Собрание сочинений (Том 1) (-) - Алексей Толстой

Светало быстро. .Лошади ржали, хотели валяться. Задвигался, разговорился народ.

Генерал, держа в одной руке калач, оглядывался, поджидал, стараясь придать себе равнодушный вид. Вдруг между возов появилась синяя чуйка вчерашний парень... Алексей Алексеевич сразу ободрился и помахал чуйке калачом. Но парень, как будто не замечая генерала, заглядывал в чужие воза и сошелся со вчерашним землевладельцем из мужичков, принявшись о чем-то кричать и хлопотливо рыться в его возу.

Алексей Алексеевич огорчился таким невниманием, но решил ждать терпеливо. Солнце поднялось над крышами, и многие воза снялись с площади и уехали. Торг, очевидно, шел вовсю. Слышались пьяные голоса...

"Что за дьявольщина, почему ко м"е не подходят?" - думал генерал и начал уже сердиться, вертясь на возу. Вдруг позади окликнул его деловитый голос:

- Послушайте, что продаете?..

Это говорил вчерашний парень и, морщась, пересыпал рожь из ладони в ладонь. Алексей Алексеевич опешил:

- Как что? Рожь!

- Разве это рожь, - сказал парень, бросая зерно в телегу, - ржишка, прошлогоднее гнилье...

- Гнилье, - закричал генерал, - сегодняшний урожай! Да вы смеетесь! Гнилье!

- Нам смеяться не время. Сорок семь копеечек от силы могу дать...

И, поправив картуз, он отошел, а генерал, дернув плечами, гневно отвернулся, прошипев:

- Нахал, мальчишка!..

Цена ржи на нынешнем базаре стояла шестьдесят три копейки за пуд (так сообщили генералу возчики, бегавшие слушать, как торгуются), отдать же по сорока семи значило потерять рублей пятьсот, вернее - подарить их этому нахалу прасолу. Воза продолжали разъезжаться, и Алексей Алексеевич все более- гневался и недоумевал. Тогда подошел к нему вчерашний толстый прасол, подал жирные пальцы лопаткой и, не хваля, не хая, предложил сорок пять копеечек за пуд...

- Шестьдесят, - сказал генерал не глядя и добавил дрогнувшим голосом: - Эх ты, бессовестный!

Прасол развел руками и лениво отошел.

Долго не мог побороть гнева Алексей Алексеевич и, насупясь в седые усы, не глядел на окружающих. Когда же поднял глаза, мимо, не замечая его, проходил третий вчерашней знакомец - старик.

- Послушай, покупаешь... рожь? - спросил генерал. - За пятьдесят девять отдам...

- Это не цена, - не останавливаясь, проговорил старик, - цена сорок три копейки за твою рожь, барин...

- Дурак! - крикнул генерал. - Болван!

Воза развезли все, и на площади, усеянной объедками сена, остались одни гнилопятские, посреди которых на телеге сидел на людское посмешище генерал, сутулясь и поводя покрасневшими глазами. Дворянская фуражка его съехала набок, и коробом торчало запачканное серое пальто. По очереди подходили прасолы и, явно издеваясь, давали сорок, даже тридцать пять за пуд, а он не отвечал, выжидая, когда подвернется кто поближе, чтобы хоть ударить по морде обидчика.

Возчики стояли поодаль и смеялись; смеялись приказчики, выйдя на порог лавок; под колесами вертелись босоногие мальчишки, и по всей площади полетел слух о сердитом барине, которого травят прасолы и заставят чуть не даром отдать хлеб или везти домой, что еще более накладно и обидно.

Прасолов же подговорил купец Нил Потапыч Емельянов, который теперь и шел по площади в длиннополом сюртуке, надетом на ситцевую рубаху, широко расставляя ноги и еще шире улыбаясь. Подойдя к сердитому генералу, Нил Потапыч сдернул картуз с помазанных коровьим маслом кудрей своих, отнес его вбок и сказал с широким поклоном:

- С почтением Алексею Алексеевичу, поиграли дермом и за щеку, как говорится. Вели запрягать, даю пятьдесят пять копеечек с половиной...

- Вон! - вдруг побагровев, заревел генерал. - Не позволю, зарублю!.. И, спрыгнув с телеги, трясясь и брызгая слюной, побежал к лошадям. Мужики! мужики! негодяи! Запрягай! вали все в воду... к черту!..

- Что ты, что ты? - говорил Нил Потапыч, отступая. - Одурел человек!..

Алексей Алексеевич сам отвязывал лошадей, за недоуздки тянул их к возам и, подставляя мужикам кулаки под самый нос, кричал: "Запрягать! запрягать! запрягать!" Воза скоро зашевелились, и генерал заметался около них, хватал вожжи, кнутом бил лошадей по мордам, и все сто сорок восемь телег, скрипя и колыхаясь, понеслись под гору к речке...

Кричал генерал сначала басом, потом пронзительно и, наконец, замолк порвался голос, и он только шептал:

- Вали в воду, подвертывай! - сам схватился за первый воз, рванул брезент, и с шумом зерно посыпалось в тихую реку.

Мужики захохотали и с криком опрокинули телегу колесами вверх... Подвозили еще и еще и перевертывали. На горке у дома собрался народ. Нил Потапыч стоял все еще без картуза, расставя в изумлении ноги и руки. Заголосила какая-то баба. Густым золотым слоем по всей речке плыло зерно. Долго глядел на реку Алексей Алексеевич, потом повернулся к народу и показал шиш.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

- Уйди, Павлина, пропади с моих глаз! - в отчаянии говорила Степанида Ивановна.

Павлина, хватая ее за платье, _ вопила:

- Я ли не старалась! Взгляни на меня, ягодка, глазочком погляди на меня, дуру!

- Я тебе вверилась, Павлина, хорошо ты меня отблагодарила.

Павлина ударилась головой о половицу и пуще принялась стонать.

- Разум отшибло! От сладкой пищи жиром я, окаянная, заплыла, огорчила свою благодетельницу!..

- Петухи ей понадобились, а зачем? Смеяться надо мной или денег выманивать? Ты бы сказала, я бы тебе просто денег дала...

- Ох, смерть пришла, ох, мочи моей нет! - причитывала баба.

- Уходи, Павлина, вон! - Генеральша повернулась на диванчике лицом к стене

Произошел такой разговор потому, что вчера ночью обрушился не укрепленный подпорками свод и землей завалило всю галерею. Землекопы кобенились, уверяя, что это - чертова работа, и просили расчет. Им прибавили поденную плату и поставили ведро водки, с которой они напились влоск и завалились спать на Свиных Овражках, в густом папоротнике. Афанасий ходил их будить, не добудился, сам как-то нечаянно напился и, вернувшись, побил Павлину. На глупую бабу пала вся вина.

- Что за глупости придумала - петухов! - после молчания продолжала генеральша. - Не знаешь ничего, так и говори: ничего не знаю, ваше превосходительство. Наверно, и все сны твои дурацкие.

Павлина сидела на полу, пригорюнясь. С покрасневшего ее носа падали слезы. Вдруг она вскочила и ударила себя по бокам.

- Догадалась! Лопни мои глаза! Петухов-то надо купить неторгованных.

- Как неторгованных? - спросила Степанида Ивановна и с живостью спустила ноги на ковер.

- Неторгованный петух силу имеет, благодетельница, а торгованный есть суповая куря. Сколько спросили за птицу, столько за нее и давай. Слава тебе, господи, вспомнила. Пожалуйте денежек, я сейчас побегу...

- Ну, нет, - сказала Степанида Ивановна твердо, - хотя я вижу, в чем была ошибка, но денег тебе не дам, сама поеду и куплю.

Генеральша подробно расспросила, каким образом покупать петухов, где и когда. В это время вошел Афанасий и, прикрывая ладонью рот от винного духа, доложил, что генерал вернулся, прошел прямо в кабинет и никого к себе не пускает.

- Вонь какая от тебя, - сказала генеральша. - Ах ты пьяница!

- Это бензин-с, - извинялся Афанасий, - для чистки его превосходительства панталон-с.

- Поди узнай, хорошо ли продали хлеб.

- Никак нет, ваше превосходительство, кучер мне говорил, что его превосходительство хлебец в воду изволил высыпать.

- Что? В воду? Ужас! Быть не может! Генеральша побелела, как носовой платочек, ноги ее подкосились, и она села на диван, но вскоре оправилась и поспешила к Алексею Алексеевичу.

На стук в дверь он не ответил; услышав же голос жены, кашлянул, зашаркал туфлями и повернул ключ. Степанида Ивановна толкнула дверь и ахнула: перед ней стоял, сутулясь, Алексей Алексеевич, желтый, со спутанными волосами, страшный, в грязном военном пальто.

- Запах какой-то от тебя, Алексей. Что ты наделал? - закричала генеральша.

Генерал пошевелил губами в, держась за косяк, опустился на колени.

- Прости меня, Степанида Ивановна, я утопил весь хлеб. - И, подняв плечи, покрутил поникшей головой.

- Милый ты мой, - охватив его руками, торопливо заговорила Степанида Ивановна, - ты болен, совсем болен... ляг... Афанасий, воды горячей! Что за слуги ужасные! - вскрикнула она, звоня в колокольчик. - Ложись, ложись и молчи.

С трудом поднялся генерал и, поддерживаемый генеральшей, прилег на диван, вздохнул судорожно, заморгал, и слезы потекли по грязным щекам,. Степанида Ивановна молча прижимала его голову к груди.

Принесли воды, омыли генерала, одели в чистое белье, спустили в кабинете шторы.

Генеральша сидела на диване, держа мужа за руку; когда же он начинал шевелиться и вздыхать, повторяла:

- Не бывает счастья без горя, вот тебе горе было и прошло, а на смену счастье придет, Верь только мне. Я найду тебе иные сокровища. Крепись, Алексей, и терпи.

- Хорошо, буду терпеть, только ты-то меня прости, - шептал генерал.