Отец - Георгий Соловьев

Артем снова усадил ее на крылечке и опустился сам рядом.

— Езжай дальше, — сказал он шоферу, кивнул Анатолию и улыбнулся ему, словно благодаря за сопровождение Вики в пути. Когда «летучка» отъехала, Артем спросил Вику:

— Ну, и как я выгляжу?

— Слегка озадаченным.

— Слегка? Это значит, я все-таки умею владеть собой, — Артем с восторгом взглянул в лицо жены. — Но как же ты решилась?

— Давно, Артемушка, решилась. Приехала вот. Насовсем. — Вика тихонько рассмеялась и всхлипнула. — А отсюда мы никуда не поедем?

— Куда же? Ехать нам отсюда никакого интереса нет. А ты как с заводом рассталась? Со своими заводскими делами?

— А как же не расстаться, когда природа свое берет? И советские законы на эти дела установлены обязательные.

— Это же временно: декретный отпуск. А ты говоришь, приехала насовсем?

— Заводских дел никаких незаконченными я не оставила, и без меня там прореха не образовалась.

— Молодец ты, Виктория. Ну, а сама ты понимаешь, что ты сделала? Какой вклад в наше дело вносишь?

— Тебе уже и вклад подавай. Уймись, Артем.

— Ага! Не понимаешь — слушай. Есть у нас еще такие, сами работают в совхозе, а семьи в насиженных местах пооставляли; даже председатель поселкового совета жену с детьми из райцентра не привозит. У директора самого тоже все в Москве осталось. Правда, у него дети уже взрослые. И я вроде такой же все время без тебя и Танечки был. Понимаешь ли, есть у нас люди, которые не верят, что мы тут устроим, сложим жизнь так, как нам хочется. Про себя, молчком не верят и агитируют, а потому их агитации тоже не всяк верит. Дискредитируют они наше дело. Понимаешь ли ты?

— Ты, выходит дело, верующий, а я сомневаюсь? Скажи лучше, как у тебя работа сейчас складывается?

— Очень напряженно. — Артем снял руку с плеч Вики и опустил голову. — Раздельную уборку осваиваем. Видела, поля какие? Вся степь хлебом наполнена. Комбайн-то наш — он на таких обширных полях стал слабосильным хозяином. И много комбайнов у нас, и мало. Нельзя дожидаться, пока весь хлеб поспеет, пока он наземь сыпаться начнет. Вот и надо валить, чтобы колос дозревал в валках за счет соков стебля. А уж потом валки эти подбирать и обмолачивать.

— Артем, я газеты читаю, — скучливо сказала Вика.

— Тем лучше. И вот необъятные поля, огромный машинный парк, которым надо маневрировать. Это значит: надо постоянно настраивать машины то на косьбу, то на подборку, а к этому и приставлен твой супруг. Ссуда на стройку в кармане, а строить еще и не начинал. Так что видишь сама, где еще наш коттедж.

— Это твоя забота, Артем. — Вика, опершись о плечо мужа, встала. — Рубашка-то на тебе на что похожа? Идем, переоденешься. Я тебе симпатичные шведочки привезла.

Оба они вошли в дом.

Оставшись один, Анатолий окинул взглядом усадьбу совхоза и подивился тому, что с ним происходило за последнее время. Думал сразу после школы поступать на завод, а сам то на рыбалку закатился, то вот здесь оказался.

Вспомнив рыбалку и вечера у костра, Тольян вспомнил и то, как Альфред Степанович говорил, что человек должен быть не просто работягой, а прожить жизнь в труде. Так вот как надо понимать его слова! Надо, чтобы труд твой не был бездушным, а был призванием, для всей большой жизни народа. Вот, значит, кто такой брат Артем! Он человек призвания.

Анатолию стало совсем стыдно оттого, что он не особенно-то добро думал о Вике всю дорогу. Он быстро встал и тоже вошел в дом.

Вика рылась в поставленном на стол чемодане. Артем, голый по пояс, сидел на своей жесткой койке.

— От ссуды, пожалуй, придется отказаться, — говорил он, похлопывая себя ладонями по крутым бицепсам. — Осенью в совхозе должны получить сколько-то стандартных домов. Одноквартирные тоже. А нас семьища! Четверо будет. Да и старожил я совхоза. Думаю, обязательно дом мне поставят. Что ты скажешь насчет такого варианта?

Вика молча подала ему шелковую, в серую мелкую полоску рубашку с короткими рукавами.

— Какая славная рубашенция! — обрадовался Артем и, не надевая подарка на себя, продолжал: — Осенью обязательно устроимся, а пока крыша над головой есть. Но сейчас? Ну какой толк в том, что Фомич и свою комнату тебе предложил? Ведь одна, считай, сутками будешь.

— Постой, Артем, — вмешался Анатолий. — Я могу пожить тут до срока. Я совсем свободен.

— Как свободен совсем? — спросил Артем, наконец вспомнив, что еще и словом не перемолвился с младшим братом. — Доложи-ка о своих делах, да не очень длинно.

Анатолий рассказал про неудачу с поступлением на завод.

— До сентября, говоришь, — раздумчиво проговорил Артем. — Да не для тебя это дело — адъютантом состоять при даме в положении.

— Я ей хоть воды принесу, сбегаю куда надо, — обиделся Анатолий.

— Нет, Толя, это не выход. А что, если… Есть у меня хорошая знакомая семья. — Артем рассказал, как он познакомился с директором соседнего совхоза. Петр Кириллович, так звали того директора, прошлой зимой, возвращаясь с бюро райкома, попал в буран, и его автомобиль замело. Почти по самый верх. Дело было ночью, и трактор, на котором ехал Артем с трактористом, чуть не смял автомобиль. Ну конечно, выволокли и доставили директора и шофера до самого дома. Потом Артему нужно было побывать в соседнем совхозе, и Петр Кириллович приглашал его к себе на квартиру. Жена его, Зоя Максимовна, оказалась женщиной пленительной простоты и душевности. И дети, три девочки, прелесть. Квартира у него просторная, три комнаты. А главное — в том совхозе есть настоящая больничка, не то что здесь — всего медпункт. — Вот тебе бы к ним, Вика. Люди очень добрые, интересные. Сам Петр Кириллович из тех комсомольцев, что еще в тридцатом году из города поехали строить социализм в деревне. Энтузиаст. И жена такая же. А тебе, если обживаться здесь, надо с людьми знакомиться. Хочешь, познакомлю?

— А я думала, что к тебе еду, — обидчиво ответила Вика.

— Не думай, пожалуйста, что я с себя хочу заботу снять. Я хочу, как лучше. Сама увидишь; выберу время — и съездим. Что мы потеряем?

— Это так, — смягчаясь, согласилась Вика. — А пока дай мне здесь, в своем совхозе, оглядеться. — Вика подчеркнуто сказала слова: в своем совхозе. — И Толя пусть поживет. Чего ради ему от родни домой торопиться?

— Да он от тоски тут изведется. — Артем покачал головой.

— Артем, а мне работы не найдется? — вдруг спросил Анатолий. — Хотя бы в мастерской?

— А ты кто: слесарь, токарь, мотор знаешь? — спросил Артем.

— Я уборщица! — рассердился Тольян. — Не понимаешь? У тебя в мастерской мусора много. Железом сорите. У нас в городе на тротуар окурка не бросят, а вы металл в землю загоняете. Жаль, что по этому делу нет государственной инспекции: досталось бы тебе.

— А тебя начальником в эту инспекцию? — Артем тоже было рассердился, но сдержался. — Что ж, верно ты заметил, Толя. Некультурно работаем.

— И в городе тоже бывает, — будто прощая Артема, сказал Анатолий. — Мы, как металл собираем, так все в гараж один ходим. Очень привыкли к тому, что школьники у них порядок наводят два раза в году. Я серьезно, Артем, займусь сбором лома.

— А что, если вообще прикомандирую я тебя к Сергею Фомичу? — Артем быстро надел новую рубашку, ладно обтягивающую его красивые плечи. — Ну что ж, Вика, мне пора. Страда ведь! Ночевать дома не буду. Налаживай, жена, хозяйство. Фомичову кровать занимай. На моей спартанской койке спать тебе негоже. А ты сегодня, Толя, помогай ей, в чем потребуется, а уж завтра к Фомичу. — Артем обнял Вику и ушел.

XXI

На следующее утро Артем, как и обещал, привел брата в мастерскую и сказал Сергею Фомичу:

— Принимай-ка, Фомич, работника. Металлолом хочет собирать.

— Можно лишь абсолютно приветствовать, — ответил Сергей Фомич. — И предоставить полную инициативу.

Тольян три дня собирал, выдирал из земли и стаскивал в кучу всякий железный хлам. Весь машинный парк совхоза находился в бригадах и на полях. Но мастерская непрерывно, даже ночами, работала. Все, что нельзя было исправить в поле или средствами «летучек», снималось с машин и привозилось сюда, чтобы сделать ту или иную работу на стационарных станках или в кузнице. Артем метался по степи, появляясь лишь изредка и во всем положась на Сергея Фомича. И все же здесь Анатолий ощутил огромнейшую напряженность уборки и всю ту ответственность, которая лежала на Артеме.

Трудна была не только уборка. Люди уже думали о подъеме зяби, паров, об уборке соломы, о всех тех осенне-полевых работах, которые требовали тракторов, разных машин, самых разных запасных частей и приспособлений, а главное — умелых рук.

Разговоры, к которым прислушивался Анатолий, велись спокойно, и работали в мастерской с виду неторопливо. Но напряженность труда людей была во всем образе их жизни, таком необычном для горожанина. Люди здесь ночевали в соломенных шалашах, полевых вагончиках и просто в поле в копнах; рабочий день у них был не восьмичасовой, а световой — от зари до зари; они жили в знойной степи, где не было в достатке воды, чтобы хорошенько помыться, пища их была сытна, но проста и однообразна. И еще было в их деятельности многое, что, по мнению Анатолия, должно было делать труд лишающим их личных увлечений и интересов.