Россия, кровью умытая (сборник) - Артём Веселый

Дома нет.

Хозяйства разграблены и уничтожены.

Жены в кабале у кулаков.

Дети – сироты беспризорные.

Вернувшиеся калеки и больные вынуждены были надеть на плечи вместо винтовки латаную торбу.

Мы обижены нашей жизнью.

Мы, красные бойцы и командиры, с 1918-х годов верили и верим, что правда есть, за правду мы кровь лили и сейчас громким голосом, миллионом голосов спрашиваем:

–  Где она, эта самая правда?

Мы остались в живых по нашему счастью или по несчастью.

Нам нигде нет места. Неужели мы не заслужили кусок хлеба?

Далее следуют отдельные записи – в одну или несколько строк:

Влачил бедную и скучную жизнь до того дня, когда над нашей станицей раздался первый выстрел, и вздрогнуло мое сердце радостью.

Сиротам и вдовам и близко не подходи, за сто лет ничего не добьешься.

Спец говорит: «Кто тебе велел воевать», и ты поворачиваешься и с болью в душе уходишь, не находя ему ответа.

Что ж нам, заброшенным, делать? Ибо совесть наша после 8-летней борьбы не позволяет нам сделать такой позорный шаг.

Дорогая жена, когда я умру, не суди меня и не ругай меня, ибо плакать не приходится, а нужно дальше пробивать дорогу через тернистый путь, который еще не пробит…

Машина на куриных лапках, работаем так, что из нас луковкой прет, а сработанного не видно.

Комиссия взялась за дело, быстро выяснила, что кругом все запутано.

Кубань обмыли кровью и слезами.

Не пропадать сторублевой голове за двугривенный.

Рано ли, поздно ли возгорится заря светлой жизни всего мира коммунизма.

Остается без внимания воплощенный голос коммунара.

Хожу по улицам, спотыкаюсь, в поисках куска хлеба.

Защитники в земле, инвалиды на земле, а главки наверху, на основе Нэпа давят нас.

С восемнадцатых годов много осталось сирот, детей, жен, вдов, отцов и матерей, которые остались и до настоящего времени беспризорными и бесприютными, и нет никакой помощи, никакого обращения и просвещения. Хватили ужасу.

Жили, как кто хотел.

Сотру с лица земли, и ветер разнесет прах.

Всю жизнь находился в огнях.

Не только не заплачет, но и ох не скажет.

Помочь старым партизанам – не богадельню разводить. Это важное дело для нашей революции. Грянет война, опять агитаторы будут сулить золотые горы и посылать нас в самое пекло…

Мертвое собрание.

Все это кроется изменой.

Спрашивают работу, а работать не на чем.

Крик, ругань, мать-перемать на чем свет стоит, лошадь дрожит от испуга и усталости. Берут беззащитную лошадь в атаку, и бьет кто кнутом, кто палкой, прикладом по ребрам, по ушам и по глазам.

Песня, из которой в «Босую правду» вошло лишь десять строк, записана Артемом Веселым полностью:

Слышу, как будто грохочут удары

Прошлой войны, и тоска

Живо рисует вам страсть и кошмары.

В бурунах пустыни песка

Красных героев рассыпаны кости,

Жизнь положивших в бою,

Вились там коршуны – черные гости,

Терзали добычу свою.

Я пережил те лишенья, невзгоды,

Много, как все, пострадал,

Силу, здоровье отдал за свободу,

Много погибли, но я не пропал.

Весь я изранен оружием белых

В схватках лихих за Совет.

В этих налетах, губительно смелых,

Я пострадал ни за нет.

Дети – сиротки убитого сына,

Сам я старик стал седой.

Жизня тяжелая, горе-кручина.

Что это? Разве покой?

Где ни пойди – посылают обратно.

Верно, негоден я стал.

Все позабыли, и мне непонятно:

Что я, себя защищал?

Всеми забыт я, и ордена знамя

Жалко висит на груди,

Верный свидетель угасшего пламя,

Помнить лишь будут враги.

Все, что губил я, в боях защищая

Жизнь как бы одному,

Кровь не жалел, за Совет проливая,

Ныне не нужен ему.

Член РКП я, забытый члена́ми,

Голод, лишенья, семья.

Гордо вы, братья, топтали ногами

Свободы надежду мою.

Что это значит? Кому же я нужен,

Силу утратив в огне?

Или я кровью своей оконфужен

В этой проклятой войне?

Помню края и былые ухватки,

С гордым челом на коне,

Пороха чад и предсмертные схватки

Были забавою мне.

Кончились схватки, домой воротился

К участи горькой такой.

Старый, седой, никуда не годился

Всеми забытый герой.

В процессе работы над «Босой правдой» Артем Веселый, видимо, счел более естественным, что бывшие красные партизаны обращаются за поддержкой не к «товарищу Веселову» – писателю, а к своему старому командиру, которому не надо объяснять, кто и как воевал в его полку во время гражданской войны.

«Босая правда» была опубликована в пятом номере журнала «Молодая гвардия» за 1929 г. и переиздана лишь в 1988 г. («Новый мир», № 5).

На экземпляре журнала, подаренном Алексею Крученых, с которым Артем Веселый был в дружеских отношениях, автор сделал надпись: «Алику – честному поэту честный рассказ»....

БОСАЯ ПРАВДА

Полурассказ

Дорогой товарищ, Михаил Васильевич!

Проведав, что ты, наш старый командир, живешь в Москве и занимаешь хорошую должность, мы, красные партизаны вверенного тебе полка, шлем сердечный привет, который да не будет пропущен тобою мимо ушей.

Горе заставило нас писать.

Надо открыто сказать правду – в жизни нашей больше плохого, чем хорошего.

Известный вам пулеметчик Семен Горбатов голый и босый заходит в профсоюз, просит работу. Какая-то с вот таким рылом стерва, которую мы не добили в 18-м году, нахально спрашивает его:

– Какая твоя, гражданин, специальность?

– Я не гражданин, а товарищ, – отвечает Семен Горбатов. – Восемь огнестрельных и две колотых раны на себе ношу, кадетская пуля перебила ребро, засела в груди и до сего дня мне сердце знобит.

– О ранах пора забыть, никому они не интересны. У нас мирное строительство социализма. Какая твоя, гражданин, специальность?

– Пулеметчик, – тихо ответил герой, и сердце его заныло от обиды.

– Член профсоюза?

– Нет.

– Ну, тогда и разговор с тобой короток. Во-первых, таковая специальность нам не требуется, во-вторых, у нас много членов безработных, а ты не член.

– Почему скрываете распоряжения нашей матушки ВКП? – спрашивает Семен Горбатов. – Не должны ли вы предоставлять работу демобилизованным вне очереди?

– Мы не скрываем распоряжений и даем работу молодым демобилизованным последнего года, а вас, старых, слишком много.

– Куда же нам, старым, деваться, ежели не всех нас перебила белая контрреволюция?

– Профсоюз не богадельня.

– А скажите, сколько у вас в трестах и канцеляриях сидит кумовьев и своячениц?

– Не мешайте, гражданин, заниматься.

– Значит, – с бессильным презрением говорит Семен Горбатов, – вы смотрите на меня в моем отечестве хуже, чем на пасынка?

На эти слова он не получил ответа и голодный ушел от порога профсоюза.

Командир 2-го эскадрона Афанасий Сычев, ежели вы, Михаил Васильевич, его припомните, боролся в наших рядах, начиная с Корнилова и включая до разгрома Колчака и Врангеля. В 1921 году названный Сычев вернулся на родину, чтобы поправить здоровье и разоренное хозяйство, но хозяйства никакого не оказалось, так как на плане двора торчали лишь горелые пеньки. Когда летом 1918 г. Деникин занял нашу станицу, то в ряд с другими товарищами была повешена 60-летняя мать Сычева, Авдотья Поликарповна. Жена его с перепугу из станицы убежала на хутор Лощилинский, где и вышла замуж за вдового казака.

Пришлось Афанасию со всеми своими бедами примириться. Принялся он, в силу партдисциплины, побивать бандитов; побивал их беспощадно до полного уничтожения и в камышах за войсковой греблей саморучно застрелил полковника Костецкого. Спустя сколько-то времени, за неимением капиталов, пошел Афанасий батрачить к неприятелю своему Гавриленке. Тайком от хозяина посещал он собрания ячейки, но тот дознался и выгнал его, крикнув на прощанье: