Неистовые джокеры - Джордж Мартин

— Боже мой!

Фортунато поднял безжизненное тело на руки.

— К тебе это не имеет никакого отношения, — сказал он. — Это имеет отношение ко мне. Забудь об этом.

Против воли его слова прозвучали как приказ. Соколица кивнула.

Он снова шагнул в пустоту над Манхэттеном.

— Фортунато…

Ему хотелось оглянуться, но все уже было сказано. Поэтому он просто шагал дальше, в ночь.

На улицах, несмотря на поздний час, было многолюдно, и все, казалось, были пьяны, или под кайфом, или охвачены безумием — или все это овладело ими одновременно. Дженнифер привлекала к себе всеобщее внимание, и, если бы не Бреннан, девушка едва ли прошла бы и полквартала без того, чтобы ей снова не пришлось бы пускать в ход свою силу против какого-нибудь назойливого субъекта.

Треволнения этого дня уже начинали брать свое. Ноги у нее болели, девушка смертельно устала, а голод терзал с такой силой, что, казалось, внутри у нее поселился какой-то маленький зверек, с остервенением глодавший ее внутренности. Если она не подкрепится, то не сможет превратиться в призрак. Дематериализация отнимала уйму энергии, а запасов калорий в ее худеньком теле почти не осталось.

Дженнифер заметила уличного торговца, у которого был столь же нетрезвый вид, как и у гуляк вокруг, и попросила у своего спутника купить ей пару мягких соленых кренделей.

— Прости, но больше ничем помочь не могу. — Бреннан с трудом прожевал кусок плохо пропеченного теста. — Сегодня большинство ресторанов закрыты либо пускают только тех, кто заранее зарезервировал места, а во всех остальных столько народу, что нас даже на порог не пустят.

— Этого вполне хватит, — с набитым ртом проговорила Дженнифер. Затем поморщилась и сделала большой глоток из своего стаканчика. — Ну и едкая же эта горчица! — пожаловалась она, одновременно пытаясь говорить и перекатывая кусок льда на языке.

— Хм.

Бреннан остановился, затем вернулся к торговцу и купил у него целую бутылочку горчицы.

— Зачем это? — спросила девушка, заметив, как он прячет бутылочку.

— Потом увидишь.

Он не стал пускаться в объяснения, а девушка была слишком занята едой, чтобы задумываться об этом.

Они шли по улицам до тех пор, пока не свернули в узкий переулок, в котором, как ни странно, было совершенно безлюдно.

— Постой здесь, а я скоро вернусь, — сказал он. — Здесь тебе ничто не грозит.

— Куда ты?

— Домой. Я быстро.

Дженнифер смотрела ему вслед, уязвленная тем, что он, судя по всему, не доверяет ей настолько, чтобы показать, где он живет. Скоро он вернулся с плащом и парой сандалий.

— Они немного великоваты, — сказал Бреннан, — но это все равно лучше, чем ходить босиком.

Хотя ее обида еще не прошла до конца, девушка все же не удержалась от искушения поинтересоваться содержимым рюкзака у него на спине.

— Что у тебя там?

— Разные вещи, которые могут нам понадобиться.

— Как всегда, исчерпывающий ответ. Ты хоть что-нибудь можешь сказать мне прямо? Куда мы идем сейчас?

— Туда, где мы можем получить ответы на кое-какие вопросы. В «Хрустальный дворец».

Семнадцать лет Фортунато держался в тени. Не из скромности, просто чтобы не привлекать к себе внимания. Он не спасал попавших в завалы шахтеров и не предотвращал нападения на станциях метро. Если не считать нескольких месяцев тайного участия в политических акциях еще в шестидесятых, он проводил все время в своей квартире, за чтением трудов Алистера Кроули[20] и Петра Успенского,[21] изучал египетские иероглифы, санскрит и древнегреческий. Знание ради самого знания казалось ему самой большой ценностью.

Он не мог бы сказать, когда начал меняться. Спустя какое-то время после того, как женщина по имени Эйлин умерла в джокертаунском переулке — ее мозг стер Астроном. Через какое-то время после того, как все книги, которые он читал, от трудов по физике элементарных частиц до описаний масонских ритуалов и «Бхагават-гиты», сказали ему одно и то же: все едино. Ничто не имеет значения. Значение имеет все.

Сегодня он летел над Манхэттеном в лохмотьях вечернего наряда, сияя, как неоновая лампа, и с мертвой женщиной на руках. Пьяные туристы, обдолбанные джокеры и припозднившиеся театралы задирали головы и смотрели на него, и это не имело значения.

Фортунато подумал о том, что может не дожить до утра, и это почему-то тоже совсем не имело значения. Сутенером больше, сутенером меньше — ну и что?

Под ним лежал Джокертаун. Перегороженные улицы были запружены людьми в масках и людьми, которые были обречены до конца своих дней носить эти маски, и все держали в руках свечи, фонари или факелы. Каждый уличный фонарь и каждое окно на Боуэри светило во всю мочь.

Он оставил тело Каролины на крыльце джокертаунской клиники. Толпа расступилась, пропуская его, и снова сомкнулась за ним. Сейчас было не время для сентиментальных жестов. Каролина была мертва, и никто уже не мог ей помочь.

Фортунато взмыл в небо. Там он завис, очистил свой разум и представил себе Тахиона в его женоподобном клоунском наряде и с неестественно рыжими волосами.

«Ты еще не умер, Тахион? Эй, Тахион, ты меня слышишь?»

Мысли такисианина наполнили его сознание.

«Наконец-то! Где ты был? Я пытался достучаться до тебя! Но вокруг тебя было что-то вроде стены силы!»

«Я сегодня немного подзарядился», — сообщил ему Фортунато.

«Мне нужно с тобой увидеться, — В его сознании появился образ склада на Ист-Ривер, — Можешь встретиться со мной там? Это крайне важно. Дело касается Астронома».

Фортунато заглянул в склад. Корабль находился внутри, похожий на усыпанную драгоценными камнями раковину моллюска размером с дом. «Я знаю, — отозвался он. — Я уже знаю».

Тахион все еще всхлипывал. «Просто какой-то неиссякаемый поток, — устало подумала женщина, и тут же в ее мозгу промелькнуло недовольство: — Что ему от меня надо?»

— Прекрати, — сказала она, и собственный голос показался ей ужасно далеким.

Такисианин судорожно всхлипнул, поднял от подушки помятое заплаканное лицо.

— Никого не волнует. Можешь выплакать хоть всю душу, никого это не волнует.

— Я любил тебя. — Голос у него был хриплый.

— Вечно все в прошедшем времени.

Собственное замечание вдруг показалось ей невыносимо смешным. Рулетка так и не поняла, когда смех перешел в рыдания.

Тахион вцепился в ее плечи и затряс так, что у нее застучали зубы, а хрустальные бусинки в косичках жалобно зазвенели.

— Почему? Почему?