Ричард Блейд, герой - Джеффри Лорд

Блейд ткнул матроса пальцем под ребро, заставив замолчать, и спросил:

— А ты сам ничего не вспоминаешь?

— Откуда! Я был в полной отключке, еть тебя в печенку! А что?

— Как затащил меня на лоханку Грудастой, помнишь?

Крепыш задумчиво наморщил лоб и произнес:

— Пожалуй…

— А куда потом послал?

— Не-а… Вроде как мы доперлись до всей честной компании… Ну, я сел… сел, значит, у лодки… И все! Порази меня Зеленый Кит, ничего не помню!

Не врет, понял Блейд. Нажрался казенной спотыкаловки, четырехлапая скотина, и в самом деле отключился. Ну, ладно… Он наклонил голову и шепнул прямо в заросшее жестким волосом ухо Крепыша:

— Загляни в свой сундучок, акулья требуха! Да посчитай кух-шинчки! Тогда и поймешь, за чем меня посылал. Расчавкал, матрос?

Он почувствовал, как Крепыш вздрогнул; вроде его приятель хотел что-то сказать, но они уже вылезли на палубу и скорым шагом приближались к кормовой надстройке. Башка распахнул дверцу и прогудел:

— Привели. Если что, Хозяин, мы тут, на палубе, с сеткой и гарпунами.

Потом боцман отступил в сторону, пропустив Блейда в довольно обширную каюту. В переборках слева и справа было по две двери; один простенок украшал подвесной шкафчик из темного резного дерева, другой — искусно выполненный муляж Зеленого Кита, подвешенный к потолку на веревке. Посередине находился низкий стол, заваленный фишками для ба-тенга; за ним восседал сам Рыжий, имея по правую руку Трехпалого, старшего марсовой команды, а по левую — Зубастого и Лысака. По другую сторону стола громоздился прочный табурет.

— Садись, — Рыжий вытянул переднюю руку с бронзовым браслетом на запястье.

Блейд сел. Начало разговора ему понравилось.

Капитан принялся молча разглядывать его. Помощники делали то же самое. Так прошло минут пять.

Вдруг Зубастый гулко расхохотался. Теперь он почему-то глядел не на Блейда, а на Лысака.

— Ты чего? — Рыжий скосил на помощника темный глаз.

— Чего? А помнишь, какие песни пел вчера Лысак? Он у нас-де смирный, работящий, непьющий… — Зубастый очень похоже передразнил старшину «стюардов». — Ничего себе смирный, акулья пасть! Если бы Грудастая знала, что этот смирняга натворит, ночевать тебе, Лысак, в холодной койке! Да я думаю, тебе и так у Каракатиц больше ничего не обломится!

— Погоди, тут дело не простое, — прервал Зубастого Трехпалый. Дождавшись кивка капитана, он продолжал: — Носач и в самом деле смирный парень. Что это он взбеленился? Была, значит, причина…

Блейд пристально посмотрел на старшину марсовых. До сих пор он никаких дел с Трехпалым не имел, даже встречал его редко, но знал, что этот молодой и довольно щуплый хадр является второй по важности персоной на судне. Если Рыжий кого и слушал, так только его; и самый глупый матрос понимал, кто возглавит клан, когда немногословный старый Хозяин навсегда отправится в подводные чертоги Зеленого Кита.

— Ну, Носач, так в чем дело? — пронзительные черные глазки Трехпалого уставились на Блейда.

Да, этот хадр был умен! Он даже говорил иначе, чем Лысак и Зубастый, не поминая через слово акулью требуху, дерьмоболов и дерьмодавов. Что доказывало: даже среди племени простаков найдется хоть один хитрец.

Блейд прочистил горло и повинился:

— Мой грех. Хлебнул этого пойла… ну, и когда он стукнул меня…

— …ты взял, да и разбил ему башку, — закончил Трехпалый. Он вздохнул и вытащил из-под груды фишек счеты, очень похожие на те, что Блейд видел в детстве в конторе отца. Вытянув левую переднюю руку, на которой не доставало трех пальцев, отхваченных акулой, старшина марсовых щелкнул костяшками на верхней проволочке. — Значит, так: прибил Храпуна, четыре баркаса — в щепки, — он щелкнул второй костяшкой, — расколотил надстройку кладовой… — щелк, — три десятка кувшинов, четыре бочонка… — щелк, щелк, — выкинул за борт бадьи из нужников, канаты, запасной парус… — щелк, щелк, щелк, — сломал фальшборт, локтей десять… — щелк, — синяков и шишек — не счесть… — щелк, — и у Грудастой сворочена челюсть, — щелк.

— Он им и рею сломал, на которой Грудастая собиралась его повесить, — добавил Зубастый.

— Зеленый Кит! Когда ж я все это успел? — искренне восхитился Блейд.

— Да уж… успел! — задумчиво произнес Трехпалый. — Крепкий ты парень. Носач… Жаль, если и вправду придется тебя повесить.

Зубастый снова захохотал. Лысак сидел, с мрачным видом уставясь в пол. Капитан положил на счеты короткопалую ладонь и твердо произнес:

— Нечего добро портить. Посчитай-ка еще раз, Трехпалый.

— Так… — помощник тряхнул счетами. — Грудастой — за лодки, кладовую, кувшины, бочки, бадьи, перила, нижний рей — пятнадцать золотых пакт… — он снова щелкнул костяшками. — Грудастой — за шишки и синяки её команды — три пакты… Опять же Грудастой — за свороченную челюсть — пять пакт… — Он поднял глаза на капитана. — Теперь — Храпун. Его во сколько оценим?

— Ничего он не стоит, — вставил Зубастый. — Только ходил да плетью помахивал, зиркало поганое!

— Да? — впервые подал голос Лысак. — Такого глазастого да опытного еще поискать! — он бросил непримиримый взгляд на Блейда. — Старый, но как держал в лапах всех дерьмодавов!

— Вот и додержался… — Зубастый разинул пасть и загоготал.

Рыжий негромко шлепнул по столу ладонью и смех помощника оборвался.

— Храпун — надсмотрщик умелый. Восемь золотых.

— Справедливая цена, — кивнул Трехпалый, снова щелкнув костяшками. Он посмотрел на результат. — Тридцать одна пакта золотом. Дороговато ты нам обошелся, Носач!

— Э, так не пойдет! — запротестовал Блейд. — За Храпуна, покойника, восемь золотых, а за челюсть Грудастой — пять? Я же её только погладил!

— Хочешь, чтоб мы повысили цену за Храпуна? — ухмыльнулся Трехпалый.

— Нет! Надо снизить за Грудастую!

Рыжий шевельнулся на своем табурете.

— Что заплачено — то заплачено, — сказал он. — Грудастая была в своем праве. Мы нарушили старый обычай.

— Какой же?

— Не брать двуруких на свои корабли. — Капитан вздохнул. — Есть, правда, обычай еще древнее… Если кто на море попал в беду, его не бросают.

Блейд опустил голову. Эти странные существа, мохнатые и четырехрукие океанские скитальцы, обладали своеобразным кодексом чести. Они явно не благоволили и не доверяли жителям суши, но сочли возможным вытащить его с Коривалла, где он постепенно сходил с ума… Они кормили и поили его; естественно, не бесплатно… Они, наконец, возвратили ему разум — тем самым благодетельным ударом колотушки. Конечно, это было сделано несколько грубовато, да и работу ему предоставили не из лучших, но моряки вообще нелегкий народ.