Совьетика - Ирина Маленко

Обжегшись на троцкистах, я не оставила своих планов. И вот тогда-то я впервые вспомнила о единственной ирландской партии, которая была мне знакома в советское время….

Шинн Фейн!

О ней стыдливо молчали ирландские радио и телевидение. А если и вспоминали, то с с таким выражением лица, словно это была какая-то постыдная ирландская заразная болезнь, которую надо ото всех скрывать.

Честно говоря, я не понимаю, как можно стыдиться того, что люди борются за независимость своей родины от империалистической державы. Может, партизанам во время Великой Отечественной тоже надо было сначала провести опрос общественного мнения, особенно за рубежом, стоит бороться с «фрицами» или нет? Причем борьба-то в Ирландии идет не просто за независимость, а за ее воссоединение. Вся Европа только что бурными, продолжительными аплодисментами, переходящими в овацию и салютом встретила объединение Германии. А вот объединение Ирландии почему-то – смертный грех. Может быть, разница-то в том, что Германия воссоединилась на чисто капиталистической основе, а Шинн Фейн провозглашает своей целью республику социалистическую?… Раз их так боится «эстаблишмент»- верные друзья натовских гостеррористов-, они, должно быть, стоящие люди!

Я знала, что Шинн Фейн тоже протестует против этой войны. Но разузнать о них побольше мне было не у кого. Люди в Дублине хватались за сердце при одном только названии этой партии. Подавляющее большинство их никогда не бывало на севере Ирландии и не собиралось туда даже под угрозой расстрела. Обращаться к самим шиннфейновцам напрямую мне было как-то неудобно. Дело было даже не в том, что они националисты, а я не ирландка. Просто наверняка они не доверяют посторонним – и правильно делают!

Кое-где в центре города можно было купить шиннфейновскую газету «Ан Фоблахт», но тоже чуть ли не из-под полы. В конце концов я решила, что это и есть самый легкий способ узнать хотя бы немного для себя побольше. И в том же номере увидела объявление о курсах ирландского языка…

А что, это идея… Тем более, что ирландский мне давно хотелось выучить. Лучший способ проявления уважения к народу-хозяину со стороны новоприбывшего – это освоение его языка. Даже если тебя никто не заставляет это делать и даже если на нем говорит только меньшинство населения.

В назначенный день я очень волновалась – у меня было такое чувство, что я иду по меньшей мере на подпольное собрание. Кто знает, какие они люди, и как они встретят меня…

Когда я волнуюсь, я обычно прихожу туда, где мне надо быть, раньше времени. Так было и на этот раз. Я вышла из автобуса неподалеку от пивзавода «Гиннесс». Уже стемнело. Несмотря на то, что было начало апреля, оказалось холоднее, чем зимой – такое в Ирландии бывает. Я нашла нужный мне адрес – и оказалась перед закрытой дверью полуподвального помещения одного из социальных домов-многоэтажек. Социальные дома в Дублине – картина неприглядная. Непривычному человеку можно даже испугаться. Но я бояться на улице не привыкла – с советских времен, и даже 10 лет жизни при капитализме не могли этого изменить.

Я подергала дверную ручку. Нет, точно, заперто. А до 8 часов еще почти 40 минут… Я же тут закоченею! Но делать ничего не оставалось: пришлось ходить вокруг двери кругами.

Минут 10 проходила я так, когда ко мне вдруг подошел высокий толстый усатый мужчина, похожий на запорожского казака.

– Вы на занятия по ирландскому? -у него был сильный дублинский рабочий акцент.

Я только кивнула.

– Финнула звонила что запаздывает. Она всегда запаздывает. Не с кем было оставить ребят.

Я понятия не имела, кто такая Финнула, и каких ребят ей было не с кем оставить, но на всякий случай еще раз послушно кивнула.

– Раньше чем к половине девятого она не подъедет. Поэтому и послала меня предупредить народ. Вы тут замерзнете совсем. Пошли ко мне, что ли? Я тут за углом живу.

Я еще раз – не без некоторого колебания – посмотрела на него и на его руки в политических наколках.

– Ну ладно, пошли…- нерешительно сказала я.

… … А еще через час я уже хохотала в компании своих новых знакомых – эксцентричного пожилого полу-итальянца, полу-ирландца с классическим ирландским именем Падди, который, наверно, в молодости был красавцем, розовощекого студента из Голуэя, которого звали Донал, учительницы – Финнулы, маленькой, худенькой и тарахтящей со скоростью пулемета «Максим», ее дочки Оньи, девочки лет 10, которая свободно говорила по-ирландски, но и на английском за словом в карман не лезла, уже знакомого мне Коннора – ирландца казацкой наружности и не пожелавшего нам представиться черноволосого бородача, похожего на испанца. Хотя урока настоящего не получилось. Для этого Финнула была слишком хаотична. Кто-то притащил с собой гитару, и народ начал увлеченно петь. Потом выяснилось, что некоторые из нас уже немного по-ирландски знают – наверно, только я одна не знала совершенно ничего.

Сказать, что ирландский язык совершенно не похож на английский – это почти оскорбление. Он и не должен быть на него похож! Он не похож ни на один из известных мне языков – и очень красив на звук. Другое дело, что никто так никогда и не объяснил мне правила его написания, и я осваивала их как осваивает дно незнакомой реки человек, постепенно в нее заходящий – медленно нащупывая одной ногой подводные камни. Все ирландцы в какой-то степени изучают ирландский в школе – беда только в том, что его преподают там как какой-нибудь церковно-славянский. Говорить на нем не учат, читают какие-нибудь скучные куски, вроде отрывков из библии – и таким образом совершенно убивают у детей к нему интерес. Итальянец Падди когда-то хорошо говорил по-русски и, познакомившись со мной, начал усиленно вслух вспоминать русские фразы. А бородач-инкогнито достал из кармана какую-то кипу листочков, отпечатанных на машинке:

– Вот, это копии наших занятий по ирландскому в тюрьме…

Какой уж тут урок! Но главная проблема оказалась в том, что Финнула, подобно моему бывшему супругу, была из тех, кто несмотря на собственные познания в предмете, не умеет передавать это другим… Кончилось тем, что каждый говорил свое, все друг друга перебивали и никто ничего нового не узнал. За исключением того, конечно, что мы все узнали друг друга. Бородач оказался сбежавшим несколько лет назад из британской тюрьмы бойцом ИРА, который находился на свободе условно: ему каждую неделю надо было ходить в полицейский участок по месту жительства – отмечаться.

Видя, что так у нас ничего не получится, Падди попытался взять уроки в свои руки, и на следующий раз он принял бразды правления.

– У меня очень неортодоксальный метод обучения, – предупредил он, – Но зато он действует безотказно. Мы будем… кричать.

– Как кричать? Что кричать? И главное- зачем кричать?

– Ирландские слова и выражения. Я вас буду им учить, и мы будем их все хором повторять. Все громче и громче и все быстрее и быстрее. Не спрашивайте, почему, но на корочку у вас прекрасно все запишется! Покричим так пару месяцев – и вы у меня заговорите по-ирландски как миленькие.

Предоставляю вашему собственному воображению нарисовать себе картину того, как прошел наш следующий урок… Но Падди был прав – слова и фразы после этого прекрасно запоминались. Плохо только, что трудно было запомнить, что именно какая именно из них означает!

Вот так я впервые оказалась в кругах, близких к Шинн Фейн…

…Дышать на работе мне становилось все труднее, особенно когда Марк начинал свое ежеутреннее ритуальное чтение газет вслух. Мне казалось, что я и мои коллеги существуем в каких-то параллельных друг другу мирах, единственная точка соприкосновения которых – это совместное пребывание в офисе.

Впервые в жизни я сознательно бойкотировала «МакДональдс». Когда Мелина протягивала мне очередной глянцевый номер «Космополитена», думая, что этим делает мне приятное, я смотрела на нее так, словно она свалилась с Луны – и ничего не могла с собой поделать. Мои мысли были далеко, в Белграде, где 20 мая натовская «умная бомба» поразила родильное отделение больницы «Драгиша Мишович». В это время у 4 женщин шли родовые схватки. Одной делали кесарево сечение. Она была ранена, и ее ребенок в конце концов увидел свет в подвале, под звуки падающих бомб… Да здравствуют права человека!

23 апреля натовцы убили больше 20 работников белградского телевидения. 5 мая уничтожили крупнейший в Чачаке вполне мирный завод, лишив работы 5000 человек и убив при этом 74-летнюю бабушку. Я видела ее фото – с открытым ртом и удивленными мертвыми глазами.. Про 87 албанцев, погибших от руки НАТО в Корише, и так все на Западе знают… А про то, что 12 апреля в Куршумле были убиты11-месячная Бояна Тосович и ее отец? 16 апреля – 3-летняя Милица Ракич? 26 апреля – 5-летняя Арла Луджич в Липляне ? Список можно продолжать и продолжать.

На одном из осколков бомбы, найденной в Кралево, каким-то не в меру грамотным дуболомом Урфина Джюса было написано: «Ну как, вы все еще хотите быть сербами?»