Красавица и босс мафии - Лола Беллучи

я уважаю, но который она начинает выводить за пределы, которые я способен выдержать.

Она моя, и даже боль не имеет права украсть ее у меня.

Пробиваться через барьеры было бы моим выбором в любой ситуации. Однако это не самый эффективный способ напомнить Габриэлле, что, между нами, ничего не должно быть. В основном потому, что девочка, кажется, даже не осознает, что делает. Как будто физическая дистанция, навязанная повседневными нуждами, заставляет ее забыть, что, сколько бы километров ни лежало, между нами, она все равно не одна. Я полагаю, что после целой жизни, в течение которой ей приходилось справляться с собственными потерями, не имея никого, с кем можно было бы их разделить, Габриэлла возвращается к старым привычкам только потому, что не знает, как справиться с болью теперь, когда ей не все равно, кто ее чувствует.

Контракты, сложенные на моем столе и ожидающие моего рассмотрения уже несколько недель, привлекают мое внимание. У Джанни, вероятно, в любой момент случится инсульт, если я не назначу дату их подписания, но все, что касается Эритреи, стало для меня запретной темой.

Последний совет, который дал мне отец, выглядел так, будто его вызвали из глубин ада. Я вздрагиваю от осознания того, что, возможно, я действительно становлюсь нерешительным лидером.

Я делаю длинный выдох и поднимаю глаза, когда дверь моего кабинета открывается без предупреждения.

— Привет, брат — приветствует Тициано, уже опустившись на стул перед моим столом. Я ставлю на паузу видео на экране своего компьютера. — Я слышал, что ты заменил камеры в конюшне на новые, которые также записывают звук. Есть какая-то особая причина?

— Есть какая-то особая причина вторгнуться в мой кабинет, Тициано?

— Скука? — Предполагает он, и я откидываюсь в кресле.

— Пять секунд, Тициано.

— Я говорил с Маттео.

— Мне стоит о чем-то беспокоиться?

— Вообще-то, это он беспокоится.

— Я думал, это естественное состояние консильери.

— Он сказал, что ты отклонил очередную попытку связаться с Массимо Коппелине. Я знаю, что это не моя роль, брателло, но обычно, хотя я не понимаю твоего образа мыслей, я могу понять твой образ действий. На этот раз я не понимаю ни того, ни другого.

— В одном ты прав, Тициано.

Мой брат громко смеется.

— Ты собираешься сказать, что это не моя роль, не так ли?

— Именно так. — Лицо моего брата приобретает выражение, которое редко можно увидеть на нем.

— Что?

— Я просто наблюдаю. — Я не обращаю внимания на провокацию, потому что прекрасно понимаю, что он имеет в виду.

— Делай это в другом месте.

— Значит, ты теперь будешь смотреть свой новый платный канал в уединении, да? — Спрашивает он, указывая головой на экран моего компьютера.

— Я уже это делаю, и мне нужно время.

— Как я уже сказал, я знаю, что это не моя роль, но, к сожалению для тебя, брат, я достаточно обеспокоен, чтобы высказаться, а я никогда не беспокоюсь, Витто. Твоя демонстрация силы Массимо стоила нам брачных союзов, которые мы не хотели заключать с Братвой и Каморрой.

— Ты все еще не женат, Тициано.

— Дело не в этом. Дело в том, что эти незапланированные союзы были справедливы, потому что были призваны поставить старика Коппелине на место, но какой смысл заставлять его встать на колени, если ты не собираешься принимать его молитвы?

— Ты сомневаешься в моих действиях, Тициано?

— Нет. Я говорю, что у нас был план, и, если он изменился, было бы неплохо получить уведомление. Ничего сверх того.

— Принято к сведению.

— Очень хорошо… А моя голова все еще на моей шее. Мама будет гордиться, — насмехается он и подмигивает мне, прежде чем встать. Тициано идет к двери кабинета, но прежде, чем пройти через нее, говорит через плечо. — И, Витто, нам действительно нужно запланировать еще один такой ужин.

* * *

— Madonna mia! — Кричит Габриэлла, выходя из своей спальни и обнаруживая меня сидящим на ее кровати.

Она останавливает движение руки, которая сушила ее волосы полотенцем, подносит другую к груди и испуганно закрывает глаза. Я улыбаюсь типично итальянской реакции в устах и жестах бразильянки и, видя ее в такой банальный момент после последних нескольких недель, изгоняю из себя вздох облегчения.

— Привет, дорогая.

— Ты все еще дома? — Спрашивает она, еще раз прищурив глаза, прежде чем открыть их, и я поднимаю бровь.

— Я думал, что время, когда ты считала меня плохой компанией, осталось позади. — Она дарит мне крошечную улыбку, которая кажется сокровищем по сравнению с ее недавним поведением.

Я тянусь к ней, и Габриэлла подходит ко мне, устраиваясь между моих ног. Я замечаю тот самый момент, когда она думает, что мое присутствие здесь может что-то значить, потому что ее глаза загораются, а осанка увеличивается на несколько миллиметров.

Впервые в жизни у меня возникает желание солгать.

— Я думала, ты уже ушел. Я проснулась одна. — Говорит она, глядя вниз, и я упираюсь подбородком в полоску кожи между ее грудями, обнаженную вырезом халата, в который она одета.

— Я уходил, но вернулся.

— Есть новости?

— Пока нет. — Ее плечи опускаются намного дальше тех миллиметров, которые были приподняты надеждой.

— Но я пришел не с пустыми руками. — Габриэлла поворачивает лицо и смотрит через плечо на мои руки, лежащие на ее спине.

— По-моему, они выглядят довольно пустыми, — шутит она, и я поджимаю губы, изучая ее лицо.

Это утро только началось, а оно уже кажется полным мелких реакций, за которые я бы отдал все, что угодно, лишь бы они продолжались.

Я решаю проверить.

Медленно опускаю руки вниз, пока они не оказываются на попке Габриэллы.

— Достаточно полны? — Она прикусывает нижнюю губу и поднимает одну из своих рук с моего плеча на мою щеку.

— Ты сказал, что пришел не с пустыми руками. Ты не сказал, что остановился здесь, чтобы наполнить их. — Я улыбаюсь и целую кожу, на которую опирается мой подбородок сразу после того, как я отодвинул лицо назад.

— Оденься, Габриэлла, и я покажу тебе, что же все-таки наполняет мои руки.

— Что надеть?

— Брюки. — Она кивает, и я снова целую ее кожу, прежде чем Габриэлла поворачивается, чтобы повиноваться.

* * *

— Ты купил новую лошадь, — говорит Габриэлла, несколько минут молча наблюдая за новым обитателем конюшни.

Кобыла — ахалтекинец со смешанной шерстью, туркменская порода лошадей. Они славятся скоростью и выносливостью, умом и характерным металлическим блеском. Большая часть ее тела карамельного цвета, но есть и большие белые пятна, которые придают ей неповторимый вид. Это великолепное животное, не похожее на тех, в которых я