Вершины жизни - Галина Серебрякова

— Сочинительство, риторические беспомощные размышления, — говорил Маркс о своих стихотворениях.

«Но зато сколько в них большой любви», — возразила ему мысленно Женни.

Женни! Смейся! Ты удивлена:Почему для всех стихотворенийУ меня одно названье: «К Женни»?Но ведь в мире только ты одна

Для меня источник вдохновений,Свет надежды, утешенья гений,Душу озаряющий до дна.В имени своем ты вся видна!Имя Женни — каждой буквой — чудо!Каждый звук его чарует слух,Музыка его поет мне всюду,Как волшебной сказки добрый дух,Как весенней ночи трепет лунный,Тонким звоном цитры златострунной.

Женни откинулась на подушку и полузакрыла глаза. Она чувствовала себя такой слабой, точно ей вскрыли вены и жизнь, как кровь, вытекала из ее тела.

А в памяти громко звучали сонеты любимого. И она улыбалась.

Именем твоим, страниц не числя,Тысячи могу заполнить книг,Так, чтоб в них гудело пламя мысли,Воли и деяний бил родник,Бытия открылся вечный лик,II весь мир поэзии возник,И неистощимый свет эфира,И восторг богов и скорби мира.Имя Женни я могу прочестьВ звездной зерни, и зефир небесныйМне его несет, как счастья весть.Я навечно буду вновь и вновьПеть о нем — да станет всем известно:Имя Женни есть сама любовь!

Женни подумала о том, что жизнь была к ней благосклонна, ниспослав такую любовь, которая могла бы равняться но силе и верности разве что чувствам Ромео и Джульетты, Паоло и Франчески.

Что слова?! Для суеты, для вздора!Им ли чувств величье выражать?!А моя любовь — титан, которыйМожет гор громады сокрушать!О, слова! Сокровищ духа воры!Все бы им мельчить и унижать:Что нескромного боялось взора,Любят напоказ они держать.Женни! Если б голосами грома,Если б речью сфер я овладел,По всему пространству мировомуЯ бы письменами ярких молнийВозвестить любовь к тебе хотел,Чтобы мир навек тебя запомнил!

Пока Женни вслушивалась опять, как в юности, в обращенные к ней слова любви, Ленхен впустила в прихожую двух русских. Один из них, молодой и привлекательный Лев Гартман, друг Кибальчича, Желябова и Перовской, уже не раз бывал у Маркса, другой, так же как и Гартман, член подпольной организации «Народная воля», только что приехал из России. Он отрекомендовался Елене Демут Николаем Морозовым. Небольшие пытливые глаза его все время улыбались и жадно разглядывали окружающих.

Маркс был еще в читальне Британского музея, пришедших приняла Элеонора. Разговор с хорошенькой девушкой начался на английском языке, но скоро перешел на французский, которым русские владели увереннее. Элеонора расспрашивала о России.

— Что вам сказать, — заметил, между прочим, Морозов, — страна моя так же отстала, как, скажем, далек лондонский метрополитен, где вагоны идут, влекомые локомотивом, от конки, запряженной лошадьми, которая в России является высшим техническим достижением века.

Только на следующий день русские встретились с Марксом в его кабинете. Морозов со свойственной ему непосредственностью и прямотой сказал о том, что творец «Капитала» разительно похож на свой портрет. Маркс засмеялся и ответил, что часто слышит об этом.

Молодой народоволец был удивлен, что в столь выдающемся и знаменитом человеке, каким был Маркс, не замечалось никакой надменности и замкнутости. Простота его была удивительной. Разговор менаду Марксом, Гартманом и Морозовым шел о причинах раскола «Земли и воли» на две партии: «Черный передел» и «Народная воля». Маркс был хорошо осведомлен обо всем, что происходило в России, и заметил, что борьба с царским самодержавием представляется ему порой чем-то похожим на действия в фантастических романах. От имени партии «Народная воля» Морозов просил Маркса сотрудничать в ее печатном органе, который должен был издаваться в Женеве.

Несмотря на ранний час, в комнате горела лампа под зеленым абажуром, так как за окном было совершенно темно от черного тумана.

В кабинет, катя перед собой столик, на котором стоял чайный сервиз, вошла Элеонора. Она предложила гостям по чашке крепкого, неподслащенного, согласно английским обычаям, чая и тонко нарезанные сандвичи с маслом и сыром. Косы черноглазой девушки лежали, как две толстые цепи, вокруг головы. Румяная, круглолицая, смелая и вместе по-девичьи застенчивая, она чем-то напоминала Морозову гётевскую Маргариту.

На прощание Маркс подарил Морозову несколько своих книг и обещал написать предисловие к той из них, которую народовольцы выберут для перевода. Последние слова Маркса, запомнившиеся Морозову, были:

«Царя провозгласили главою европейской реакции. Теперь он — содержащийся в Гатчине военнопленный революции, и Россия представляет собой передовой отряд революционного движения в Европе».

Эти слова Маркса появились двумя годами позже в его предисловии к русскому изданию «Коммунистического манифеста».

За свою жизнь Маркс написал множество писем. Он не жалел на это времени, так как при разбросанности по всему свету изгнанников-революционеров после поражения революции 1848–1849 годов Маркс считал весьма важным делиться со своими друзьями и соратниками мыслями по всем вопросам текущей политики, экономики и философии. Письма Маркса хранили приметы времени, неизменный интерес к всему, что происходило в мире, и особенно в России. Его переписка с русскими людьми продолжалась около четырех десятилетий. Все без исключения в этой полуфеодальной стране волновало его мысль.

В 1881 году Вера Засулич, одна из основательниц революционного общества «Черный передел», недавно эмигрировавшая в Швейцарию, обратилась к Марксу с просьбой высказать свое мнение о русской сельской общине и ее значении в преобразовании общества на социалистических началах. Великий труд Маркса к этому времени уже был хорошо известен в кругах интеллигенции и вызывал неизменно пылкие споры.

«Следили ли вы за ожесточенной полемикой в русской литературе этого года вокруг имени Маркса? — спрашивал в ту же пору Петр Лаврович Лавров Энгельса. — Жуковский (ренегат) и Чичерин выступают против Маркса, Зибер и Михайловский за него. И все это длинные статьи. Я думаю, что нигде в другом месте не было так много написано о его работе. Полемика еще не окончена: Зибер, которого я видел несколько дней тому назад в Париже, сказал мне, что он готовит ответ Чичерину… Работа Зибера о теории Маркса будет опубликована отдельно, вероятно, в конце года».

Полемика, о которой рассказывал Лавров, возникла между «Вестником Европы» и «Отечественными записками» и привела к тому, что «Капитал» и его автор стали широко известны в России… Труды Маркса и Энгельса оказали огромное влияние и на Веру Ивановну Засулич.

«Уважаемый гражданин! — писала Засулич Марксу в своем первом письме к нему. — Вам небезызвестно, что Ваш «Капитал» пользуется большой популярностью в России. Несмотря на конфискацию издания, немногое количество оставшихся экземпляров читается и перечитывается широкими кругами более или менее образованных людей нашей страны, и серьезные люди изучают его. Но что Вам, вероятно, неизвестно, — это роль, какую играет Ваш «Капитал» в наших спорах об аграрном вопросе в России и о нашей сельской общине».

Рассказывая Марксу о различных мнениях, сложившихся в это время в России о сельской общине, Засулич сообщила:

«В последнее время мы часто слышим мнение, что сельская община является архаической формой, которую история, научный социализм — словом, все, что есть наиболее бесспорного, — обрекает на гибель. Люди, проповедующие это, называют себя вашими подлинными учениками, «марксистами». Их самым сильным аргументом часто является: «Так говорит Маркс».

Вы поймете поэтому, гражданин, в какой мере интересует нас Ваше мнение по этому вопросу и какую большую услугу Вы оказали бы нам, изложив Ваши воззрения на возможные судьбы нашей сельской общины и на теорию о том, что, в силу исторической неизбежности, все страны мира должны пройти все фазы капиталистического производства…

Примите, гражданин, мой почтительный привет.

Вера Засулич».

Маркс, чтобы ответить русской революционерке, произвел специальные изыскания по экономике пореформенного сельского хозяйства России и примерно месяц спустя направил ей письмо.

В десятую годовщину Парижской коммуны в Лондоне состоялся славянский митинг под председательством Льва Гартмана. Маркс и Энгельс послали приветствие этому собранию, в котором указывали на успехи международного рабочего движения как на доказательство того, что дело Коммуны не погибло и дало свои плоды. Они приветствовали заслуженную казнь деспотического Александра II.