Письма из пещер и дебрей Индостана - Елена Блаватская

За Ала-ад-дином Читтур был взят Бахадур-шахом, царем гуджаратским, в 1533 году. Бахадура прогнал, в свою очередь, Хумаюн, делийский падишах, который и возвратил город его ражпутским владетелям. Затем Читтур был взят императором Акбаром в 1567 г. В этот год за саккой опять последовал джохур. Снова зажглись страшные огни в пещере Маха Сати; снова полилась кровь дев и женщин рекой, и целое племя раджпутов, превратив их тела в пепел, ринулось из крепостных ворот на могулов и легло все на месте – «ибо мертвые срама не имут».

Что за ужасная кровавая драма разыгрывается акт за актом в истории этого Читтура! По основании его доисторическим, сказочным героем «раджей Хунном», богиня «силы и разрушения», патронесса всех укрепленных мест, Дурга, обещает первым царям Читтура никогда не оставлять без помощи свою любимую скалу, Читтур. Пока Еклинг-ка-дэван[297] останутся ей верными, она, Еклинга, «рожденная от львицы» богиня, не покинет их.[298] Первый раджа Читтура, «посвященный» Баппа, был духовным супругом богини. Он принес клятву при посвящении его Чирндживой,[299] и доколе раджи будут соблюдать эту клятву, богиня не даст пасть Читтуру. Пока его раджи не перестанут называться именами Раджа-Гуру – «учителями раджей», Хиндуа Сурадж – «солнцем индусов» и Чуква – «всемирными владыками» – Читтур не может бедствовать.

Но вот несколько раджей, загордившись, – так говорит легенда, – начинают часто забывать обет и даже перестают оказывать должное почтение богине. Они вводят в ее сообщество других богов (ненавистного Шиве Кришну), и ярко-алый цвет знамени темнеет. Дурга Еклинга обещала свое покровительство потомкам Баппа, доколе они ей не изменят. При первом сакка Ала-ад-дина двенадцать раджей, венценосных глав Раджвара, защищали это знамя, но оно померкло, и они все остались на поле битвы. Во время второго сакка, начатого Бахадур-шахом, такур Деольский, из царственного дома Мевара, принес себя в жертву богине (убил себя на ее алтаре) и она спасла его город. Но на третий раз, в страшные дни осады юным Акбаром, Дурга Амба, приняв свой первородный образ Кали, осталась глухой к их воззваниям. Она отвернулась от своего зубчатого венца, и ее появление Самарси (радже Читтура в 1412 г.) было ее последним.[300] Удай-Синг, раджа меварский, закончил ряд царей, грешивших против богини, бежав при первом известии о появлении Акбара и его армии. Тогда лик богини отвернулся навеки от Читтура. Славный город пал, несмотря на его отчаянную защиту. Не Дурга Еклинга, а Кали явилась пред конем Удай-Синга с ее обычным воинственным кликом: Майн бхука хо! (Я голодна); она исчезла и насытилась лишь кровью последнего из славного племени агни-куллов.

Тридцать тысяч человек погибли в те дни, когда Акбар стоял под стенами Читтура. Страшный джохур был приготовлен, и оставшиеся в живых 8000 раджпутов, съев вместе последнюю бира[301] и облачившись в шафрановые рубашки – эмблема пылающего костра, – отправились исполнять свою ужасную обязанность. Девять рани (королев) и 15 принцесс (их дочери), два малолетние сына раджи и все женщины разных классов погибли от руки мужей, сыновей, братьев и родственников, и тела их были преданы сожжению в пещере Маха Сати. Затем эта восьмитысячная армия отворила настежь ворота крепости и устремилась неудержимым потоком на армию Акбара. Ни один из восьми тысяч не пережил этого дня, и ни одна желтая рубашка не была запятнана постыдной сдачей в руки врага.

Да, божество раджпутов их покинуло в тот ужасный, страшный последний день Читтура. Скала их мощи и независимости была предана сакка; а ее храмы и дворцы были разрушены дотла, и Акбар захватил даже все символы царственного дома: накара,[302] которых звук возвещал на мили кругом об отъезде и приезде ее раджей и князей; канделябры с алтаря «великой матери» Амба мати, которая опоясала мечом Баппу, и даже этот самый меч.[303] С тех пор Читтур сакка ка нан, «клянусь грехом сакка Читтура», сделалось священной и ненарушимой клятвой у раджпутов.

– Тийджо сакка Читтур ра (третье сакка Читтура) довело Раджастхан до того, чтò вы теперь видите у нас! – проговорил бард, мрачно окончив свои песни. – «Великая мать» отвернулась от нас, и вот почти три века, как Раджастхан умирает… Солнце его покинуло… Сурьявансы вырождаются!..

Увы! то была лишь метафора. Солнце жгло и палило даже в этом дремучем лесу. Я изнывала в этой душной атмосфере и, расположившись на коврах, разостланных на затемненной веранде, еле могла шевелить языком. Но любопытство и интерес взяли верх над ленью и зноем, и я пожелала узнать, в каком теперь виде Читтур: чтò с ним сделалось после сакка Акбара.

За барда отвечал Ананда.

– Один из раджей меварских овладел развалинами вскоре после последнего разгрома, но в 1676 году отворил его ворота и передал Аурангзебу по его первому требованию, без боя на этот раз. Читтур был снова возвращен его раджпутским владетелям лишь в конце прошлого века.

– Были вы там?… Видели его развалины?…

– Был и видел все, чтò осталось от него. Некогда непобедимый Читтур давно оставлен жителями, как и правительством рани. По мнению первых, на городе лежит проклятие богини; в глазах второго он сделался совсем негодным. «Резиденция царей, которая в продолжение 3000 лет воздымала свою венценосную главу высоко надо всеми прочими городами Индии», говорит летопись, «сделалась теперь убежищем диких зверей, выбравших своим логовищем ее храмы»… Священная столица охраняется теперь одними госсейнами и йогами, и вход в нее запрещен ране[304] и принцам крови особенным указом Махнута, главы монахов-воинов; ни проклятье богини, ни дикие звери, ни джигер-кхоры (демоны гарпии) не трогают йогов, оттого вы их и не боитесь! – пожаловался бард.

Пондишерский аскет не отвечал на это замечание, и правильность воззрений суеверного певца так и осталась неподтвержденной и неразъясненной потомству. Но Нараян обратился к Ананде, спрашивая его, можно ли рассказать нам, какую роль играли предки такура в последнем действии кровавой драмы Читтура?

Аскет молча наклонил голову в знак согласия, а Нараян, заметив, что это эпизод, который он намерен рассказать нам, внесен официально в летописи домов (царских) Салумбры и Майтреи[305] и воспевается всеми бардами, приступил к рассказу.

– Имена Джеймуля и Путты остались навек бессмертными и неразделимыми в истории Читтура, – начал Нараян, у которого загорелись глаза при рассказе о предках даже отвергавшего его такура, так сильно бедный юноша боготворил нашего героя. – Эти имена останутся символом всего беспримерно героического, будут жить в сердцах раджпутов и всех индусов, считаться ими святыней, доколе сохранится в стране хотя одна искра воспоминания о нашем великом прошлом… Когда защищавший «Ворота Солнца» вождь Салумбры погиб, выбор нового вождя пал на Путту из Каильвы. В то время ему было всего шестнадцать лет; его отец, доблестный воин, пал в одном из предшедших сражений семь лет до того, а мать отказалась от славы сати по просьбе умиравшего от ран мужа и пожертвовала доблестной смертью ради этого единственного сына, которого и воспитала, как наследника славного имени. На Западе у вас восхищаются матерью Гракхов, спартанскими и римскими матронами; но все это лишь слабые отражения прабабки отца такур-саиба по женской линии. Опоясывая сына мечом, она повелела ему надеть заранее «желтую рубашку» и умереть за Читтур. Только, как справедливо заметил полковник Тод, она превзошла древнюю римлянку-мать тем, что подкрепила сына собственным примером. Она сделала более. Юный Путта был обручен: страшась, как бы любовь к нареченной и ее образ не повлияли на сына во время битвы, она вручила своей невестке[306] копье и кинжал и, взяв ее за руку, повела молодую девушку со скалы вниз к городским воротам, где защитники Читтура были свидетелями доблести двух женщин, одной престарелой, другой чуть не ребенка. «Защищаясь, как львица, нападая, как тигрица», гласит летопись, возле матери, которая совершила в этот день чудеса храбрости, молодая амазонка упала, наконец, убитой к ногам старой героини. Мудрено ли, что, видя такой пример неустрашимого патриотизма в своих матерях и дочерях, Раджпуты-воины превращались в настоящих львов, заслуживая вполне имя синга (льва)! Защита длилась с восхода солнца до поздней ночи. Увидав, как невеста его упала мертвой, Патту подал знак матери. Приказав громким голосом приготовлять джохур, зажечь костры в пещере самим женщинам, а затем воинам в задних рядах убивать их, когда все будет готово, Путта со старой матерью во главе передового отряда бросился на могулов. Прочтите, что говорит сам император об этом последнем, отчаянном нападении, в котором старуха-воин, как ее называет Акбар, «сбрила собственноручно головы с плеч его храбрейших сердарей». Сам шайтан вселился в эту раджпутни, – пишет он. – Джеймуль, двоюродный брат Путта, оказывал такие же чудеса храбрости у других ворот и соединился в общем нападении на врага к вечеру. Когда, наконец, пал и Путта, простреленный насквозь пулями, его мать, «похожая на кровавую Кали», смело взяла сына на руки, снесла его под тучей стрел и пуль в городские ворота и, передав труп для сожжения, вернулась на поле битвы. Джеймуля Беднорского убила пуля самого императора, который очень гордился всю остальную жизнь этой честью. Этот факт заявлен историком Абул-Фузилом и императором Джехангиром, который называет и ружье,[307] из которого Акбар застрелил Джеймуля – сиграм. Да, великих героев произвела наша Индия!..