Возвращение чувств. Машина. - Екатерина Мансурова

Ведь это именно вы подарили нам дружеский кров и надежду на лучшее будущее…

И, немного осмотревшись и привыкнув, мы, разумеется, воспользуемся всем, что вы столь любезно нам предложили. Но с нарядами давайте всё же немного повременим. А вот если нам что-нибудь понадобится для обустройства здесь – мы попросим, в этом вы можете быть совершенно уверены – только у вас!

– Что ж, сударыни, воля ваша. – сказал несколько удивлённый столь решительным отказом от новой модной одежды двух цветущих женщин, барон, – Я буду ждать, сколько прикажете. А пока – и я, и все мои слуги всецело в вашем распоряжении. И вы можете попросить – да что это я! – приказать вашему покорному слуге, всё, что вам угодно, и в любое время дня и ночи!

– Ах, милый барон! – с неподдельной нежностью в голосе произнесла Катарина, – Мы с радостью воспользуемся своими привилегиями! Благодаря вам мы снова чувствуем себя странниками, вернувшимися Домой!.. Наряды подождут! Ведь нам сейчас так хотелось бы ни о чём не думать, и просто отдохнуть, отдохнуть и успокоиться от всех тех бурных и страшных событий и опасностей, которых нам каким-то чудом удалось избежать… Да и от самого этого ужасного бегства – через страны, леса и горы, реки и поля!

– О, я вас понимаю, сударыни! Действительно, на ваши хрупкие плечи (Катарина усмехнулась про себя, а Мария – вот нахалка! – даже хихикнула вслух, впрочем, тут же сделав вид, что закашлялась) свалилось сразу столько испытаний! Да, мне кажется, я понимаю вас. Как раз отдых в нашей тихой глуши лучше всего поможет вам успокоиться и набраться новых сил. Я прикажу Гюисмансу отправить людей почистить старый парк – ничто так не восстанавливает силы и дух, как общение с природой…

– Вы так любезны, дорогой барон, мне даже неловко. Я не знаю, как мне отблагодарить вас за доброту и столь чудесное гостеприимство – ведь я сейчас вне закона, и даже не могу пригласить вас погостить в наши поместья и охотничьи угодья – их, скорее всего, уже конфисковали.

– Даже и не думайте об этом, дорогая моя! Самая лучшая для меня награда и благодарность – этот очаровательный блеск в ваших глазах! В них я вижу вашу искренность, и то, что вам приятна та скромная услуга, которую ваш покорный слуга может оказать вам, предоставив своё родовое гнездо в ваше полное распоряжение!

– Ах, дорогой барон, вы – страшный человек! Вот теперь я понимаю, почему ни одна женщина не могла отказать вам ни в чём: вы как в открытой книге читаете всё, что написано у женщины в сердце!

– Моя милая Катарина! Видит Бог, это лучший комплимент, который кто-либо когда-либо говорил мне! О, где мои тридцать! Ну, или хотя бы пятьдесят! – Барон, подняв глаза к потолку в притворном сожалении, мило улыбнулся, как бы в отчаянии взмахнув руками. Однако она обратила внимание, что на её няню, тоже явно и саму подпавшую под очарование барона, тот поглядывает даже чаще, чем на саму Катарину.

Катарина весело рассмеялась:

– Поверьте, дорогой хозяин – настоящий мужчина чувствуется в любом возрасте! Быть рыцарем – это призвание. Поэтому иногда, глядя на вас, мне тоже хотелось бы оказаться на месте моей матери хоть на мгновение…

– О, графиня, пощадите! Вы просто убиваете меня – ведь это я должен говорить вам изысканные комплименты! Клянусь, никогда раньше ни одной женщине не удавалось покорить моё сердце настолько быстро! И вот я весь – целиком у ваших ног, милая повелительница!

– Ну что вы, право, любезный мессер барон! Сказать интересному человеку, что он тебе интересен – это вовсе не комплимент, а просто констатация факта. И мы действительно очень тронуты вашим участием и радушным приёмом. После всех этих гонений и интриг со стороны власть имущих, как приятно вновь почувствовать надёжную опору под ногами, крышу над головой, и понять, что ты – дома!

– О да, сударыни и мессер! Вы – дома! Я повторю это снова и снова: вы – дома!

Поэтому и ведите себя так, как и положено хозяевам. Потому что вы – хозяева! Распоряжайтесь всеми, в том числе и мной. Ещё и ещё раз повторю: устраивайтесь так, как дома: всё, что не нравится – смело выбрасывайте! Всё, что захочется – заказывайте. Ну, я уже говорил: всё моё – ваше!

Катарина, растаявшая от тёплых слов вплоть до непрошенной слезинки, смахнув её, ещё раз любезно поблагодарила барона. Она была рада, что понравилась ему. Это позволяло ей совсем раскрепоститься и быть естественной. Он и вправду был не только приятный и обходительный кавалер, но и джентльмен-рыцарь до мозга костей. Её матери и впрямь повезло, что встретила и сохранила такого друга. Впрочем, вспоминая материнские способности, понимаешь, что везение тут ни при чём: мать видела его истинное обличие – пусть немного легкомысленное, но благородное и верное сердце…

Мило извинившись за то, что они своим любопытством нарушили привычный распорядок барона, и, возможно, помешали его ночному отдыху, она попросила разрешения продолжить беседу в следующий раз, чтоб не слишком утомлять милого хозяина.

Барон, извинившись в свою очередь, напротив, был уверен, что это он утомил любезных женщин и терпеливого мессера конюшего своим неуёмным любопытством.

Вскоре, убедив друг друга, что обе эти точки зрения не соответствуют действительности, высокие договаривающиеся стороны церемонно раскланялись, пожелав друг другу спокойной ночи. Они явно (тьфу-тьфу!) понравились друг другу…

Барон отрядил Матильду – свою личную горничную – проводить их по ещё не освоенному лабиринту переходов и лестниц в их комнаты.

Медленно и осторожно, поминутно предупреждая, чтоб они не споткнулись об очередной порог и торчащие тут и там каменные плиты, пожилая женщина с суровым лицом и фонарём в руке, провела их вновь по всему замку. Катарина и Мария вынуждены были всё время придерживать длиннющие подолы своих платьев руками, держась, как за спасательный круг, за невозмутимого Пьера, который умудрился за весь вечер не сказать ни слова, но умудрился и никого этим не смутить.

Катарина опять подивилась бестолковости планировки: похоже, каждый из пресловутых двенадцати предков барона принципиально считал своим долгом что-нибудь построить или достроить, или перестроить – ну в крайнем случае – пристроить, в родовом гнезде. В результате добившись потрясающе запутанного внутреннего устройства, и постоянных сквозняков.

Дуло, казалось, действительно отовсюду, хотя открытых окон и дверей, вроде бы, и не было. Но это оказалось ещё одной неприятной, но неотъемлемой частью архитектурных особенностей Кирхштайна. В дополнение к крутым и скользким стёртым ступенькам и таинственным теням на высоких сводах потолков.