Ковчег детей, или Невероятная одиссея - Владимир Липовецкий

Чикагские полицейские с одинаковыми интересом и недоверием выслушали русского подростка. Они часто встречаются с выдумщиками. Такова их профессия, таковы люди, с которыми их сводит работа. Но одно дело — вранье, а другое — сказка, которая, как оказывается, может зачаровать не только ребенка, но и взрослого мужчину, чей повседневный опыт не располагает к сентиментальности.

Не может быть, чтобы этот щуплый мальчуган преодолел расстояние от Черного моря до Нью-Йорка! Три четверти планеты!

Увидев в глазах слушавших его людей сомнение, Федя воскликнул:

— Если не верите, позвоните в Сан-Франциско или в Нью-Йорк, в Красный Крест!

— Так и сделаем…

На всякий случай Кузовкова сфотографировали в профиль и анфас. Фотограф постоял в раздумье — не сфотографировать ли и собаку? Ведь и она задержана. Но махнул рукой и не стал делать второго снимка.

— Могу я попросить? — неожиданно повернулся Федя к девушке-переводчице, которая специально была приглашена ради такого случая.

— Тебе нужен адвокат? — спросила она.

— Нет. Пусть нас сфотографируют вместе — меня и Кузовка. А то у нас нет ни одного общего снимка. А ведь он мой друг.

Девушка добросовестно перевела эти слова. Но полицейский чиновник не придал им значения.

— Больше нам нечем заняться, — раздраженно сказал он и подошел к телефонному аппарату, чтобы связаться с Калифорнией.

Набирая номер, он не спускал глаз с задержанного. Сейчас этот рыжеволосый парень покраснеет еще больше.

Но посрамление не состоялось. В Калифорнии подтвердили слова Кузовкова. Да, японский сухогруз, простояв три дня в Сан-Франциско, покинул его 5 августа в 8 часов 45 минут утра.

На второй вопрос — все ли пассажиры поднялись на борт парохода? — ответили, что пропал тринадцатилетний русский мальчишка. Есть заявление, и ведется розыск. «Свяжитесь с Красным Крестом», — посоветовали в Сан-Франциско.

Полицейский так и сделал. Сначала позвонил в Нью-Йорк, а затем в Вашингтон. Все это заняло не более пяти минут.

Как же удивился Кузовков, услышав из телефонной трубки голос Райли Аллена:

— Добро пожаловать в Чикаго, Федор!

— Добрый день, мистер Аллен! Будете меня ругать?

— Буду. Но не очень. Слава Богу, нашелся… Как меня слышишь?

— Очень хорошо. Я еще никогда не говорил по телефону. Это здорово!

— Теперь это будет часто. А где твоя собака? Не потерял ее?

— Кузовок рядом. Он тоже тянется к трубке.

— Пожми ему лапу.

— Уже пожимаю. А вы передайте привет воспитательнице Марии.

— Откуда ты знаешь, что она со мной?

— Видел, как вместе вы спускались по трапу в Сан-Франциско.

— Вот как! Настоящий разведчик! Слушай внимательно, Федор… Я распоряжусь, чтобы тебя доставили в Нью-Йорк. Но больше не убегай. Договорились? У нас, в Америке, полиция очень строгая.

— Обещаю, мистер Аллен.

— Я прочел твое письмо и знаю — ты надеешься найти в Ньюйоркец отца. Будем искать вместе.

— Спасибо, мистер Аллен. Ради этого я оставил «Йоми Мару». А где сейчас наш пароход?

— Вчера вышел из Панамского канала. Через неделю будем встречать. Соскучился по друзьям?

— Да. Одному плохо.

— Федор…

— Слушаю, мистер Аллен.

— Скажи откровенно, в чем ты сейчас нуждаешься?

— Очень хочу помыться. И Кузовок страдает от блох.

— Думаю, и одежда не в порядке. Попрошу, чтобы помогли. Ведь ты первым из колонистов прибудешь в Нью-Йорк.

Кузовков вернул телефонную трубку офицеру. Он не знал, о чем говорили дальше Аллен и полицейский, но через несколько минут Федю подвели к зеркалу. Наверное, чтобы он в него посмотрелся и сравнил себя с тем, каким станет спустя час.

На Федю смотрел типичный бродяжка. Волосы цвета медной проволоки и торчком. На щеке грязное пятно. Но самое ужасное — клетчатый костюм, подаренный Дженифер, был изжеван, будто побывал в пасти бегемота, а затем выплюнут. А ведь Федя всего-навсего клал пиджак под голову, чтобы мягче спать.

…Мальчика помыли, приодели и посадили в ночной поезд. Строгого полицейского было не узнать. Его лицо расплылось в улыбке, а своей щедростью он превзошел Сайта Клауса. Он дал Кузовкову десять долларов — немыслимая сумма, о которой Федя не мог и мечтать. Вручил также баул, набитый всякой всячиной. Его содержимое еще предстояло изучить.

Старую сумку на колесиках, подаренную в Сан-Франциско, Федя не без сожаления оставил. Она сослужила ему добрую службу на пути из Сан-Франциско в Чикаго, но уж очень была громоздкой.

— Доброго пути, парень, — похлопал его по плечу полицейский. — Будешь в Чикаго, заходи…

Поднявшись в вагон и заняв свое место, мальчик уже в который раз за этот день посмотрелся в зеркало. На нем был новенький, как говорится, с иголочки костюм. Такого же серого цвета, как и прежний. Но темнее. И не в клетку, а в тонкую полоску.

Ему повязали даже галстук. Оставшись наедине, Кузовков его снял, даже сорвал. Наверное так, с точки зрения тех, кто покупал ему одежду, должен выглядеть образцовый мальчик. Неважно, русский или американский.

Кузовков вспомнил, что с ним это уже было однажды. Год назад, впервые появившись на острове Русском, он выглядел как беспризорник. Неопрятный и обросший, в живописных лохмотьях и, вдобавок, мучившийся из-за чесотки. Но когда его отмыли и постригли (чему он яростно сопротивлялся), одели в чистую одежду, когда он прошел курс лечения и избавился от чесоточного зуда, перед воспитателями и его новыми товарищами предстал весьма симпатичный паренек. Именно так ему сказала Мамаша Кемпбелл.

Но Феде никогда не нравилась роль пай-мальчика. И он распустил слух, что в прошлом был вором-карманником.

Слух требовал подтверждения. И он подходил к кому-нибудь из колонистов, выбирал самого жадного и просил:

— Дай закурить.

— Отстань. Нет у меня курева, — отвечал жадина.

Вздохнув, Кузовков отходил, а через несколько минут возвращался и, лукаво улыбаясь, протягивал пачку сигарет:

— Угощайся. Раз у тебя нет, кури мои.

Или другой случай.

Раз в неделю в казарму приходил мистер Хааз — маленький, но вместе с тем толстый человечек. В заднем кармане его брюк всегда торчали две сигары. Доктор Хааз ведал санитарной службой колонии. Осматривал умывальники, туалеты, чистоту полов и окон, постельное белье.

Однажды, во время очередного визита доктора Хааза, Федя спросил друзей:

— Скажите, только правду… Вы когда-нибудь курили сигары?

— Нет, не приходилось.

Все поняли, спрашивает Кузовков неспроста. Через несколько минут он вернулся. Позвав ребят за угол казармы, достал небрежно сигару, еще недавно торчавшую из кармана доктора Хааза.

— Надо же и нам отведать настоящую сигару…

Но такой костюм, какой на нем сегодня, не располагает к шалостям. Федя почувствовал, что в последнее время стал другим. Переменился, как и мир, окружающий его.

Купе было заказано на одного человека. Ведь мальчик с собакой. Заметив в углу вешалку, Кузовков снял плечики и освободился от стеснявшего его костюма. И надел другой, пижамный.

Затем открыл баул, где была припасена вкусная еда. Себе он достал коробочку с клубникой. А собаке протянул кусок копченой колбасы. Кузовок едва не лишился чувств. Раньше этот запах он слышал только издалека, когда пробегал мимо дорогих магазинов.

Открылась дверь купе.

— Сэр, не желаете ли чаю?.. А может быть, кофе? — учтиво спросил проводник.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

БОЛЬШАЯ СТИРКА

Пятница, 27 августа 1920 г.

В пять часов утра доктор Бергер вызвал меня по поводу Елены Александровой. После укуса насекомого в Панаме у нее инфекционное воспаление глаза. Всю ночь она чувствовала себя очень плохо. Несколько раз ее мучили судороги. Утром было решено увеличить канал над глазным яблоком. Это сделано, чтобы провести дренирование и смачивание особым раствором.

До этого у девочки был совершенно закрыт глаз, а дыхание стало угрожающим. После операции дыхание улучшилось, а глазная опухоль уменьшилась. И у нас появилась надежда, что она проживет этот день…

Г. Эверсол.

Из записей на борту «Йоми Мару».

Читая эти строки, легко подумать, что перед тобой выписка из истории болезни, а не из корабельного журнала. Ничего удивительного, Грегори Эверсол по профессии врач.

Самое важное в лечении — диагноз. Но все еще неизвестно, что за вирус занесла в организм девочки эта проклятая муха. Применяются все средства, чтобы состояние ребенка оставалось стабильным. Надо дотянуть до Нью-Йорка, до берегового госпиталя, где необходимые лекарства и оборудование, где работают медицинские светила.

…Почти никто из колонистов не подозревает о драме в судовом лазарете, о том, что десятилетняя девочка находится между жизнью и смертью.

Колония готовится к Нью-Йорку. Проходя по палубе, Эверсол слышит слова: Бродвей, Пятая авеню, 42-я улица… К нему и другим американцам обращаются с вопросами. Дети хотят знать час прибытия в Нью-Йорк, долго ли там пробудут, где их разместят, сколько выдадут долларов…