем то, что представлял себе Эван. Он предполагал, что Эже и его друзья жили в большой пещере, или за какой-то грубой каменной оградой, или в общинной хижине. Он, конечно, не ожидал, что они обитают в соборе.

Еще менее, что в естественном соборе.

— Неужели это то, о чем ты говорил?

В голосе Эже звучало искреннее удовольствие:

— Мы — Дома. Это — Ассоциатива.

Эван протянул руку и сдвинул назад свои очки. Он хотел ясно и четко разглядеть это чудо, даже если от этого у него будут слезиться глаза.

Кто-то взял тысячу радуг, заморозил их все и бросил в чашку, наполненную тысячей галлонов прозрачного лака. Гладкие изгибающиеся стены завершались хитроумными завитушками и шпилями, столь же острыми, сколь красивыми. Они сверкали в солнечном свете, как сияющее доказательство архитектурных способностей расы, которую больше нельзя было называть примитивной.