Порт-Артур — Токио - Александр Чернов

Конечно, если бы нужно было в двух словах определить взаимоотношения между этими двумя людьми, то ближе всего к действительности было бы такое утверждение: со стороны Витте по отношению к Николаю — недоверие и презрение; со стороны Николая по отношению к Витте — недоверие и ненависть.

Уже всякое третье слово будет здесь чем-то наигранным и вымученным, и когда Витте распространяется (часто совершенно не к месту) о воспитанности и иных похвальных чертах Николая II, то это производит впечатление режущей фальши.

С удовольствием цитирует Витте слова И.Н. Дурново, сказанные о Николае II в самый день вступления его на престол: «Это будет нечто вроде копии Павла Петровича, но в настоящей современности». Витте тоже признает: «Конечно, Император Николай II не Павел Петрович, но в его характере немало черт последнего и даже Александра I (мистицизм, хитрость и даже коварство), но, конечно, нет образования Александра I. Александр I по своему времени был одним из образованнейших русских людей, а император Николай II по нашему времени обладает средним образованием гвардейского полковника из хорошего семейства».

Но иногда истинное мнение Витте о Николае II прорывается-таки в убежденных и категорических выражениях, бичуя «все убожество политической мысли и болезненность души самодержавного Императора». Он усматривает в своем царе «лицемерное коварство, молчаливую неправду, неуменье сказать да или нет и затем сказанное исполнить, боязненный оптимизм, т. е. оптимизм как средство подымать искусственно нервы», он признает в Николае II «сознательное стремление сваливать свою личную (и огромную) ответственность на заведомо невинных людей».

«Графа Ламздорфа в конце концов стремились сделать козлом искупления за начало войны, которой, якобы, в Петербурге не желали. Конечно, государь сам этого не делал… но должен сказать, что государь сие знал и допускал. Грустно сказать, но это черта благородного царского характера», — ядовито замечает Витте.

Свой скороспелый переход на конституционную платформу и участие в подготовке попытки гапоновско-эсэровского переворота в декабре 1904-го года, он мотивирует не своей отставкой, а внезапно открывшимися ему чертами последнего представителя российского абсолютизма: «Когда громкие фразы, честность и благородство существуют только напоказ, так сказать, для царских выходов и приемов, а внутри души лежит мелкое коварство, ребяческая хитрость, пугливая лживость, а в верхнем этаже не буря, даже не ветер, а сквозные ветерочки из дверей, которые обыкновенно в хороших домах плотно припираются, то, конечно, кроме развала ничего ожидать нельзя от самодержавного неограниченного правления»… История рассудила прав ли был Витте в этих своих оценках личности Государя.

Но разглядел он и еще одну особенность в психотипе царя. И, действительно ту, которая, в сочетании с его религиозно-мистическим фатализмом, весьма поспособствовала трагическим событиям в конце царствования Николая II: «Такие лица ощущают чувство страха только тогда, когда гроза пред глазами, а как только она отодвигается за ближайшую дверь, оно мигом проходит. Это их чувство притуплено для явлений, происходящих не на самом близком расстоянии пространства или времени. Конечно, это вовсе не однозначаще с храбростью».

Глава 5

Не по добру, так по здорову!

Владивосток, Токио. Январь-февраль 1905-го года

Пока в штабе Соединенного флота ломали голову, как и чем теперь продолжать воевать на море, во Владивостоке в обычную портняжную лавку постучались два весьма необычных посетителя. Старик портной, пристально посмотрев на вошедшую пару, невольно вспомнил, как с полгода назад у него уже заказывали сюртуки двое русских адмиралов, и чем все это кончилось. Он так и не определился тогда, что это было. С одной стороны — переданная им в Японию информация подтвердилась, и русские крейсера действительно были пойманы в проливе Цугару. С другой — бой был неудачен для японской стороны, а броненосец «Ослябя» прошел под шумок проливом Лаперуза…

Хотя Ляо и получил постфактум информацию, что контр-адмирал Вирениус сам изменил маршрут отряда в последний момент, старый разведчик чуял, что его провели. И вот опять, в его портняжную мастерскую заходит адмирал Руднев, только три дня как прибывший во Владивосток. У него что, после разгрома, учиненного Соединенному флоту, более важных дел нет, кроме как заказать себе еще один мундир? Ох, что-то не верится… Если сейчас опять будет своему спутнику капитану планы рассказывать, то точно «портной Ляо» раскрыт, и пора менять личину…

И капитан, кстати, довольно знакомый. Судя по всему, это бывший мичман с «Варяга». Тот самый легендарный Балк, который начал с абордажа «Ниссина» и «Кассуги» и дорос уже до фаворита Великого князя… Старый Ляо чуял запах провала за версту. Думается, совсем не так просто они заглянули. Теперь можно не удивляться любой неожиданности.

Но нежданным гостям все же удалось удивить «старого китайца». Попросив чаю, и дождавшись, когда в комнате с ними останется только сам владелец мастерской, капитан второго ранга на один лишь неуловимый миг встретившись взглядом с Ляо, а затем как будто высматривая что-то чуть выше и сзади его левого плеча (профессиональный взгляд опытного бойца, отметил про себя «старый китаец»), но так и не прикоснувшись к чашке с ароматным напитком, вдруг поприветствовал его по-японски. Да еще и по имени, которое он и сам уже начал забывать…

— Гомен кудасай, Хатори-сама. Мы с адмиралом Рудневым хотели бы с вами поговорить без масок. Независимо от исхода нашего разговора, примите ли вы наше предложение, или оно покажется вам неинтересным, я гарантирую, что за вами никто не будет следить или охотится в течении трех дней. Вам, как профессионалу, должно вполне хватить этого времени чтобы уйти.

— Моя не понимай, капитана, — Ляо по инерции пытался сохранить лицо, хотя и понимал, что игра им проиграна, — вы хотите заказать костюм у бедного китайца?

— Если вы хотите продолжать эти игры — воля ваша, — вступил в беседу явно не склонный к долгим прелюдиям Руднев, — Я оставляю здесь вот эти документы, «совершенно случайно», конечно. В них излагаются предложения Государя Императора Всероссийского Николая Александровича своему царственному брату, Божественному Тенно Страны Восходящего Солнца. Ознакомьтесь с ними и обдумайте мою просьбу, любезнейший: как можно быстрее организовать визит в Токио нашего полномочного посланника с этими предложениями.

Если вы, уважаемый портной Ляо, найдете способ передать это в Японию, то вы, мастер кройки и шитья, окажете огромную услугу обоим нашим империям. Но вашей — в куда большей степени, полагаю…

Поразмыслите о том, милостивый государь, что лично вы можете сократить на несколько недель или месяцев войну, которая, в силу совершенной очевидности исхода, уже не нужна ни одной из сторон, но которая каждый день уносит сотни жизней солдат и матросов. Как русских, так и японских. Последних, как вам самому хорошо известно, несколько больше. Жду вас завтра у себя на Светланской. Приносите… не знаю, хоть костюм, хоть телогрейку, если хотите. Если вы завтра не появитесь, то через трое суток вас и ваших подельников начинают искать. Честь имею.

С этими словами он встал, и в сопровождении своего спутника, ни на секунду не спускающего с Ляо спокойного, но цепкого взгляда, двинулся к выходу.

— Подождите пожалуйста, господин вице-адмирал, — голос раздавшийся за спиной уже направляющегося к дверям Руднева явно не принадлежал портному, казалось говорит другой человек, — Раз ко мне пришли Вы, а не филеры или жандармы… Значит Ваше предложение безусловно заслуживает внимания. Вы слишком преданы России, чтобы согласиться служить моему Императору. Про меня можно сказать то же самое, так что Вы наверняка об этом догадываетесь и не будете пытаться меня завербовать…

Это может привести только к никому не нужной конфронтации, господин Балк, можете отпустить пистолет, который вы сжимаете под полой шинели, я слишком заинтригован тем, что сказал многоуважаемый адмирал, чтобы делать рискованные и необдуманные шаги. Я пока не понимаю, что именно вы хотите мне предложить, но не медля ознакомлюсь с вашими документами, и обещаю мой ответ завтра до полудня.

Кстати, господа, вы совершенно зря оказались от чая. Он превосходен…

Но назавтра Ляо не пришел. Он появился у Руднева еще до заката солнца. Сказав часовому, что принес адмиралу заказанный им костюм, портной был пропущен в кабинет адмирала. Где его уже ожидали пять человек.

— Господин адмирал, Ваше превосходительство, господа офицеры — четко по-военному, сразу же отбросил акцент и ненужную больше маскировку кадровый японский разведчик Фуццо Хаттори, — у меня просто нет условного кодового сигнала, чтобы немедленно передать во Дворец или Министерство иностранных дел предложение о мире. Посланное обычным путем донесение будет идти до Японии минимум неделю, и ответ еще столько же. Но у меня есть кодовый сигнал, после которого сообщение ляжет напрямую на стол одного из генро.[32] И если вы действительно хотите поторопиться…