Синьора да Винчи - Робин Максвелл

— Я должен умереть, Катерина.

— Нет! — возразила я и зарыдала, не сходя с места.

В тот момент у меня словно тоже отнялись ноги, и я не могла даже подойти к нему.

— Если на смертном одре мне не удастся сказать Савонароле то, что следует, наш заговор окончится ничем. Мне казалось, что ты это понимаешь не хуже меня.

— Но ты не умрешь! — закричала я. — Зачем тебе умирать?!

— Подойди ко мне, — очень ласково позвал он.

Я приблизилась и опустилась у его ног. Лоренцо отвел с моего лба намокшие волосы и нежно погладил меня по голове. Я была рада, что он не видит моего лица.

— Я слабну день ото дня, — вымолвил он. — Суставы, руки и ноги — это все ерунда. Тело отказывается служить мне, я это чувствую. Ты сама знаешь, что это так…

— Все мои лекарства были бессильны! Но почему?! — причитала я.

— Все дело в крови. Это недуг всех Медичи: не только мои отец и дед скончались от него — и их братья тоже. Если бы Джулиано дожил до преклонных лет, болезнь сразила бы и его. — Голос его пресекся:

— Мне остается только молиться за сыновей…

— Разве непременно надо ехать сегодня? Можно пока отложить…

Я взглянула на Лоренцо — его лицо было так же мокро от слез, как и мое.

— Нельзя. Один Бог знает, как мне тяжело расстаться с тобой. Ты — мое сердце, Катерина, у нас общая с тобой душа. Но если я сейчас не поеду… Флоренция погибнет. — Он тыльной стороной руки погладил меня по щеке. — Я дам тебе обещание, а ты сама знаешь, как крепко я держу свое слово.

— Знаю…

— Мы увидимся с тобой еще раз — в этой жизни. Когда подойдет мой срок, я пришлю за тобой, и ты приедешь ко мне, без промедления. Только не в карете — верхом гораздо быстрее. — Он отвел глаза:

— Ты будешь нужна мне перед кончиной…

— Ты вправду дождешься меня?

— Я же дал слово.

— Лоренцо, любимый мой… — Я утерла глаза. — Как же я буду жить без тебя?

— Воспоминаниями, Катерина, — прошептал он. — Двадцать драгоценных лет… Не многие любовники обладают подобным богатством. — Он вдруг весело улыбнулся, словно припомнив что-то.

— Что? — спросила я.

— Первый твой приезд в Кареджи. Созерцальня.

— Ты открыл мне дверь… — кивнула я, — в целую вселенную.

— А у тебя? — заинтересовался он.

— Твое лицо в тот момент, когда Катон впервые снял перед тобой грудные обвязки, — не задумываясь, ответила я.

Лоренцо рассмеялся, и в его глазах блеснула искренняя радость.

— Тебе, Катерина, надо жить во что бы то ни стало. В этом я всецело полагаюсь на тебя — и на тебя, и на Леонардо, и на твоего отца. Доведите дело до конца. Сколько это займет времени, пока неизвестно. Приор умен, но насчет значительности своего разума он все же обманывается. И в его броне есть брешь, как сказал Родриго.

Нельзя было бесконечно пестовать боль и печаль. Я встала.

— Пойду предупрежу Леонардо.

Лоренцо вдруг схватил меня за руку и прижал ее к своей щеке.

— Россыпи драгоценностей… — прошептал он и отпустил меня.

Я закрыла дверь в его спальню, и этому звуку, громкому, бесповоротному, тоже потом нашлось место в моей сокровищнице воспоминаний. Лоренцо… Как жестоко обошлись с нами парки…

Мне осталась память — только и всего.

ГЛАВА 34

Стойкость Il Magnifico побудила меня в последующие месяцы не уступать ему в храбрости. От нас зависело, жить или умереть нашей любимой Флоренции — я неустанно хваталась за эту мысль, понимая, как важно сейчас любой ценой сохранять присутствие духа. Выполнение нашего замысла исключало излишнюю слезливость, да и просто чувствительность казалась ненужной роскошью.

Через неделю после того, как наша немногочисленная компания перебралась в Павию, Леонардо привез туда ночью в повозке труп молодого мужчины. При жизни это был очень высокий человек с непомерно длинными конечностями и пальцами. Тело со всех сторон было обложено альпийским льдом, за который Лоренцо выложил кругленькую сумму.

Ни у кого не хватило решимости спросить, кто был этот бедняга, однако мы все догадывались, что подобное святотатство осуществилось лишь благодаря знакомствам Леонардо в морге миланской лечебницы. Мы с папенькой и Зороастром помогли ему перенести мертвеца в ателье и уложить на приготовленный загодя длинный стол. Тут же, у огромных окон, выходящих на юг, возвышалась громоздкая камера-обскура. Для лучшей сохранности мы снова обложили труп остатками льда.

Вопрос, что использовать в качестве закрепителя, был до сих пор не решен. Не одну неделю мы с папенькой и Зороастром провели у алхимического очага, экспериментируя со всевозможными веществами — от битума до солей хрома. Наилучший результат давали соли. Из хромистого железняка, смешанного с содой и известью, получалась при обжиге хромистая соль; он же, но в сочетании с поташом и известью давал калиевую соль. Растворенный в кислоте осадок позволял варьировать яркость и четкость изображения на ткани. Самые жаркие споры разгорались вокруг кислоты, которую предстояло использовать, и наилучшей пропорции для смеси элементов, куда мы собирались добавлять яичный белок.

В тот вечер Леонардо беспрестанно заглядывал в лабораторию, любопытствуя, как у нас продвигается дело, и продвигается ли вообще. Все полученные результаты он заносил в записную книжку.

Ужинали поздно. Зарядил дождь. Леонардо не находил себе места от беспокойства, заявив, что для опыта необходимо не менее восьми часов яркого солнца. Он не притронулся к пище и застывшим взглядом смотрел прямо перед собой.

Уже улегшись в постель, я некоторое время отгоняла мрачные мысли, роясь в памяти и перебирая самые приятные воспоминания. В конце концов, чтобы хорошенько выспаться и набраться сил, я смешала себе настойку из мака и валерианы и проспала всю ночь как убитая.

На рассвете меня разбудил папенька. Как же мы обрадовались, увидев, что дождь почти перестал и солнце снова вступало в свои права!

Мы вместе спустились в мастерскую Леонардо. Покойник лежал на столе ничком, с руками, убранными под тело. Его спина была сплошь исхлестана, будто бы бичом. Под кожей, надорванной во многих местах, проступала темно-красная плоть, но раны не кровоточили. Мне вовсе не хотелось знать, каким способом удалось достигнуть таких увечий, и молчаливо вознесла хвалу травам, принесшим мне столь мирный сон во время ночных истязаний.

— Дядюшка Катон, помоги-ка мне, — увидев меня в дверях, позвал сын.

Я собралась с духом и подошла. Леонардо подал мне большой хлопковый тампон — такой же, какой сам держал в руке.