Костры амбиций - Том Вулф

— Нет, вовсе нет.

— Ладно, но, может быть, вам нужен отпуск или еще что-нибудь?

На это Шерман не знал, что и ответить. Однако настроение улучшилось. По крайней мере, не похоже, что Лопвитц собирается его тут же уволить. Но на вопрос отвечать не пришлось, потому что телефон зазвонил снова. Лопвитц поднял трубку, хотя на сей раз не так поспешно.

— Н-да?.. Что-что, мисс Бейлз?.. Шермана? — Тяжкий вздох. — Ладно, он у меня, здесь сидит.

Лопвитц недоуменно поглядел на Шермана.

— Похоже, это вас. — Подал трубку.

Очень странно. Шерман поднялся, принял трубку и встал рядом с креслом Лопвитца.

— Алло?

— Мистер Мак-Кой? — Это был голос мисс Бейлз, секретарши Лопвитца. — Вас спрашивает некто мистер Киллиан. Говорит, что ему срочно надо поговорить с вами. Будете говорить?

Шерман почувствовал в груди трепет. И сразу галопом — тахикардия.

— Да. Благодарю вас.

Голос произнес:

— Шерман? — Голос принадлежал Киллиану. До сих пор тот никогда еще не называл его прямо по имени. — Я обязательно должен был до вас дозвониться. — Знакомый ирландский говорок.

— Я у мистера Лопвитца в кабинете, — проговорил Шерман отстраненно.

— Знаю, — сказал Киллиан. — Но я должен был удостовериться, что вы не уйдете из здания и никуда не денетесь, пока я до вас не доберусь. Только что звонил Берии Фицгиббон. Говорит, у них появился свидетель, способный прояснить личности тех, кто присутствовал там, на месте. Вы слушаете?

— Прояснить?

— Опознать их.

— Понятно… Я, пожалуй, перезвоню вам, когда вернусь на свое место. — Спокойно, спокойно.

— О'кей, я у себя, но мне надо идти в суд. Так что давайте поскорей. Есть кое-что еще неотложное, что вам надо знать. Они с вами хотят встретиться завтра официально. Официально, поняли? Так что перезвоните мне немедленно. — По тому, как Киллиан произнес слово «официально», Шерман понял, что это условное выражение, на случай, если их разговор мог кто-то слышать.

— Хорошо, — сказал Шерман. Спокойно. — Спасибо. — Он положил трубку на аппарат, стоявший на столике ирландского чиппендейла, и в ошеломлении опять уселся в высокое кресло.

Лопвитц продолжал так, словно этого телефонного разговора не было вовсе.

— Как я уже говорил вам, Шерман, дело не в том, что компания «Пирс-и-Пирс» из-за вас понесла убытки. Я не об этом. С «Жискарами» идея была хорошая. Замечательно все было разработано, и вы много об этом думали. Однако я к тому, что, господи, вы работали над этим четыре месяца и вы у нас по таким делам человек номер один. Так что дело не в деньгах, которые компания из-за вас потеряла, дело в том, как вы-то сами теперь — вы, вроде бы лучший наш специалист, а тут целая серия провалов, и я вот что хочу сказать…

Лопвитц умолк и с удивлением смотрел, как Шерман без единого слова поднимается из кресла. Шерман знал, что делает, но в то же время, казалось, действовал совершенно безотчетно. Он не мог просто так взять встать и посреди серьезного разговора о его служебном несоответствии повернуться спиной к Джину Лопвитцу, и тем не менее он не мог сидеть более ни секунды.

— Джин, — сказал он, — вы уж меня извините. Но я должен вас покинуть.

Собственный свой голос он слышал словно со стороны.

— Мне ужасно неловко, но мне очень надо.

Продолжая сидеть, Лопвитц смотрел на него как на умалишенного.

— Из-за этого звонка, — пояснил Шерман. — Извините.

Он пошел из кабинета вон. Боковым зрением он видел, что Лопвитц провожает его взглядом.

В операционном зале компании утреннее безумие достигло своей крайней точки. Продвигаясь к своему столу, Шерман словно плыл сквозь дурман.

— …Октябрьские девяносто два на доллар…

— ..А я говорю, мы этих мудаков разденем!

О, вожделенные золотые крошки… До чего все это теперь выглядит бессмысленным..,

Едва он сел за стол, подошел Аргуэльо и говорит:

— Шерман, ты что-нибудь знаешь про десять миллионов «Джошуа Три Эс-энд-Эл»?

Шерман махнул на него рукой так, как предупреждают человека, чтобы тот не приближался к пожару или к краю пропасти. Заметил, что палец, набирающий номер Киллиана, касаясь кнопок аппарата, дрожит. Ответила секретарша, и у Шермана перед глазами возник ослепительно ярко освещенный холл приемной в старом здании на Рид-стрит. Киллиан моментально взял трубку.

— Вы там говорить можете? — спросил он.

— Да. Что вы имели в виду, дескать, они хотят встретиться со мной официально?

— Прихватить вас хотят. Это неэтично, никому не нужно, вообще дерьмо собачье, но это то, что они намереваются сделать.

— Прихватить меня? — Едва произнеся это, он с ужасом почувствовал, что понимает смысл выражения Киллиана. Вопрос был скорее непроизвольной мольбой, исторгнутой самой его центральной нервной системой, — давай скажи, что я не прав!

— Они хотят взять вас под арест. Отвратительно. Им следовало бы собрать материалы и представить суду присяжных, а там уж как решит суд. Берни это знает, но Вейссу нужен быстрый арест, чтобы выскочить из-под давления прессы.

От слов «взять под арест» у Шермана в глотке пересохло. Остальное — пустая болтовня.

— Под арест? — еле выговорил.

— Вейсс просто скотина, — сказал Киллиан, — а с прессой ведет себя как последняя проститутка.

— Под арест? Неужто вы это серьезно? — Только бы это оказалось не правдой! — Что они могут… в чем они меня обвиняют?

— Халатность за рулем, бегство с места происшествия и несообщение властям.

— Прямо не верится. — Только бы развеялось! — Халатность за рулем? Но из того, что вы сказали… я к тому, что, как они могут? Я даже не был за рулем!

— Их свидетель утверждает обратное. Берни говорит, что свидетель указал на вашу фотографию, выделив ее из целой груды.

— Но я не был за рулем!

— Я только говорю вам то, что Берни сказал мне. Он говорит, что свидетель указал также цвет вашей машины и ее марку.

Шерман слышал свое громкое и частое дыхание, слышал гомон рабочего зала.

Голос Киллиана:

— Вы слушаете?

Шерман, хрипло:

— Да… Кто же этот их свидетель?

— Он не сказал.

— Это что — тот второй парень?

— Он не сказал мне.

— Или — господи! — Мария?

— Этого он мне не скажет.

— Но он хотя бы что-нибудь сказал про женщину в машине?

— Нет. На данном этапе они не станут разглашать детали следствия. Но погодите. Дайте я вам кое-что объясню. Это не будет так скверно, как вы подумали. У меня с Берни договоренность. Я могу сам привезти вас туда и сдать с рук на руки. Вы входите и выходите.

Трах-бах!

Вхожу и выхожу — откуда? Но выговорилось только:

— Сдать… меня?

— Да. А пожелай они, могли бы приехать к вам домой, арестовать и отвезти туда в наручниках.

— Туда — это куда?

— В Бронкс. Но этого не будет. У меня с Берни договоренность. И к тому времени, когда они выдадут заявление для прессы, вас там уже не будет. Будьте и этим довольны.

Для прессы… Бронкс… сдать меня… халатность за рулем… одна идиотская абстракция за другой. Внезапно он почувствовал яростное желание как-то визуализировать то, что должно произойти, не важно, что именно, как-то увидеть, а не только ощущать натиск страшной давящей силы.

Киллиан вновь:

— Вы слушаете?

— Да.

— Благодарите Берни Фицгиббона. Помните, что я говорил вам насчет контрактов? Это контракт между мной и Берни.

— Слушайте, — остановил его Шерман. — Мне надо зайти поговорить с вами.

— Я сейчас спешу в суд. Уже — опаздываю. Но к часу освобожусь. Около часу заходите. Все равно ведь вам, наверно, пара часов понадобится.

На сей раз Шерман понял в точности, что имеет в виду Киллиан.

— Боже! — проговорил он севшим голосом. — Надо ведь с женой поговорить. Она еще ни сном ни духом… — Он говорил скорее сам с собой, чем с Киллианом. — А еще дочь, родители… и Лопвитц… Прямо не знаю… У меня слов нет — это же абсолютно невероятно!

— Прямо будто опору из-под ног вышибли, верно? Самая естественная штука на свете. Вы же не преступник. Но это не будет так скверно, как вы думаете. Вовсе не факт, что у них дело подготовлено. Просто они вообразили, будто имеют на руках достаточно, чтобы произвести ход. Так что я вам вот что скажу. Или, вернее, повторю еще раз. Вам придется кое-кому рассказать, что случилось, но в детали не вдавайтесь. Жене — что ж, то, что вы скажете жене, — это ваше семейное дело, тут я не указчик. Но кому бы то ни было другому — никаких подробностей. Все может быть использовано против вас.

Теплая волна грусти накатила на Шермана. Что сказать Кэмпбелл? И чего она наберется от других — люди ведь будут говорить о нем! Шесть лет от роду, совсем несмышленыш, девчонка, дитя, которое любит цветочки и зайчиков.

— Я понимаю, — сказал он совершенно подавленно. Ведь Кэмпбелл всем этим будет просто убита!

Попрощавшись с Киллианом, он посидел за своим столом, поглядел, как пляшут перед глазами ядовито-зеленые буковки и цифры на экране компьютера. Логически, умственно он понимал, что Кэмпбелл, его малышка, будет первой, кто поверит ему безоговорочно, и последней, кто лишится веры в него, и все же думать об этом логически и умственно — бесполезно. Перед глазами стояло ее нежное, тонкое личико.