Властелин колец - Джон Толкин

Он спустился по крутому берегу и ступил в воду.

– Сюда! — позвал он. — Тут неглубоко. Давайте перейдем на ту сторону! На том берегу самое место для ночлега. Шум воды поможет нам уснуть и забыть о нашем горе.

Друг за другом они спустились к реке и вслед за Леголасом перешли ее вброд. Ступив в воду, Фродо ненадолго остановился и дал воде свободно омыть усталые ноги. Вода Нимродэли холодила, но прикосновение ее было удивительно чистым и приятным, и, когда волны дошли до колен, Фродо почувствовал, что вся дорожная грязь и усталость смыты бесследно и больше не вернутся.

Когда Отряд собрался на другом берегу, Арагорн дал своим спутникам разрешение отдохнуть и поесть. Все устроились поудобнее, и Леголас рассказал множество сбереженных эльфами Чернолесья легенд о Лотлориэне и о том, как ярок был солнечный и лунный блеск на полянах у Великой Реки, пока мир не стал серым и бесцветным, как теперь.

Наконец наступило молчание; только нежный плеск и музыка водопада доносились из полутьмы. Фродо прислушался — и ему померещилось, будто в журчанье воды вплетается голос, поющий песню.

– Слышите? Это поет Нимродэль, — отвечая его мыслям, проговорил Леголас. — Хотите послушать песню о ней? Нимродэль — имя эльфийской девы. Она звалась так же, как и река, на берегах которой она когда–то жила. На нашем, лесном наречии эта песня звучит очень красиво, но в Ривенделле ее сейчас многие поют на Западном Языке. Вот послушайте. — И тихо, так, что шелест листьев по временам почти заглушал его, Леголас начал:

Эльфийской девою онаПрекрасною была —Как искорка росы, ясна,Как серебро, светла.

Как солнце на златых ветвяхЛотлориэнским днем,Алмаз горел в ее кудряхНемеркнущим огнем.

И голос был у девы чист,И поступью — легка:Так мчится золотистый листПо воле ветерка.

Глаза прозрачней, чем слюда,Певучие уста…У Нимродэли, где водаПрохладна и чиста,

Она любила напеватьО всем и ни о чем —И лился в блещущую гладьСеребряным ручьем,

И плыл по волнам, как листок,Плыл и не мог уплытьТот голос, коего потокТак и не смог забыть.

Но путь, что ей пришлось избрать,Увел ее во тьму…Ее следов не отыскатьНигде и никому.

А в Серой Гавани стоялКорабль золотой —И долго–долго деву ждалУ пристани морской,

Покуда буря не пришлаИз–за могучих горИ тот корабль не унеслаВ бушующий простор.

Исчезла из виду земля,Трещит бушприт и грот —Летит, не слушаясь руля,Корабль над бездной вод.

И к небу Амрот длань вознес,В глазах его печаль —И проклял он корабль, что несЕго от милой вдаль.

Он был эльфийским королемВ краю лесных полян —И был Лотлориэн при немПрекраснейшей из стран.

Стихии сжалиться моля,Стоял он, горя полн, —И прыгнул в бездну с корабля,В пучину черных волн.

Валы вздымались, ветер выл,И пена до небес —Но Амрот лебедем поплылИ среди волн исчез.

С тех пор не слышали о немНи Запад, ни Восток.Что сталось дальше с королем —Узнать никто не смог.

Голос Леголаса чуть дрогнул, песня оборвалась.

– Дальше я петь не могу, — сказал он. — Это только начало — я многое позабыл. Песня длинная и печальная — в ней говорится о том, как в Лотлориэн, Лориэн Цветущий, впервые пришло горе, а случилось это оттого, что гномы разбудили зло, дремавшее под корнями гор.

– Гномы не сотворили зла, они только потревожили его, — насупился Гимли.

– Я и не говорил, что гномы сотворили зло. Важно, что оно пришло, — печально вздохнул Леголас. — Когда это случилось, эльфы из рода Нимродэли почти все покинули свои дома и ушли. Ушла и Нимродэль, но на дальнем Юге, на перевалах через Белые Горы, след ее потерялся, и Амрот, ее возлюбленный, так и не дождался Нимродэли, хотя их корабль был готов к отплытию. И теперь по весне, когда ветер шумит молодой листвой, в голос водопада, названного ее именем, вплетается и голос Нимродэли, а когда дует южный ветер, с моря доносится зов Амрота, ибо Нимродэль соединяется с рекой Серебряной, по–эльфийски Кэлебрантом, а Кэлебрант впадает в Великий Андуин, несущий свои воды в залив Белфалас. Там стояли корабли лориэнских эльфов. Но ни Амрота, ни Нимродэли никто и никогда больше не видел.

Говорят, Нимродэль построила себе дом в ветвях дерева, растущего над водопадом. Когда–то у эльфов Лориэна это было в обычае. Может, они и по сей день живут на деревьях. За это их прозвали Галадримами — Древесным Народом. Если зайти в глубь леса, там можно встретить очень большие деревья. Пока не явилась Тень, Лесной Народ не селился под землей и не строил каменных твердынь.

– Времена были благословенные, но, как я понял, спать на деревьях уже тогда казалось спокойней, чем на земле, — угрюмо заметил Гимли и выразительно поглядел сперва назад, на долину Димрилл, а потом — вверх, на темную кровлю сплетенных сучьев.

– А не поступить ли нам по твоему слову, Гимли? — приподнялся с места Арагорн. — Дом нам не построить, но все же мы, по примеру Галадримов, вполне можем поискать убежища наверху, если получится. Мы и так сидим здесь, у дороги, дольше, чем следовало бы.

Они свернули с обочины и углубились в лесную темень, решив идти наверх по течению горной реки. Серебряная осталась за спиной. Неподалеку от уступов водопада росли деревья с особенно могучими серыми стволами; о высоте судить было трудно, но эти великаны легко перекидывали ветви на другую сторону потока.

– Я, пожалуй, попробую забраться, — сказал Леголас. — Деревья — мой дом, от корней до сучьев. Таких я, правда, никогда не видел, хотя слышал о них не одну песню. Они зовутся по–эльфийски мэллирн[270] и цветут желтыми цветами… Да, да, это они! Но взбираться на них мне не доводилось. Посмотрим, каковы они и как растут у них ветви!

– Каковы бы они ни были, это чудо небывалое, а не деревья, если на них может устроиться на ночь не только птица, но и хоббит! На шестке я спать не умею, предупреждаю сразу! — заявил Пиппин.

– Тогда советую тебе вырыть норку, — засмеялся Леголас. — Тем более что вашему брату это не в новинку. Но если ты надеешься спрятаться в этой норе от орков, тебе придется попотеть!

Он легко подпрыгнул и ухватился за нижнюю ветку, росшую прямо у него над головой. Он еще качался на вытянутых руках, ища опоры ногами, как вдруг сверху, из мрака кроны, раздался повелительный окрик:

– Даро!

Леголас, пораженный, отпустил ветку и в страхе отпрянул к стволу.

– Стойте и не шевелитесь! — шепнул он остальным. — Тихо!

Наверху негромко рассмеялись; другой голос, такой же чистый и звонкий, как первый, сказал что–то по–эльфийски. Фродо почти ничего не понял: язык Лесных эльфов к востоку от гор разнился от языка их западных собратьев. Леголас поднял голову и ответил на том же языке.

– Кто они? Что они сказали? — шепотом осведомился Мерри.

– Да эльфы же! — сердито зашипел Сэм. — Ты что, не слышишь?

– Да, это эльфы, — развеял сомнения Леголас. — Они сказали, что уж тебя–то ничего не стоит подстрелить даже в темноте: ты так сопишь, что промахнуться трудно.

Сэм поспешил зажать рот ладонью.

– Но они говорят, что тебе нечего бояться, — добавил Леголас. — Они уже давно за нами следят — с тех пор, как услышали мой голос за Нимродэлью и поняли, что я их собрат с севера. Поэтому они позволили нам перейти реку, ну, а потом услышали, как я пою, и окончательно уверились, что мы не враги. А сейчас они хотят, чтобы я и Фродо поднялись к ним. Похоже, им что–то известно о нашем походе. Остальных просят немного обождать и посторожить под деревом, пока они не решат, что делать дальше.

Из мглы наверху спустилась веревочная лестница, серебристо–серая, чуть светящаяся в темноте. Веревки казались тонкими, но вскоре выяснилось, что они могут выдержать несколько человек (или эльфов) сразу. Леголас легко взбежал наверх; за ним поднялся Фродо, а сзади, стараясь не пыхтеть, вскарабкался Сэм. Ветви отходили от ствола почти под прямым углом, а затем устремлялись вверх; на высоте ствол разделялся, образуя как бы корону из ветвей, и в середине этой короны эльфы укрепляли деревянный настил, флет. Сами эльфы называли его талан. Попасть на этот помост можно было через круглое отверстие в центре, откуда и спускали лестницу.