Россия. Век XX. 1901–1964. Опыт беспристрастного исследования - Вадим Валерианович Кожинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И утверждение это следует, очевидно, понять в том смысле, что наглость в русском «облике» привычна и потому не очень заметна, а та же наглость в «чужом», «ином» облике воспринимается гораздо острее.
В дневниковой записи Короленко действительно существенно другое: констатация очень внушительного участия евреев в большевистской власти, которая – о чем многократно говорил писатель – была гораздо более насильственной и жестокой, чем дореволюционная власть (постоянно и беспощадно осуждавшаяся ранее и самим Короленко, и многочисленными еврейскими авторами). Писателя, в частности, возмущали факты, свидетельствующие о заведомой «привилегированности» евреев при новой власти. Он описывает (25 мая 1919 года) сцену в «жилищном отделе» Совета: «…какой-то “товарищ” требует реквизировать комнату для одной коммунистки. Тут же хозяин квартиры и претендентка-коммунистка. Это старая еврейка совершенно ветхозаветного вида, даже в парике». И она «всем своим видом старается подтвердить свою принадлежность к партии… “Коммунистка” водворяется революционным путем в чужую квартиру и семью… Для русского теперь нет неприкосновенности своего очага… Притом… то и дело меняют квартиры. Загадят одну – берут другую» (с. 108).
Еще раз подчеркну, что перед нами свидетельства писателя, которого никому не удастся обвинить в пресловутом «антисемитизме». Дело идет о всецело объективной характеристике тогдашней ситуации. Вот Короленко заходит в помещение ЧК, чтобы попытаться помочь арестованным соотечественникам: «Это популярное теперь среди родственников арестованных имя: “товарищ Роза” – следователь. Это молодая девушка, еврейка… Недурна собой, только не совсем приятное выражение губ. На поясе у нее револьвер в кобуре[300]. Спускаясь по лестнице, встречаю целый хвост посетительниц. Они подымаются к “товарищу Розе” за пропусками на свидание. Среди них узнаю и крестьянок, идущих к мужьям-хлеборобам, и “дам”. Товарищ Роза… на упрек Прасковьи Семеновны (сестра супруги Короленко. – В. К.), что она запугивает допрашиваемых расстрелом, отвечает в простоте сердечной: “А если они не признаются?..”» (с. 108, 109).
Повторю еще раз: В. Г. Короленко ни в коей мере не был «антисемитом»; характерна его озабоченность следующим (запись 13 мая 1919 года): «Мелькание еврейских физиономий среди большевистских деятелей (особенно в чрезвычайке) разжигает традиционные и очень живучие юдофобские инстинкты» (с. 106). Поистине замечательно, что почти одновременно об этом же говорит и Троцкий на заседании Политбюро (18 апреля 1919 года): «…огромный процент работников прифронтовых ЧК… составляют латыши и евреи… и среди красноармейцев (даже! – В. К.) ведется и находит некоторый отклик сильная шовинистическая агитация»[301].
Приведу еще фрагмент из недавно впервые изданных воспоминаний российского дипломата Г. Н. Михайловского – человека, которого опять-таки абсолютно нельзя заподозрить в «антисемитизме», ибо он сформировался в той среде, где высшим моральным авторитетом были люди типа Короленко (Георгий Николаевич – сын Николая Георгиевича Михайловского, писателя, вошедшего в русскую литературу под именем «Гарин», – автора четырехтомного автобиографического повествования, открывающегося всем известным «Детством Темы», а также замечательной – к сожалению, гораздо менее известной – очерковой книги «Несколько лет в деревне»). Во время гражданской войны Г. Н. Михайловский много скитался по России и не раз имел дело с ЧК. Он рассказывает, в частности, как в 1919 году еврейка-чекистка «с откровенностью объяснила, почему все чрезвычайки находятся в руках евреев: “Эти русские – мягкотелые славяне и постоянно говорят о прекращении террора и чрезвычаек, – говорила она мне. – Мы, евреи, не даем пощады и знаем: как только прекратится террор, от коммунизма и коммунистов никакого следа не останется…”. Так с государственностью Дантона рассуждала провинциальная еврейка-чекистка, отдавая себе полный отчет о том, на чем именно держится успех большевиков. При всем моральном отвращении… – заключил Г. Н. Михайловский, – я не мог с ней не согласиться, что не только русские девушки, но и русские мужчины-военные не смогли бы сравниться с нею в ее кровавом ремесле»[302].
Выше уже упоминался нынешний страстный приверженец Троцкого, В. 3. Роговин, который, в частности, стремится представить своего кумира человеком, якобы не желавшим власти, пытавшимся (хотя, мол, и тщетно) отказываться от навязываемых ему ЦК и Политбюро высоких постов. И Роговин даже упрекает послереволюционную власть за недостаточное внимание к призывам Троцкого. Он пишет, например, что «после Октябрьской революции большевики, как мне представляется, недооценили силу и глубину антисемитских настроений… Поэтому они не проявили достаточной осторожности при выдвижении евреев, как и других “инородцев”, на руководящие посты, невольно открывая тем самым возможность своим противникам играть на чувствительных национальных струнах масс»[303].
Но это рассуждение, в сущности, абсурдно, ибо для реализации «программы», предлагаемой Роговиным, необходимо было, например, чтобы сам Троцкий (а также Зиновьев и Каменев) покинул состоявшее в 1919-м – начале 1922 года из пяти верховных властителей Политбюро!.. И, между прочим, Троцкий однажды, по сути дела, «проговорился» об истинном смысле своих неоднократных отказов от руководящих постов (например, главы НКВД):
«Если в 1917 г. и позже, – писал он, – я выдвигал иногда свое еврейство как довод против тех или других назначений, то исключительно по соображениям политического расчета»[304].
* * *
Этот «политический расчет» Троцкого – очень существенная и весьма интересная тема, на которой необходимо остановиться подробнее. Как ни неожиданно для многих это прозвучит, Троцкий в 1918–1926 годах более, чем кто-либо из тогдашних «вождей», стремился доказывать, что Октябрьская революция имеет национальный, русский характер и смысл.
В этом он, в частности, кардинально отличался от русского по происхождению «вождя» – Н. И. Бухарина. 23 апреля 1920 года в «Правде» были опубликованы статьи Бухарина и Троцкого, посвященные 50-летнему юбилею Ленина. В бухаринской статье все сводилось к тому, что «Ленин, как никто более, воплотил… существо революционного марксизма», что он – «живое воплощение теоретического и практического разума рабочего класса», добивающегося «мировой победы»[305], и т. д. Совершенно иную сторону дела выдвинул на первый план в своей опубликованной в том же номере газеты статье Троцкий. Бегло отметив, что «интернационализм Ленина не нуждается в рекомендации», Лев Давидович провозгласил: «Ленин глубоко национален. Он корнями уходит в новую русскую историю, собирает ее в себе, дает ей высшее выражение…». В частности, у Ленина, по словам Троцкого, «не только мужицкая внешность, но и крепкая мужицкая подоплека». И именно национальным содержанием личности Ленина объясняет Троцкий его главенствующую роль: «Для того, чтобы руководить таким небывалым в истории народов переворотом, какой переживает Россия, нужна, очевидно, неразрывная, органическая связь с основными силами народной жизни – связь, идущая от глубочайших корней»[306].
Итак, для Бухарина Ленин – «воплощение» марксизма и «разума» всемирного пролетариата, а
