"Фантастика 2023-177". Компиляция. Книги 1-21 (СИ) - Исьемини Виктор

Похоже, Мона не услышала. Все-таки девушка была очень странной, Петер боялся нарушить ее спокойствие неловким вопросом или невпопад сказанным словом, помнил, насколько быстро она приходит в ярость — как в тот день, когда разбила подсвечником склянки с «Гангмаровой желчью» и жабьей слюной. Что ж, раз Мона сказала, что придет к нему, лучше подождать. Петер придвинул книгу, чернильницу, клочок пергамента и, вооружившись пером, приступил к расшифровке…

Но ничего не вышло. Слова, начинающиеся с заглавных букв, несомненно, должны были оказаться именами или географическими названиями. Петер отыскан пару сходных абзацев в книге и на обгорелых страницах… однако ни одного знакомого слова в фолианте найти не удалось. Маг пробовал так и этак — без толку! А ведь идея с подстановкой букв казалась весьма плодотворной… Отчаявшись, маг решил сделать перерыв и принялся листать загадочную книгу в поисках картинок… Заглянул на последний лист, туда, где обычно указывал свое имя переписчик, и с огромным удивлением обнаружил подпись, выполненную современными буквами: «Изложено в сто седьмой год от воцарения Фаларика Первого братом Певерсом, Леолланом с одобрения братьев».

Мона вернулась и тихонько села в углу. Петер, увлеченный книгой, не заметил ее появления.

— Леолланы… Это их книга, — невольно произнес вслух Петер. Ну конечно, как же он сразу не догадался! Леолланы часто пользовались демонским языком!

Демонский язык! Странное наречие, известное колдунам и не употребляемое ни в одной из стран Мира… Разумеется, Петер владеет этим мертвым языком, как и всякий маг.

— Я сейчас попробую…

Мона пошевелилась в углу, зашуршало платье.

— Эта книга… Перед самым арестом отец пытался ее расшифровать, — задумчиво, будто про себя, проговорила она.

Однако Петер уже не слушал, незнакомые значки со страниц фолианта наконец-то стали оборачиваться понятными словами. Петер лихорадочно царапал пером по пергаменту, одновременно переводя с демонского на Общий.

Девушка, видимо, хотела добавить что-то еще, но поняла, что Петер не слушает, и смолкла. А колдун писал, словно одержимый — писал, царапая пергамент и разбрызгивая чернила, как будто спешил успеть к некоему сроку. Огонек свечи метался и дрожал от ветра, поднятого широкими рукавами одеяния молодого чародея, по столу прыгали тени, так и этак пятная покрытый кривыми строками лист…

Наконец парень, дойдя до нижней кромки пергамента, тяжело выдохнул и объявил:

— Вот послушай, что получается: «Когда дружинники Фаларика, ведомые графом Виринтом, пошли на приступ Белой Башни, эльфы уже покинули ее, ибо безумный Фреллиноль был не способен защитить их. Воины Виринта разбили тараном ворота Башни — и в этот миг ударила первая молния. В хрониках пишут, будто молнии обрушились с ясного неба, однако эльфы повествуют иначе. Когда приближенные безумного князя покинули Белую Башню, стали собираться тучи. Небо хмурилось все сильней, и, наконец, первая молния поразила шпиль Башни Фреллиноля одновременно с падением ворот. И где-то вверху пела Свирель Гангмара… Люди устремились внутрь, желая завладеть сокровищами безумца, собранными им за века правления Первым народом. Звеня кольчугами, поднимались по белым лестницам, устланным коврами, бежали на звук Свирели — и пение волшебной музыки было сильней, чем их топот и лязг оружия. Вслед за первой молнией сверкнула другая, и третья… Под ударами небесного пламени обрушилась кровля Белой Башни. Граф Виринт, за ним и его люди, убоявшись гнева Гунгиллы, бросились наружу еще быстрей, нежели стремились, влекомые жестокостью и алчностью, внутрь… А верхние этажи уже проседали и крошились, поражаемые молниями. Наконец Белая Башня перестала существовать, обрушилась, развалилась до самого основания… и смолкли звуки Свирели Гангмара…»

— А почему ты перевел именно этот кусок? — перебила чтеца Мона.

— Э… Я не знаю, книга развернулась на этой странице. Должно быть, здесь ее раскрывали чаще, этот лист распахивается сам собой…

Мона встала, пересекла комнату и, остановившись за спиной Петера, заглянула в фолиант:

— А ведь здесь нет картинок… Это не папа… раскрывал чаще, чем на других страницах…

— Ну… не знаю. Какая разница? Слушай дальше!

…Когда стих гнев небес, Виринт и дружинники пришли к руинам. Как бы ни был силен в них страх, алчность восторжествовала. Воины и слуги принялись разбирать завалы в поисках сокровищ. И хотя от ценностей, наполнявших Белую Башню Фреллиноля, мало что уцелело, добыча оказалась огромной. Граф послал своих людей, чтобы взяли повозки у живущих неподалеку сервов, ибо не на чем было увезти огромное количество трофеев. Когда ушли солдаты, крестьяне из окрестных сел наводнили развалины и также принялись разбирать завалы в поисках эльфийских ценностей.

Должно быть, немало времени потребовалось, чтобы разобрать по камешку остатки разрушенной Башни Фреллиноля, самой огромной и величественной из Белых Башен, выстроенных эльфами. Поистине гигантский труд — растащить такое количество камня, но это было сделано людьми.

Неведомо когда возникло предание о том, что сама Гунгилла, Мать сущего, явилась на развалины Башни Фреллиноля Безумного, чтобы оплакать любимейшего из сыновей. Будто бы Прекрасная провела ночь на руинах, скорбя по Фреллинолю, и уронила единственную слезу на Свирель Гангмара, проклятый инструмент, погубивший легкомысленного князя. Никто и никогда не слыхал, чтобы подобное предание бытовало у эльфов, может статься, что это позднейшие выдумки людей, не имеющие основания вовсе, либо основанные на событиях, весьма слабо связанных с Башней Фреллиноля… однако следует иметь в виду также, что Первый народ покинул те места с падением Белой Башни, а потому эльфам последующие события неведомы.

Ныне, спустя более века после разрушения столицы Фреллиноля, ходит предание о Слезе Гунгиллы, да и в монастыре Гунгиллиных сестер, возведенном на фундаменте Белой Башни, хранится некий артефакт, ограненный алмаз, формой весьма напоминающий слезу. Утверждают, что с тех пор, как Слеза упала на проклятую Свирель Гангмара, любовь и скорбь Гунгиллы, заключенные в алмаз, слились воедино с магией влечения, заключенной в Свирели — а стало быть, тот, кто владеет Слезой, сможет отыскать и Свирель, но путь его будет дорогой скорби…

Рука Моны опустилась на макушку колдуна и принялась перебирать спутанные пряди жестких волос. Петер смолк, боясь пошевелиться — ему было и неловко, и приятно, и… Шеи коснулось теплое дыхание… маг осторожно обернулся и поднял лицо… Губы встретились с приоткрытым ртом Моны. Петер поднялся навстречу и сам не понял, как его ладони обхватили хрупкие плечи, скользнули ниже… Теперь его тащила неведомая сила, мягко, но непреклонно зовущая, ведущая, мчащая…

Не размыкая объятий, они отступили от стола, сделали несколько шагов в темноту, дальше от книги, освещенной рыжим трепещущим огоньком свечи… Рубашка, увлекаемая пальцами Моны, сползла с Петеровых плеч, он смял ткань платья, подающуюся и сползающую с девушки под его руками. Главное — не размыкать губ, главное — не терять прикосновения — холодного, но обжигающего прикосновения… Петер не помнил себя, не хотел помнить, здесь не было его, только вместе, только вдвоем. Главное — не размыкать рук… Не разрывать объятий… Еще шаг, еще… в шуршании падающей одежды, в прерывистом дыхании… Петер и Мона опустились на кровать… Огонек свечи мигнул последний раз на столе и погас. Главное — не отпускать ее. Ни на миг.

Глава 42

Разбудил Петера солнечный луч, прямо в глаза. Колдун с улыбкой зажмурился и отвернулся, протянул руку, ощупывая кровать рядом с собой. Ничего… Ничего? Петер рывком сел и огляделся — он был один, в доме тихо. Мона снова пропала.

Маг соскочил с кровати, прошлепал на кухню, вернулся в комнату и снова сел на кровать, обхватив ладонями голову. Ушла! Мона приходит и исчезает, а он не властен над ее появлениями в доме. Что же делать? Ждать, пока она возвратится? Ведь не сможет же Мона покинуть его вот так — без прощания, без объяснений… Или идти искать? Но куда? Что Петер вообще знает о девушке? Чем занимается? Где живет? Похоже, она чужая в этом городе…