Чернильная смерть - Корнелия Функе

— Нет, это не великан, — сказала Роксана, когда Дориа положили к другим раненым — Деревяге, Шелкомоту и Ежу. — Это дело человеческих рук.

Роксана превратила одно из нижних гнезд в больничную палату. К счастью, разбойники потеряли убитыми только двоих. Зато войско Зяблика понесло большие потери. Надо думать, теперь даже страх перед Змееглавом не заставит наместника сюда вернуться.

Среди погибших был и Коптемаз. Он лежал в траве со сломанной шеей и смотрел в небо пустыми глазами. Среди деревьев появились волки, привлеченные запахом крови. Но подойти ближе они не решались потому что под деревом спал великан, по-детски свернувшись клубком. Он уснул так крепко, словно колыбельные Роксаны навсегда отправили его в царство грез.

Дориа не очнулся, когда Минерва перевязала ему кровоточащую рану на голове. Мегги присела рядом пока Роксана занималась другими ранеными. Еж был в тяжелом состоянии, остальным всерьез ничего не грозило. Принц, к счастью, всего лишь переломал несколько ребер. Он хотел спуститься к своему медведю, но Роксана решительно воспротивилась. Баптисте пришлось без конца уверять Принца, что медведь уже снова гоняет зайцев, после того как Роксана вынула стрелу, пропоровшую мохнатое плечо. Но Дориа не шевелился. Он лежал без признаков жизни, со слипшимися от крови волосами.

— Как ты думаешь, он очнется? — спросила Мегги, когда Роксана наклонилась к нему.

— Не знаю, — ответила Роксана. — Говори с ним! Иногда это вызывает их обратно.

Говори с ним. Что бы такого рассказать Дориа? «Фарид говорит, что там есть кареты, которые ездят без лошадей, и музыка, звучащая из крошечной черной коробочки». Он все время расспрашивал ее о другом мире, поэтому Мегги начала тихонько рассказывать о каретах без лошадей, летающих машинах, кораблях без парусов и приспособлениях, переносящих голос с одного континента на другой. Элинор пришла ее проведать, Фенолио немного посидел рядом, даже Фарид подошел и взял ее за руку — а она держала руку Дориа, — и впервые они снова были так близки друг другу, как в те времена, когда вместе шли за Сажеруком в поисках ее попавших в плен родителей. Может ли сердце любить сразу двоих?

— Фарид, — сказал Фенолио, — давай посмотрим, что расскажет нам огонь о Перепеле. Пора довести эту повесть до конца, до хорошего конца.

— А может быть, послать к Перепелу великана? — спросил Шелкомот.

Роксана вырезала у него из плеча наконечник стрелы, и теперь язык у разбойника заплетался от вина, которым она его напоила, чтобы смягчить боль. Спасаясь бегством, войско Зяблика бросило мехи с вином, запасы продовольствия, одеяла, оружие и лошадей.

— Ты что, забыл, где сейчас Перепел? — отозвался Принц. (Мегги была так рада, что он жив!) — Великан не сможет перейти Черное Озеро. Хотя прежде они любили смотреться в его гладь, как в зеркало.

Да, эта история не любит простых решений.

— Пойдем, Мегги, посмотрим в огонь, — сказал Фарид, но Мегги не решалась выпустить руку Дориа.

— Иди-иди. Я с ним посижу, — сказала Минерва.

А Фенолио прошептал:

— Гляди веселей! Юноша очнется, можешь не сомневаться! Ты что, забыла, что я тебе рассказывал? Его история только начинается!

Но, глядя на бледное лицо Дориа, Мегги в это не очень верила.

Сук, на котором расположился Фарид, был шириной с подъездную дорогу к дому Элинор. Мегги присела рядом, а Фенолио подозрительно глядел на детей над ними, разглядывавших спящего великана.

— Только попробуйте! — крикнул он, показывая на шишки в детских ручонках. — Первый, кто кинет в него шишкой, полетит вслед за ней. Я вам обещаю!

— Рано или поздно они все-таки кинут шишку, и что тогда? — спросил Фарид, осторожно высыпая пепел на кору. Пепла оставалось совсем немного, как ни тщательно он всякий раз собирал его обратно. — Что будет делать великан, когда проснется?

— Откуда я знаю? — буркнул Фенолио, с тревогой поглядывая вниз. — Надеюсь, бедняжке Роксане не придется убаюкивать его пением до конца своих дней.

Черный Принц подошел к ним, опираясь на Баптисту. Оба молча сели рядом с Мегги. Огонь в этот день казался сонным. Как ни манил его Фарид, как ни льстил и ни уговаривал, прошло бесконечно много времени, пока из пепла наконец пробились язычки пламени. Великан тихонько запел во сне. Пролаза прыгнул к Фариду на колени с мертвой птицей в зубах. И вдруг возникли картины: Сажерук во дворе среди огромных клеток. В одной из них рыдала девушка. Брианна. Между ней и ее отцом стояла черная фигура.

— Ночной кошмар! — прошептал Баптиста.

Мегги испуганно посмотрела на него. Картина растворилась в сером дыму, а в сердцевине пламени возникла другая. Фарид взял руку Мегги. Баптиста негромко чертыхнулся. Мо. Прикованный цепью к столу. Рядом стоял Свистун. И Змееглав. Воспаленное лицо Серебряного князя выглядело ужаснее, чем представляла Мегги в самых страшных снах. На столе были разложены кожа, чистая бумага, инструменты.

— Он снова переплетает ему Пустую Книгу! — прошептала Мегги. — Что это значит? — Она испуганно взглянула на Фенолио.

— Мегги! — Фарид показал на огонь.

Из пламени поднимались буквы — огненные буквы — и складывались в слова.

— Это что за чертовщина? — проговорил Фенолио. — Кто это написал?

Слова рассеялись в воздухе, прежде чем кто-нибудь успел их прочесть. Но огонь ответил на вопрос Фенолио. В пламени показалось круглое бледное лицо в очках, похожих на вторую пару глаз.

— Орфей! — прошептал Фарид.

Пламя погасло. Оно уползло обратно в пепел, как в родное гнездо, но в воздухе еще светилось несколько огненных слов. «Перепел… Страх… сломался… умереть…»

— Что это значит? — спросил Черный Принц.

— Это долгая история, Принц! — устало ответил Фенолио. — И, боюсь, ее конец написал не тот человек.

Переплетчик

Ни одна из нас не есть подлинный автор: кулак больше суммы пальцев.

Фальцуем. Режем. Бумага хорошая, лучше, чем в прошлый раз. Мо кончиками пальцев нащупывал волокна в матовой белизне, гладил края, вызывая воспоминания. И они пришли, наполнили его сердце и мозг мириадами образов, тысячами забытых дней. Запах клейстера перенес его во все те места, где он лечил больные книги, а привычные движения напомнили радость, которую он всегда испытывал, дав книге новую жизнь, вырвав ее, пусть на короткий срок, из острых зубов времени. Он уже и забыл, каким покоем исполняется душа, когда руки делают свое дело. Фальцуем, режем, протягиваем нить сквозь бумагу. Мортимер. Да, он снова Мортимер, переплетчик, которому острый нож нужен не для того, чтобы убивать, и которому слова ничем не грозят, потому что он всего лишь мастерит им новые платья для книг.

— Что-то ты не торопишься, Перепел!

Голос Свистуна вернул его в Зал тысячи окон.

Не допускай этого, Мортимер. Представь себе, что Среброносый по-прежнему лишь персонаж в книге, голос, доносящийся из букв. Перепела здесь нет. Словам Орфея придется поискать его в другом месте.

— Ты знаешь, что тебя казнят, как закончишь, поэтому и возишься так долго. — Свистун так грубо хлопнул его по спине, что Мо едва не порезался.

И тут же Перепел вернулся и представил себе, как хорошо было бы вонзить лезвие, разрезавшее бумагу, в грудь Свистуна. Мо заставил себя отложить нож и взялся за следующий лист, пытаясь обрести покой в бумажной белизне.

Свистун был прав. Он не торопился, но не потому, что боялся смерти, а потому, что эта работа должна была остаться незаконченной, и каждое движение имело лишь одну цель — вернуть того, над кем не властны слова Орфея. Мо уже почти стряхнул их с себя. Отчаяние, просочившееся в его сердце в темной яме, ярость, безнадежность… Все это побледнело, словно руки переплетчика отмыли его сердце.

Но что будет, если Реза и Сажерук не найдут Пустую Книгу? Что, если ночной кошмар сожрет Брианну и ее отца? Он так и будет вечно стоять в этом зале, переплетая чистые страницы? Не вечно, Мо. Ты ведь не бессмертен. К счастью.

Свистун убьет его. Среброносый дожидается этой возможности с тех пор, как они впервые встретились во Дворце Ночи. И комедианты запоют о гибели Перепела, а не переплетчика Мортимера Фолхарта. Но что будет с Резой и нерожденным ребенком? А с Мегги? Не думай об этом, Мортимер! Режь, фальцуй, пытайся выиграть время, даже если не знаешь, на что оно пригодится. Когда ты умрешь, Реза сможет улететь и найти Мегги. Мегги…

«Пожалуйста, не забирайте мою дочь! — взмолилось его сердце Белым Женщинам. — Я пойду с вами, но Мегги оставьте здесь! Ее жизнь только начинается, она даже еще не знает, в каком мире хочет ее прожить».

Режем, фальцуем, сшиваем — ему казалось, что на бумаге проступает лицо Мегги. Он чувствовал присутствие, как тогда во Дворце Ночи, в комнате, где жила когда-то мать Виоланты. Виоланта… Ее бросили в яму. Мо знал, чего она больше всего боится в подземелье: как бы темнота не отняла у нее остатка зрения. Дочь Змееглава по-прежнему трогала его сердце, он очень хотел бы ей помочь, но Перепел должен уснуть.