Алый лев - Элизабет Чедвик

Глава 34

Пемброукский замок, Южный Уэльс, апрель 1215 года

Изабель пыталась подавить в себе раздражение, которое вызывала у нее Алаис, жаловавшаяся на то, что у нее спина болит, когда приходится сидеть с шитьем у окна.

— Сейчас спина будет болеть, где бы ты ни сидела, — холодно произнесла она. — Ребенок должен родиться через месяц.

А про себя Изабель подумала, что этот малыш может появиться на свет преждевременно, потому что его головка уже опустилась, и последние дни Алаис ощущала безболезненные сокращения матки.

Жена Вилли забеременела вскоре после свадьбы, и хотя она стала капризной (изменения, которые претерпело ее тело, ее совершенно не радовали), но была чрезвычайно довольна тем, что смогла так быстро выполнить свой долг, и купалась в лучах внимания, которым ее одаривали окружающие.

Изабель продолжала класть один стежок за другим, Алаис же мрачно уставилась в окно.

— Если повезет, наши мужья будут уже дома, когда малыш родится, — заметила Изабель, пытаясь наладить разговор.

Алаис пожала плечами; это уже стало ее привычной реакцией на любое обращение к ней Изабель. Но то, как она сжала губы, отчего ямочка на подбородке проступила отчетливее, чем обычно, заставило Изабель сменить гнев на милость, и она сказала ласково:

— Обещаю, все будет хорошо. Я чувствовала себя точно так же, когда вынашивала Вили; моему браку тогда было всего девять месяцев, и я была окружена людьми, которых совершенно не знала.

Алаис сжала тонкие пальцы над ненавистным шитьем. Выражение ее лица было непримиримым и закрытым. Изабель было совершенно ясно, что жена Вилли не хочет выслушивать истории о ее беременностях. Она пожимала плечами и отметала их, так же, как отметала любые советы или предложения помощи старших женщин, живших в замке.

Изабель предприняла еще одну попытку.

— Хорошо, что твой брат хочет решить все миром, — сказала она, имея в виду послание, привезенное в Пемброук вчера. Гонец доставил письмо от Вильгельма де Фора своей сводной сестре. Казалось, оно было написано очень здравым человеком, привыкшим взвешивать свои поступки. Он предлагал помириться и ради памяти их матери забыть об этом неприятном споре, касавшемся ее приданого.

Алаис повернула голову.

— Мне все равно, — сказала она. — Я его не знаю и вряд ли стану приглашать его в гости.

— Но он все-таки твой родственник…

— У меня нет теплых воспоминаний о родственниках, — сказала Алаис и, плавно покачиваясь, направилась к выходу. — Я хочу прилечь ненадолго. — Она положила руку на свой огромный живот. — И я хочу побыть одна.

Изабель собралась возразить, что нужно, чтобы с ней находилась хотя бы одна женщина, но передумала. Алаис предпочитала находиться в одиночестве, она только обиделась и помрачнела бы, если бы решила, что свекровь ее чрезмерно опекает или, того хуже, шпионит за ней.

Расстроившись, Изабель склонилась над шитьем. Рядом с ней к окну, где было больше света для такой работы, подсела Сибилла Дэрли.

— А у нее не самый легкий характер, верно? — спросила Сибилла.

— Да, а когда Вилли нет, она вообще все время не в духе, — сказала Изабель, пытаясь дать угрюмому настроению своей невестки приличное объяснение.

— Может, и так, — произнесла Сибилла с сомнением. Изабель вопросительно посмотрела на нее, и Сибилла положила свою работу на колени. — Все знают, что я тихоня, но именно поэтому у меня есть масса возможностей наблюдать за остальными. Если родится мальчик, она станет неуязвима. Он будет наследником Пемброука, а зачем нужны старые ветви дерева, когда на молодых зреют плоды? Она хочет быть графиней, но ума у нее не больше, чем у гусыни: она не понимает, сколько на нее ляжет обязанностей, и она ничему не хочет учиться у вас. Эта девушка считает, что наступает ее время, и вы должны пресечь эти мысли.

Изабель невесело улыбнулась.

— Я пока не собираюсь отмирать и опадать со ствола… как и Вильгельм, надеюсь, — она говорила убежденно, хотя ход мыслей невестки ей тоже был понятен. Алаис, очевидно, считала, что Вильгельм совсем скоро перейдет в мир иной. Когда он умрет, графство отойдет к Вилли, а Изабель, как вдову, можно будет услать в Ирландию. Как будто это будет иметь для нее значение, подумала Изабель. Если Вильгельм умрет, она сама уедет в Килкенни или попросит разрешения пожить в Тинтерне.

— Я знаю, какова она, — тихо сказала Изабель, — и, надеюсь, достаточно разбираюсь в людях, чтобы справиться с ней.

Какое-то время женщины шили молча. От невестки мысли Изабель перешли к мужу и старшему сыну. Она думала о том, как у них дела.

— Ничего не слышно из Глостера, — сказала она. Последние новости пришли оттуда. Там шли переговоры с союзом лордов, восставших против короля.

— У них, должно быть, совсем нет времени на письма, — успокаивающе произнесла Сибилла.

Изабель нахмурилась:

— Последние сообщения были о том, что мятежники достали где-то хартию, подписанную при коронации старым королем Генрихом, но не отцом нынешнего короля, а его прадедом, и теперь требуют, чтобы он признал их права, перечисленные в ней.

— Звучит разумно. Что было обещано тогда, должно соблюдаться и сейчас.

— Вильгельм тоже так думает, и я с ним согласна. Должен быть определенный налог на наследство, а не так, как сейчас, когда король может потребовать любую сумму, какая придет ему на ум. Нельзя арестовывать людей и выносить им приговор без суда и следствия. Вдов нельзя принуждать снова выходить замуж, и нельзя требовать от них уплаты огромного штрафа, если они пожелают остаться свободными, — у нее по спине снова побежали мурашки, как бывало с ней всегда, когда она представляла себе жизнь без Вильгельма. Ее пугало само слово «вдова». — Иоанн даже не взглянул на хартию, — сказала она, скривив губы. Выражение ее лица лучше всяких слов говорило о том, что она думает о короле. — Он видит в этом только попытку ограничить его власть и препятствие проявлениям его своеволия.

— Что ж, так оно и есть, — сказала Сибилла, поднеся шитье ближе к свету.

— Да, но если бы он вел себя достойно, до этого никогда бы не дошло.

Вильгельм написал ей также в своем последнем письме, что Иоанн подумывал о том, чтобы использовать наемников из Пуату для подавления мятежа. Вильгельму удалось убедить его не разжигать рознь. Независимо от степени преданности королю ни один английский лорд не позволил бы наемникам проехать по его земле, и это привело бы к настоящей войне.

Изабель вспомнила, как Вильгельм сказал ей, перед тем как отправиться в Глостер, что пытаться воззвать к здравому смыслу спорящих — все равно что стараться стукнуть два камня друг о друга, держа руку между ними. Изабель тогда что-то проворчала ему о том, что стоит убрать руку, но знала, что это говорила в ней тревога и что он действительно не мог этого сделать. Вилли пока вел себя осмотрительно и оставался в свите короля, но он был беспокойным и неудовлетворенным. Ему совсем немного было надо, чтобы перейти грань, и тогда сын пошел бы против отца. Она гнала от себя эти мысли, но они продолжали посещать ее, укрываясь в уголках сознания, как незваный гость за столом.