Ротмистр - Евгений Акуленко

— Э, любезный, — неуверенно тронул за плечо один. — Разговор имеется…

— Ну, говори, — Ревин отхлебнул из кружки, не поворачивая головы.

— Выйдем…

— Здесь говори, — Ревин закинул ногу на ногу.

— Не заставляй просить, — в разговор вступил второй. В спину ткнулся кинжал. Ревин снова глотнул пунша, невозмутимо, будто не чувствовал лопаткой острый кончик. Нападавший слегка надавил на рукоять, потом сильнее, еще сильнее… Но руку его сдерживала какая-то невидимая сила. А вальяжный господин, как ни в чем не бывало, прихлебывал из кружки и глядел на огонь. Лицо нападавшего исказили усилия, вот он уже висел на рукояти всем телом, но лезвие будто уперлось в камень. Невидимая глазу борьба продолжалась еще некоторое время, затем кисть нападавшего ожгло болью, будто раскаленным металлом, тот вскрикнул и разжал пальцы. Нет, нагревать предметы Ревин не мог. Зато умел такое обстоятельство со всею натуральностью внушить. Напарник глядел на потрясавшего рукой сотоварища, со смесью страха и недоверия, полностью утратив инициативу действия. Не найдя ничего лучшего, нападавшие в полном смятении ретировались, прошипев на прощание что-то невразумительное. Ревин не стал их задерживать, парочка его интересовала мало, гораздо меньше, чем фигура за угловым столиком. Но едва неудавшиеся грабители скрылись из виду, странный субъект поднялся и подошел сам.

— А ведь вы господин Ревин? — без предисловий начал он. — Не так ли? Ревин не ответил. Не спеша допил пунш, промокнул губы салфеткой.

— Меня зовут пан Маринеску, — субъект приложил к груди сжимаемый в руках картуз и наметил поклон. — Для вас — просто Тадеуш. Был он не стар, но и не молод. Лицом и телом сух, спиною узок. Носил потрепанный сюртук и сапоги из кожи. Говорил по-русски с чудовищным акцентом, безбожно сглатывая окончания фраз, но бегло, желая, видно, произвести впечатление. Может статься даже разучивал перед зеркалом эту речь.

— Не сердитесь на меня, — Маринеску без приглашения присел напротив. — Это я подослал тех двоих… Так сказать, удостовериться… Ревин устало вздохнул.

— Вот что я вам скажу, пан Маринеску… Сейчас я стану задавать вам вопросы, а вы на них отвечать… И советую хорошенько обдумывать свои слова, потому как если я почувствую, что вы лжете, то убью вас. Прямо здесь…

— Но позвольте! — попытался возмутиться Маринеску, — нет никаких оснований… Я — друг!..

— Вы не друг, — возразил Ревин. — И такой же родственник Айвы, как я дева Мария! Вы ведь это собирались заявить?.. Что вы там вертите в кармане? Ее платок? Или брошь?..

— Вот, — Маринеску смущенно выложил скомканную тряпицу, — велела…

— Ничего она не велела!.. — Ревин покачал головой и неуловимым движением свернул собеседнику палец. — Вы удерживаете ее насильно. Так? Маринеску побледнел, впалые щеки его покрыла испарина.

— Девушка находится в превосходных условиях…

— Кто приказал?.. Я спрашиваю: приказал кто? — Ревин демонстративно скосился на искалеченную кисть.

— Один очень влиятельный господин, — Маринеску поспешил спрятать руки под стол. — Очень… И весьма состоятельный.

— Что за господин? Из Европы? Давно вы его знаете?

— Нет-нет, — Маринеску замотал головой, — сын пана Касюбы, местного помещика… Знаю я его совсем немного, а отцу его служил всю жизнь… Зря вы пальчик мне согнули, ох… Ай!

Ревин коротким и точным рывком вправил вывих оппоненту. Нахлобучил обороненный на столешницу картуз.

— Поехали!

— Матерь Божья! Гнется! — обрадовался Маринеску. — Как новый! Ох… — и поспешил за направившимся к выходу Ревиным. — Скажите, а как вы… Ну, догадались вообще? Или узнали?.. Тот неопределенно дернул плечом.

— А вы, верно, пошутили, господин Ревин! Вы не стали бы меня убивать, верно?

— Конечно пошутил, пан Тадеуш! Кто бы мне иначе показал дорогу?.. Поместье пана Касюбы, собственно, на поместье походило мало. А все больше напоминало настоящий замок, старый, мрачный, с потемневшими от времени и дождя башенками под черепичными шпилями. Каменную позеленелую от сырости стену, что опоясывала дом с постройками, вполне можно было назвать крепостной. И хоть нигде не виднелось ни бойниц, ни глубокого рва, в такой цитадели запросто можно было держать осаду. Пожалуй, поместье возводило не одно поколение владельцев, во всем чувствовалась неторопливость и основательность, рассчитанная на века. Даже сараи, откуда доносилось поросячье похрюкивание, имели ровную кладку и правильные углы. Дубовые, окованные железом ворота открытыми не держали. Створки отворил плечистый работник, словно по случаю захвативший дубинку. Скупо кивнул Маринеску и недобро покосился в сторону Ревина. Едва господа миновали проход, снова затворил врата, приложил хорошим засовом. На пороге барских хором ожидали трое дюжих молодцев, в широких шароварах, в расшитых рубахах навыпуск, с одинаково цепкими взглядами, они производили впечатление солдат в униформе.

— Вас проводят в вашу комнату, — пояснил Маринеску. — Вы сможете переодеться и отдохнуть. Ревин устало вздохнул и поджал губы.

— Я желаю лицезреть вашего пана Касюбу немедленно. То есть прямо сейчас.

— Но…

— И если вы имеете хотя бы незначительное представление о моей, гм, родословной, то препятствовать не станете…

— Но послушайте…

— Сохранив тем самым гибкость ваших пальцев, — Ревин изогнул бровь, — и иных, так сказать, мест… Маринеску в отчаянии заломил руки:

— Помилуйте! Никак не можно же без доклада! Имейте, в конце концов терпение!..

— Нет? Маринеску помотал головой.

— Тогда, — произнес Ревин, — с удовлетворением констатирую, что все остатки терпения я растерял… В нем и впрямь закипало раздражение. В конце концов, Ревин обет дипломата не давал. Всяк знай свое место!..

Трое молодцев аккуратно упокоились в рядок. Они даже вряд ли успели сообразить в чем дело. Чуть позже к ним присоединился и пан Маринеску. В холле своей участи дожидалось еще с полдюжины прислужников. У этих, помимо коротких дубинок, водились еще револьверы и веревочная сеть, которую по крайнему легкомыслию или оптимизму они попытались на гостя набросить… Ревин не утруждал себя расспросами или просьбами, переходил из комнаты в комнату, оставляя позади недвижные тела охранников и домовой челяди, вышибая запертые двери. Методично оглядев первый этаж, поднялся по лестнице и продолжил изыскания на втором. Ревин ловил себя на мысли, что ему успели до изжоги надоесть все эти нелепые происки господ из Бетльгейзенской группы, остатки разума которых парализовал страх. Ревин твердо пообещал себе боле не тратить время на бесплодные попытки договориться. Сейчас он всыплет по первое число этому пану Касюбе или как его там, заберет Айву и в кратчайшие сроки постарается сделать так, чтобы нынешние властители мира переключили свое внимание на более насущные проблемы. Те, кому посчастливится остаться в живых, конечно… Ревин с разбега влетел в высокие двойные двери, против ожидания оказавшиеся незапертыми. Хрустнул косяк, брязнули по стенам створки, взвилась облаком пыли обрушенная штукатурка. Отиравшийся с внутренней стороны лакей, получил такой шлепок дверным полотном по филейным частям, что отлетел в угол. Сидел, выпучив глаза, на полу, беззвучно хватая ртом воздух. Посреди парадной залы, во всю ее немалую длину стоял при торжественном убранстве стол, застеленный расписною скатертью и изысканно сервированный. Горели свечи в позолоченных канделябрах, пылал камин, плясали в венецианских зеркалах блики. За огромным столом восседали всего двое, мужчина и женщина, оба разодетые, как на бал; вели за бокалом вина неторопливую беседу. На шумное появление гостя отреагировали своеобразно: обернулись ко входу и захлопали, смеясь, в ладоши.