Я был адъютантом Гитлера - Николаус Белов

На Оберзальцберге ежедневные обсуждения обстановки с Кейтелем и Йодлем затягивались все дольше. Фюрер принял также нескольких визитеров, казавшихся ему важными в связи с предстоящей операцией на Балканах. Первым появился принц-регент Югославии Павел. Фюрер прежде всего стремился побудить его присоединиться к Тройственному пакту. Состоялась весьма вежливая и официальная беседа, поначалу безуспешная. Гитлер считал, что, возможно, Югославия через несколько недель и решится, но особенных надежд на это, казалось, не возлагал.

Йодль же занимался проблемой Японии. Из того факта, что хорошо известный немцам генерал Осима снова занял пост посла, он вывел своего рода готовность японских вооруженных сил к сотрудничеству с рейхом, если даже не большее – готовность к союзу. Он предложил Гитлеру для начала подписать документ, охватывающий возникающие вопросы. Это и стало содержанием директивы № 24 от 5 марта 1941 г. «О сотрудничестве с Японией». Первой строкой было записано: «Целью обоснованного пактом Трех держав сотрудничества должно служить как можно скорее привести Японию к активным действиям на Дальнем Востоке». И далее говорилось: «В качестве цели совместного ведения войны можно обозначить быстрый разгром Англии и благодаря этому недопущение США к участию в войне». А последняя фраза гласила: «Никаких намеков об операции „Барбаросса“ японцам давать не следует».

Вечером 12 марта мы поездом отправились в Линц, где фюрер следующим полднем посетил принадлежащие Герингу предприятия концерна «Герман-Герингверке». Здесь он обсудил вопросы, связанные с увеличением выпуска такой продукции, как танки и противотанковые пушки.

16 марта Гитлер, как обычно, произнес речь в берлинском Цейхгаузе по случаю «Дня поминовения героев». Остановившись на налетах английской авиации, он сказал: «Тыл, как и прежде, тоже должен нести в этой войне тяжелые жертвы. Причем не только мужчины, уже доказавшие свою стойкость, но и женщины». Тем самым фюрер впервые указал на опасности предстоящей воздушной войны, размах которой тогда еще даже невозможно было вообразить.

Дни до 25 марта проходили нормально, без особых событии. Гитлер принял назначенного командиром Африканского корпуса генерал-лейтенанта Роммеля, вручил ему дубовые листья к Рыцарскому кресту и обсудил с ним новые планы по возвращению Киренайки в Северной Африке. Роммель был большой оптимист. Не желал видеть никаких трудностей и надеялся, что после быстрой подброски 15-й танковой дивизии всеми своими силами начнет наступать на восток. В эти дни газеты впервые написали об Африканском корпусе. К марту Роммель внезапно перешел в атаку у Агедаби и стал быстрым темпом развивать предпринятое им наступление. 4 апреля он взял Бенгази и вскоре окружил Тобрук.

20 марта Гитлер через Мюнхен выехал в Вену, прибыв туда утром 25 марта. Югославы все же решили вступить в Тройственный пакт, и это следовало должным образом отпраздновать. Подписание произошло во дворце Бельведер в присутствии фюрера и сопровождалось официальным завтраком. Югославы согласились пойти на это, только заранее получив от германской стороны твердое заверение насчет сохранения их нейтралитета. Вечер Гитлер опять провел у Шираха, был открыт и счастлив тем, что теперь даже последнее Балканское государство присоединилось к Пакту Трех. Но притом не преминул заметить в узком кругу: большого доверия к надежности нынешнего югославского правительства он не питает.

«Марита»

И он оказался прав. 27 марта Хевель сообщил огромный «сюрприз»: ночью принц-регент Павел и его правительство в Белграде свергнуты! В югославских городах и селениях – беспорядки, из столицы сообщают о признаках восстания. Малолетний король Петр в прокламации объявил, что вступил в королевские права. Но фюрер быстро осознал, что путч этот вспыхнул в подходящий ему момент. Ведь во время операции «Барбаросса» волнения в Югославии создали бы для него опасность гораздо большую. А сейчас как раз у него есть еще какое-то время.

Гитлер приказал явиться к нему ОКХ и ОКЛ для обсуждения необходимых мер. В 15 часов в конференц-зале собрался широкий крут офицеров сухопутных войск и люфтваффе, с ними был и министр иностранных дел. Я увидел здесь Геринга, Браухича, Кейтеля, Йодля, Гальдера, Гофмана фон Вальдау, Боденшатца, Хойзингера и других. Фюрер изложил уже ставшие известными факты и добавил, что сербы и словенцы никогда дружественны к немцам не были. Он полон решимости, не ожидая никаких заявлений о лояльности, как можно скорее напасть на Югославию и разгромить это государство. Руководящей линией в данном случае следует считать максимально быстрое начало операции «Марита» против Греции, удар из района Софии в направлении Скопле и, более крупными силами, на Ниш и Белград. Из района Граца и Клагенфурта необходимо нанести удар с целью разгрома югославской армии.

Люфтваффе доложила, что 8-й авиационный корпус под командованием генерал-лейтенанта фон Рихтхофена может быть введен в действие из Болгарии немедленно, а силы 10-го авиационного корпуса – через два-три дня. Гитлер приказал незамедлительно предпринять все необходимые приготовления и попросил к концу вечера сообщить ему намерения обеих составных частей вермахта. В тот же день Йодль оформил мысли фюрера в виде директивы № 25. Балканский поход вступил в новую стадию. Начало его можно было ожидать через несколько дней.

Мацуока

Во второй половине 27 марта Гитлер принял японского министра иностранных дел Мацуоку, которого ожидал с нетерпением. Он уже длительное время пытался побудить японцев предпринять меры против Англии; фюрер, в сущности, вообще не знал, насколько подготовлены японцы и каковы их планы насчет участия в нынешней войне. Несколько раз беседуя с Мацуокой, он косвенно давал ему понять, что теперешние отношения Германии с Россией однажды могут совсем внезапно измениться, а войну с Англией, учитывая поведение англичан, считал неизбежной. Вмешательства США он пока еще не ждал. Мацуока в своих ответах был весьма сдержан. Складывалось впечатление, что он хочет только получить информацию. Маршрут его поездки вел из Берлина в Рим и обратно в Берлин. Возвращаясь в Японию, он сделал остановку в Москве. Там он заключил с Советским Союзом пакт о ненападении{217} и тем самым выразил свое намерение куда более явно, чем во время визита в Германию.

При отъезде Мацуоки из Москвы на родину на вокзале произошла впечатляющая сцена. Сталин дал помощнику нашего военного атташе генералу Кребсу{218} и послу графу фон дер Шуленбургу{219} понять, сколь дорога ему германо-русская дружба.

Отношение Гитлера к русскому противнику