Гулящая - Панас Мирный

Колесник встал.

- Спасибо вам за компанию! Спокойной ночи! - громко сказал он, еще раз схватил руку Христи и, сжав ее так, что Христя чуть не вскрикнула, пошел быстрым шагом и вскоре скрылся в ночной тьме.

"Старый - что малый",- подумала Христя, и от жалости у нее защемило сердце. Ей стало вдруг так грустно, так горько. Лет восемь назад ее вел сюда Кирило, утешал и успокаивал, а теперь она ехала, как равная, с хозяином Кирила, и ей приходилось утешать его... Такова жизнь! А кто знает, что ждет ее впереди? Не придется ли ей, и голо и босо, в зимнюю пору опять проходить через этот город, возвращаясь домой, и красться по темным улицам, чтобы с кем-нибудь не встретиться, чтобы кто-нибудь ее не узнал?

"Жизнь - что долгая нива,- думала она, оставшись одна в тихом номере,пока перейдешь, и ноги поколешь и порежешься на колючем жнивье".

Вот и в этом городе сколько раз судьба то улыбалась ей, то наносила удары, пока не выгнала вон мыкаться по свету. Она вспомнила Загнибедиху, которая была так добра и тиха, Загнибеду, который наделал ей столько хлопот, Рубца, Проценко, жену Рубца, которая когда-то так тяжко ее обидела. Бог с ней! Она не помнит зла. И Марина не меньше обидела ее, когда приревновала к ней своего мужа. "А где теперь Марина, где Довбня? Хоть Марина, может, и сейчас на меня сердита, а все-таки я завтра пойду разыщу ее. Днем мы, наверно, не поедем, старик боится и людей и солнца - пойду, пойду". С каким-то легким чувством думая о том, как она разыщет Марину и что та скажет ей, когда они встретятся, Христя легла спать и скоро заснула.

На другой день за чаем она стала расспрашивать горничную, которая прислуживала ей, не знает ли она Довбню.

- Довбню? - удивилась та.- Да кто его в городе не знает? Нет такого забора, под которым бы он не валялся пьяный. Совсем спился с кругу.

Христе тяжело было слушать такие слова. Живя у Довбни, она узнала, какое у него доброе сердце, видела она тогда и то, что Марина совсем за ним не смотрит, как полагается жене смотреть за мужем, пьяного часто выталкивает на улицу, и он всю ночь топчется под окнами, называет ее всякими ласковыми именами и христом-богом молит пустить его в дом.

- А где он живет, не знаете?

- Да, говорю вам, спился с кругу! - отрезала горничная.- Нагишом бегал по городу. Сколько раз его и в больницу забирали - не помогало. Говорили, в губернский город надо везти, в сумасшедший дом. Да вот что-то не видно его, верно, уж отвезли.

- Он, кажется, был женат. Жена его жива?

- Жена? Да и жена у него такая же. Она-то, кажется, и довела его до этого. Он, видите, с простой жил, а потом женился на ней.

- Не знаете, где она живет?

- Не знаю. Говорили, будто где-то на окраине.- И горничная назвала имя хозяина.

После чая Христя собралась и пошла прямо туда, куда направила ее горничная. Ей долго пришлось плутать по городу и расспрашивать, пока, наконец, на самой окраине она не разыскала нужный дом. Над оврагом, куда вывозили и сваливали городские нечистоты, стоял на отшибе домишко, без плетня, с дырявой кровлей, с пузатыми стенами, покосившимися окнами и дверью, вросшей в землю. Это и был тот самый домишко, где ютилась Марина.

Пригибаясь, чтобы не удариться о притолоку, Христя насилу влезла в эту конуру. Снаружи домишко казался опрятнее, чем внутри. Стены грязные, облупленные, темные потеки проступили на них от потолка до самых лавок, целые гнезда паутины повисли в углах, длинными нитями ее затянут весь потолок. Неровный земляной пол по щиколотки завален мусором и грязью. Печь от копоти вся в черных пятнах. Сквозь позеленевшие стекла еле пробивается свет, окутывая хату полумраком, точно кто-то надымил и дым клубится, не находя себе выхода.

Войдя с улицы, Христя впотьмах сперва ничего не могла рассмотреть. Наконец, она заметила, что в темном углу около печи что-то шевелится на постели.

- Здравствуйте! Есть ли тут кто?

- А кого вам надо? - услышала Христя незнакомый хриплый голос.

- Марина здесь живет?

- Какая Марина? - Марина. Довбниха.

- А зачем она вам? - спросил голос.- Я - Марина! - И с постели поднялась темная фигура.

Христя увидела высокую женщину с широким обрюзгшим лицом и заспанными глазами.

-Марина! - затаив дыхание, в испуге проговорила Христя.

- Я, я - Марина,- сказала та, подходя к Христе и заглядывая ей в глаза.

- Марина! Ты не узнаешь меня?

- Кто же вы такая? - потягиваясь, спросила та.

- Христи не узнаешь? Я - Христя!

Марине словно кто водой в лицо брызнул. Заспанные глаза широко открылись.

- Христя! это ты? - крикнула Марина.- Какая же ты стала, и не узнаешь - настоящая барыня.

- А у тебя как пусто тут, темно, грязно! - не выдержала Христя.

- Да, так вот пришлось жить. Все мой пьяница пропил. Все до последней рубашки, пока и сам не спился с кругу. А ты откуда? Живешь здесь или приехала?

- Нет, я проездом. Остановилась на день, на два. Скучно одной, дай, думаю, разыщу знакомых. Вспомнила про тебя, да вот и пришла. Насилу разыскала.

- Спасибо, что не забыла, поблагодарила Марина.- Присаживайся, присаживайся. Вот у стола садись. Не бойся, там чисто. Вчера вытирала,прибавила она, видя, как опасливо озирается Христя, ища места, где бы можно было присесть.

Христя присела. Дрожь пробирала ее при виде нищеты и убожества, которые она встретила здесь.

- И давно вы сюда перебрались? - спросила она.

- Насилу нашли эту хибару, да и та того и гляди обвалится и насмерть задавит. Разве с ним можно было где-нибудь ужиться... Сколько мы квартир переменили. Переедем. День, два - ничего. А там как загуляет - хозяин и гонит вон. Ищите, мол, себе под стать. Беда, Христя, с таким мужем. Знала бы, так лучше бы с последним нищим связалась, чем с ним.

- А где же он теперь?

- Где? В больнице. В губернский город отвезли. Насилу упросила, умолила. С ног сбилась, пока выхлопотала, чтоб его взяли в больницу. "Ты, говорят, жена - сама и вези". А на какие деньги мне его везти? Всё ведь, всё пропил. Придет, бывало, меня дома нет, на базаре или еще где. Хвать платок или юбку - и в шинок. Как огня боялась я его! До того допился, что глядеть на него было страшно: оборванный, чуть не голый, весь трясется, глаза остановились, несет такую дичь, что уши вянут. Господи! Намучилась я с ним! - со вздохом прибавила Марина.

А Христя сидела в углу около стола и жалась к стене. Марина так расписывала своего мужа, что Христе казалось, вот-вот распахнется дверь, и он войдет в дом, сверкая безумными глазами.

Дверь действительно распахнулась,- Христя даже вздрогнула,- вошел саженного роста солдат. Головой он чуть не упирался в потолок, руки - как жерди, лицо длинное, рябое.

- Марине Трофимовне! Наше вам! - поздоровался солдат, подходя к Марине и протягивая ей руку. Та, улыбнувшись, подала ему свою, и солдат так сжал ей пальцы, что Марина подпрыгнула, зашипела и изо всей силы треснула его по спине. Солдат хохотал, а Марина прыгала по комнате и махала рукой.

- Чтоб тебя черти так тискали! - ругалась она.

- Ничего, ничего! Это здорово! - садясь на другом конце стола, сказал солдат.

Христя огляделась вокруг. "Босяцкий притон!" - подумала она и снова осмотрелась со страхом.

- А это что у тебя за барышня? - спросил солдат, показывая на Христю.

- Это моя подруга, а не барышня,- ответила та.

- Понимаем. Наше вам! - подавая Христе руку, сказал он. Та робко протянула ему руку.

- Нет, нет, не бойтесь! Вот ручка так ручка. Беленькая, пухленькая! любовался он, поглаживая ее своими жесткими ладонями. Христя улыбнулась.

- А позвольте спросить, вы где же находитесь? Здесь или приехали?

- Приехала,- ответила Христя улыбаясь.

- При должности какой состоите али гулящая?

Словно на дыбу подняли Христю, вся она сжалась от этого вопроса.

- Ну, пошел уже! Пошел! - крикнула Марина.- Тебе какое дело? Заткни глотку! Не знаешь?!

- Не извольте гневаться, Марина Трофимовна, не извольте гневаться. Я, значит, все доподлинно желаю знать.

- Все будешь знать - скоро состаришься.

- А вот у нас в роте фельдфебель всегда говорит: "Все знать - в самый раз!"

- Так это у вас. Разве у вас, солдат, так, как у людей?

- У нас, у солдат, всегда лучше, чем где-либо. Никто своего, одна вот душа, да и ту кому-нибудь отдашь на сохранение,- с чувством сказал солдат.

Марина, глядя на него, глубоко-глубоко вздохнула.

- Ты же кому свою отдал: богу или черту? - спросила она и рассмеялась своей шутке.

- Зачем богу? Богу еще успеем, а черт к нашему брату не пристанет. Вот молодушке какой - в самый раз!

- О, вам всё молодушки, а кто же нас, старых баб, приголубит? - снова спросила Марина.

- Старым бабам помирать надо, а молодушкам - песни петь да солдат любить!

- За что?

- Как за что? За то, что солдат - сиротинушка. Один себе на чужой стороне...

- О, ты хорошо поешь. Ангельский, говорят, голосок, да чертова думка.

- Опять чертова! Зачем чертова? Эх, едят вас мухи! Разве с бабами можно говорить об этих материях? У бабы волос долог, да ум короток. Вот что я тебе скажу.