Рыцари Белой мечты (Трилогия) - Николай Андреев

— Благодарю. Дело было в Гельсингфорсе за полтора месяца до перемирия. По агентурным сведениям, в город должен был прибыть многоуважаемый агент шведской торговой фирмы "Гнейст и Ко" Альберт Ронге, он же — агент германской разведки Альфред Шнитке. Говорят, ученик и помощник самого Николаи!

Глаза Бобрева, пытавшегося до того казаться серьёзным, загорелись, лицо украсила торжествующая улыбка, а в голосе отчётливо проступила мечтательность, прямо-таки юношеская, задорная мечтательность. Но капитан быстро переборол чувства и перешёл к форменному докладу.

— Информацию о его прибытии мы получили от группы Лаврова. Целью Шнитке была организация саботажа на наших коммуникациях и, по возможности, военных заводах. К сожалению, в Финляндии было очень сложно работать, и мы едва его не потеряли. Дело осложнялось и тем, что мы не могли запрашивать помощь со стороны финнов. Вы сами знаете, как неохотно они идут на контакт. Тем более финляндским Сеймом ещё не одобрен закон о распространении компетенции имперских жандармов и контрразведки на их территорию. Пришлось полагаться на собственные силы. На счастье, наша агентура засекла его при появлении возле одной из гельсингфорских гостиниц. Следующие дни Шнитке целиком и полностью занимался законной торговой деятельностью. Не имей мы достоверных сведений о его настоящей цели, давно забросили внешнее негласное наблюдение. На шестой день Шнитке вышел на связь с несколькими местными агентами Германии.

"Не всех вывели…Надо будет вплотную заняться реформированием Службы имперской безопасности…Сколько всего предстоит сделать! И только не в одиночку, не справлюсь! Слишком мало толковых людей. Слишком мало. Я прекрасно понимаю Ленина, кричавшего о нехватке кадров…" — невесело подумал Кирилл.

— На протяжении недели мы смогли вычислить всех агентов, связанных со Шнитке. Пришла команда прервать деятельность всей цепочки. Всех агентов требовалось взять одновременно. Мне было поручено участвовать в ликвидациисамого Шнитке. Все выходы из гостиничного номера были перекрыты. Я и ещё пятеро сотрудников вошли в номер и предложили Шнитке сдаться. Практически немедленно начался личный обыск шпиона. Немец выхватил карманный револьвер системы "Бульдог" и выстрелил в меня, после чего попытался прыгнуть в окно. Выстрелы задели руку, — Бобрев скосил взгляд на раненую руку. — Самого Шнитке схватили буквально за одно интересное место.

Капитан ухмыльнулся.

— Надо отдать должное вражескому агенту: он никого не выдал. Зато вот его помощники…Мы смогли раскрыть целую организацию.

Кирилл и без доклада Бобрева знал подробности захвата Шнитке, и даже лучше, чем сам капитан (правда, на момент операции он был ещё поручиком, после чего произведён вне очереди сразу в капитаны, минуя штабс-капитана). Однако регенту очень интересно было послушать версию самого Дмитрия Петровича. Надо отдать ему должное: говорил без излишних подробностей, не выдавая больше секретов, чем нужно, особо не выпячивая свою роль. Капитан так не сказал, что выследил добрую треть агентов Шнитке и дал ценные указания по поимке большинства из них. Сам Батюшин отрекомендовал Бобрева как способного человека, но падкого на авантюры. Последняя операция показала все эти качества Дмитрия Петровича во всей красе.

Что ж, именно такой человек прекрасно подойдёт для задуманной Кириллом грандиозной операции…

— Скажите, Дмитрий Петрович, а что Вы скажете о работе…скажем так…в качестве следователя…по одному в высшей степени важному делу? От исхода расследования зависит само существование России и воззрения огромного числа людей.

Что интересно, регент ничуть не покривил душой, говоря об этом. А пафоса добавил, так как знал по себе: молодые люди, особенно разведчики, очень любят возвышенные слова о Родине и её интересах, и о шансе эти интересы защитить. К сожалению или к счастью, начальники их, опытные и уже отнюдь немолодые, любят этим воспользоваться.

— Ваше Высокопревосходительство! — Бобрев не поднялся даже — прыгнул, вытянувшись в струнку. — Буду рад стараться! Благодарю за доверие!

— Сядьте, Дмитрий Петрович, — широко улыбнулся Кирилл. — Вот здесь все сведения, которые на данный момент нам известны.

На столе оказался увесистый, туго набитый портфель.

— Ознакомьтесь сегодня же с его содержимым. Наиболее важные сведения напечатаны на красных листах, спорные и неподтверждённые — на жёлтых. Спешу предупредить: красный цвет теряется в этом "Жёлтом море". Вам в помощь будут придана особая группа, собранная из лучших специалистов своего дела. Средства на расходы Вы получите завтра же утром, тогда же произойдёт знакомство с Вашими товарищами по делу. Раз в неделю Вы обязаны будете лично докладывать мне обо всём, что сможете узнать. В случае, если Вы посчитаете, что узнали нечто исключительное, докладывайте немедленно, препон Вам чинить не будут. И запомните: кроме меня и Ваших помощников никто, повторяю — НИКТО! — Кирилл повысил голос. — Не должен знать о том, что стало Вам известно. В случае же, если Вы не сможете сделать доклад мне…Ну, скажем, произойдёт такая неприятность, как моя смерть.

Регент позволил себе рассмеяться. Чуточку, для придания шутливого ореола последним своим слова. Бобрев улыбнулся, подыгрывая Кириллу.

— Или какие-то схожие события, Вы должны будете все результаты Вашего расследования распространить во всех возможных газетах, журналах и так далее. Надеюсь, Вы придадите моим словам значение. Нет, не спешите подпрыгивать на месте и кричать "Будет исполнено!". Успеете ещё. Сейчас же Вы должны увидеть человека, чьи дела, связи и поступки должны быть Вами выявлены, исследованы со всех возможных сторон и доложены мне. Вот его фотокарточка.

Кирилл положил на стол фотографию и придвинул к Бобреву. Тот взял её…Бросил один-единственный взгляд…Глаза его расширились до предела (а может, и вышли за них). Капитан смог быстро справиться с собою.

— Я сделаю всё возможное и даже невозможное, Ваше Высокопревосходительство, — кивнул Бобрев.

Похоже, только сейчас он осознал всю важность своего задания.

— Я полностью уверен в этом, иначе не поручил бы Вам это расследование. Удачи Вам, Дмитрия Петрович.

Кирилл поднялся, давая понять, что аудиенция закончена. Бобрев взял под козырёк и вместе с регентом вышел из кабинета, сжимая под мышкой портфель. Великий князь ещё долго смотрел вслед идущему навстречу своему будущему контрразведчику.

А фотокарточка осталась лежать на столике. На ней был запечатлён серьёзный, даже хмурый, человек, склонившийся над какими-то бумагами. Шевелюра его была зачёсана назад, мощный лоб избороздили морщины раздумий. Нос его острым мечом смотрел на бумаги. Уже седеющая бородка и подёрнувшиеся серебром густые усы были очень и очень аккуратно ухожены. В стёклышках пенсне его отражались солнечные "зайчики". Лидер октябристов, когда-то бывший председателем Государственной Думы, Александр Иванович Гучков работал…

Глава 2

"Не раз вспоминали мы, как говорил

когда-то знаменитый Зубатов, что

революцию у нас сделают не

революционеры, а общественность"

"На началах непрекращающегося

митинга управлять гос-вом нельзя, а

ещё менее можно командовать армией

на началах митингов и коллегиальных

совещаний. А мы ведь не только

свергли носителей власти, мы свергли

и упразднили самую идею власти,

разрушили те необходимые устои, на

к-рых строится всякая власть"

Губернский Могилёв, разросшийся за последние два года, провожал министров по-будничному деловито и тихо. Не играл полковой оркестр, дамы не бросали в воздух чепчики, не гремел пушечный салют. На перроне собралось от силы сорок, ну, пятьдесят человек публики. Чёрные и белые френчи и пиджаки терялись среди защитного цвета мундиров и золота погон. Ставка провожала "тыловых крыс-бюрократов" в добрый путь, а может, проверяла, в самом ли деле те поскорее уедут в Петроград. Никто не говорил громко. Наоборот, все перебрасывались лишь дежурными фразами, тихо, вполголоса, мыслями витая далеко-далеко от Могилёва: кто-то — на линии фронта и в Берлине, кто-то — в столице.

Стайка репортёров из губернской газеты, в которую затесалось двое-трое журналистов из "Слова" и "Новой жизни", облепила сиявшего довольством Родзянко. Вот уже год как премьер, тот ещё больше располнел, подобрел и повеселел. Михаил Владимирович теперь с полным правом мог звать себя "самым большим и толстым человеком в России", став при этом ещё и одним из самых влиятельных.

Премьер вещал нечто благообразное о скором преображении России, о её роли в Великой войне, о замечательных достижениях правительства общественного доверия, о собственной роли в нём, о единении в сей знаменательный час общественности и власти. Порой его тучное тело сотрясалось взрывами хохота: один из газетчиков хотел разузнать о мнении Родзянко касательно слишком долгого присутствия Совета министров в Ставке.