Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1914 год. Начало - Олег Айрапетов

А. И. Верховский вспоминал, как это происходило: «Показалось подозрительным, почему при подходе главных сил слева от дороги завертелось крыло мельницы. Шпиономания в то время охватила всех. Считалось, что немцы все могут и всем пользуются. Мельница была немедленно сожжена. Затем подозрение возбудила какая-то точка на фабричной трубе, стоявшей при входе в городок Бялу. Труба несколькими пушечными выстрелами была свалена и с грохотом обрушилась на окружающие строения»7. В сентябре 1914 г. на паровой фабрике в Друскениках был дан обычный сигнал к работе – свисток, а в это время под городом шел артиллерийский бой. Толпа бросилась искать сигналившего неприятелю шпиона и вскоре нашла глухонемого немца, который и был убит8. И все это происходило на собственной территории, что уж говорить о творившемся на вражеской.

Немецкие селения казались центрами непонятной таинственной угрозы, пресса писала о ночных обстрелах из домов крестьян, нападениях на русских солдат и офицеров, передвигавшихся поодиночке, и прочем. «Наши солдаты, например, – писал В. Я. Брюсов, – глубоко убеждены, что немцы отравляют колодцы, хотя вряд ли это осуществимо уже в силу технических трудностей. Во всяком случае, немцы стреляют из окон по проходящим русским, ночью пытаются зарезать сонных и т. п.»9. Примерно то же самое, по свидетельству очевидца, происходило и на Юго-Западном фронте: «Для войны нужна ненависть, а нашим солдатом владеют какие угодно чувства, но только не ненависть. И вот ее старательно прививают. Дни и ночи толкуют нам о шпионах… И достаточно тени подозрения, чтобы сделаться жертвой шпиономании. Жертвой невинной и заранее обреченной»10. И конечно же, слухами о шпионах была переполнена столица11.

Подобные настроения были свойственны любой армии и любой стране на первом этапе этой войны. В 1910 г. А. А. Свечин блестяще описал в своей статье «Желтая опасность», опубликованной в «Русском инвалиде», негативное влияние этого явления: «Надо опасаться легенд о шпионах – они разъедают то доверие друг к другу, которым сильно государство. Сеется страх перед шпионами; создается какая-то тяжелая атмосфера общего предательства; в народной массе ежедневно тщательно культивируется тупая боязнь; а страх измены – нехороший страх (выделено автором. – А. О.); все это свидетельствует прежде всего о растущей неуверенности в своих силах. Ум человеческий отказывается искать простых объяснений грозным явлениям. Серьезные неудачи порождают всегда и большие суеверия. В числе таковых, тесно связанных с поражением, наиболее видное место занимают суеверия о шпионах. Жертвы нужны – человеческие жертвы – объятому страхом людскому стаду»12.

Шпиономания, конечно, не была исключительно русским явлением. В начале войны подобная истерия охватила и Германию, хотя в германской прессе были запрещены какие бы то ни было сообщения о шпионаже13.

Слухи о русских, английских и французских шпионах, которые разъезжают по стране, выведывая секреты и распространяя в источниках воды тиф, привели к насилию над гражданами этих государств, которых война застала в Германии. Местные власти, состоявшие в основном из гражданских чиновников, пошли на нарушение устоявшейся традиции. «Мероприятия их состояли преимущественно в публичных предостережениях, – вспоминал Вальтер Николаи. – Население слышало впервые об этих вещах из уст властей. Следствием этого была по всей Германии дикая шпионобоязнь, приводившая к смешным, а иногда и к серьезным явлениям. Во время сильнейшего национального возбуждения самые бессмысленные слухи распространялись с быстротой молнии. Особенно разрушительно действовало сообщение, что по Германии ездят автомобили с золотом для целей вражеской разведки. Задерживали каждый автомобиль и брали седоков под огонь. При этом потеряли жизнь и ехавшие по делам службы высшие чиновники»14.

Нечто подобное происходило и в Англии. В Австро-Венгрии в начале войны опасения шпионской активности со стороны Сербии привели к тому, что в Вене были арестованы и чуть было не отданы под суд в качестве сербских агентов сотрудники немецкого Адмиралтейства, перевозившие золото в Константинополь для адмирала Вильгельма Сушона15. В первые дни мобилизации во Франции жертвами шпиономании чуть не стали отдыхавшие там В. Г Короленко с супругой. Чета была задержана и направлена в полицию, поскольку показалась подозрительной проходившим по улице солдатам16. Позже там также не чурались объяснять катастрофы на фронте происками германской агентуры. Но нигде и никто не обвинял в контактах с представителями вражеской разведки не только собственного военного министра, но даже и представителей среднего генералитета. В этом России предстояло стать несчастным исключением. Сплетни о предательстве в верхах особенно тяжело действовали в обстановке, когда страна и армия вовсе не были едины в понимании задач, стоявших перед ними в этой войне.

Противоречия к тому же имели и национальную подоплеку В. Николаи описал их довольно точно: «Недружелюбное отношение поляков, литовцев и балтийцев могло объясняться тем, что театром военных действий была их родина. Равнодушие русского солдата имело, однако, и оборотную сторону. Ему недоставало военного воодушевления, пленные не знали, какую цель должна преследовать война с Германией. Для истинно русского солдата не играли никакой роли ни идеи реванша и освобождения отечества от вступивших в него немцев, с помощью которых французское правительство успешно поднимало настроение своих войск, ни экономическая и политическая конкуренция Германии, в которой был убежден каждый английский солдат. Он исполнял свой долг, не задавая вопросов»17.

Столичная общественность подсказывала ему таковые. Повторялась ситуация 1904–1905 гг. Может быть, это объяснялось тем, что война в России не затронула жизненно важных культурных и политических центров. П. Н. Милюков вспоминал: «…набросанная нашим поэтом картина – в столицах «гремят витии», а в глубине России царит «вековая тишина» – эта оставалась верной. В войне 1914 г. «вековая тишина» получила распространенную формулу в выражении: «Мы – калуцкие», т. е. до Калуги Вильгельм не дойдет»18. Единственной проблемой, с которой столкнулись власть и общество, было отношение к немцам, живущим в России. Значительная часть из них сохраняла свое германское или австро-венгерское подданство. Это был единственный «враг», который очевидно присутствовал в глубоком тылу.

28 июля (10 августа) император подписал указ, где, в частности, говорилось: «Действие всяких льгот и преимуществ, предоставляемых подданным неприятельских государств договорами или началами взаимности, прекратить. Задержать подданных неприятельских государств, как состоящих на действительной военной службе, так и подлежащих призыву, в качестве военнопленных. Предоставить подлежащим властям высылать подданных означенных государств как из пределов России, так и из пределов отдельных ее местностей, а равно подвергать их задержанию и водворению в другие губернии и области»19. С самого начала у этого правила были исключения. На последовавших 28 и 30 июля (10 и 12 августа) заседаниях Совета министров было принято решение: ввиду нежелания чехов и прочих австро-венгерских подданных славян возвращаться в империю Габсбургов установить для них льготный порядок для принятия в подданство России.

Кроме того, министр торговли и промышленности был весьма недоволен огульным выселением немцев из Петербурга и прочих местностей, что наносило большой урон нормальной работе предприятий20. Немцев выселяли не только в столице. К высылке подданных враждебных России государств в Москве приступили в самом начале войны, но 1 (14) августа 1914 г. главноначальствующий Москвы генерал-майор Свиты Его Императорского Величества А. А. Адрианов временно приостановил ее вследствие многочисленных ходатайств о переходе в русское подданство21. Более того, в тот же день последовало его объявление о приеме прошений от всех желающих22.

На особое расположение властей прежде всего могли рассчитывать лица, проживавшие в Москве длительное время и имевшие в городе солидную репутацию. За них заступился и исполнявший обязанности городского головы В. Д. Брянский. Снисходительность имела и социальный подтекст, она не распространялась на мастеровых, рабочих и прочих. Таких в Москве набралось вместе с семьями около 5 тыс. человек, и еще 2 тыс. были присланы из губернии. Интернированные были размещены в Крутицких казармах. Из этой категории на освобождение могли рассчитывать только славяне – чехи, поляки и русины23. 1 (14) августа 1914 г. к ним были присоединены еще 500 германских и австрийских подданных, привезенных из Варшавской и Лодзинской губерний24.