Хождение к Студеному морю - Камиль Фарухшинович Зиганшин

работе и к тесноте в яранге. Коренные северяне люди простые, бескорыстные, последним готовы делиться, а взамен ждут немного. Лишь уважительного отношения и твоих знаний.

– Как хорошо, Корней Елисеевич, что я с вами об этом заговорил. А то ведь боялся, стыдно было… Теперь полегче стало… – Учитель замолчал и, глядя в никуда, погрузился в свои мысли. Через минуту, словно очнувшись, произнес: – А ведь и вправду не так все плохо. На днях завезут материал, построим просторную, светлую школу. Там не будет этих неприятных запахов.

– Вот, вот! А теперь представь, как в дальнейшем, где бы ты ни оказался, не только тебя, но даже твоих детей будет греть мысль о том, что это ты построил школу… Догадываюсь, как трудно тебе после города. Даже я, всю жизнь проживший в тайге, к некоторым местным особенностям до сих пор не могу привыкнуть. Но это все ерунда, и относиться к ним надо спокойней, как к досадным мелочам. Надо думать не о них, а о людях. Сам видишь, чукчи – практически дети. Живя веками на одном и том же месте, они мало что видели, мало что знают, а ты, окончивший университет, для них почти пророк. Кстати, если хочешь, можно еще раз собрать народ. Расскажу о тех великих людях, которые открыли для мира эти земли.

– Здорово! Мне и самому это интересно.

– В общем так: сомнения в сторону и за работу. Вон, Семен Дежнев 19 лет без жалования трудился, а сколько для Отечества сделал.

– А почему не платили?

– Да просто никто не знал, куда ему пересылать жалование, да и жив ли он вообще. А когда вернулся в Москву, получил деньги за все время своего служения.

– А вот у вас случались ли минуты, когда вы сожалели, что отправились в это рискованное путешествие?

– Нет! Не было такого! Была боль в ногах, много раз обмораживался, облезала кожа на лице и руках. Пару раз сильно хворал. Но никогда не пожалел, что пошел. Лишь, бывало, являлся страх: «Неужто не дойду?» А вот пожалеть, что пошел, такого не было!

На следующий день, после лекции о землепроходцах и мореходах, открывших миру эти земли, Корней, прислушавшись к совету Бориндо Юрьевича, попросился на почтовый катер, отправлявшийся в Уэлен. И правильно сделал: дальше берега были изрезаны глубокими фьордами. Собакам пришлось бы несладко. Некоторые бухты до сих пор, как ни странно, забиты льдом. На каменистой террасе одного из островов – лежбище моржей. Одни лежали спокойно, другие, отыскивая на мелководье мясистых моллюсков, рыхлили клыками гальку, третьи, всплыв, отфыркивались, выплевывая створки раковин. На появление катера животные никак не реагировали.

– Здесь заповедник, – прокомментировал Денис, скуластый черноволосый рулевой лет тридцати. – Вы в Уэлене к кому?

– Ни к кому. Просто надо дождаться прихода «Арктики».

– Если хотите, у меня можете остановиться. Живу один, дома бываю редко. Все в разъездах, работа такая.

– Вот спасибо! Тебя мне, похоже, ангелы послали.

– Ангелы тут ни при чем! Сегодня я помог, завтра мне помогут. Без этого у нас никак.

Как только катер, ровно урча, прижался к пирсу, обвешанному покрышками, матрос опустил трап и закрепил швартовый конец. На берегу ни души. Да и кому интересен местный катерок? Вот если бы судно с материка, тогда все население было бы на причале.

Уэлен располагался на длинной, узкой косе, возвышающейся над уровнем моря всего-то на метра два-три. При этом некоторые дома стояли почти у самого среза. Корней невольно забеспокоился – может ведь и смыть.

Берингов пролив был чист ото льда. За островами Большой и Малый Диомид темнела полоска суши.

«Аляска! Оказывается, она совсем близко! Где-то там Елена, а может быть, и внуки. Хоть бы одним глазком глянуть на них», – размечтался Корней.

В поселке помимо жилых построек имелись школа, радиостанция, погранзастава, магазин, почта и большая косторезная мастерская. Судя по тому, что весь берег в байдарах, основное занятие местных все же зверобойный промысел и рыбалка. Число жителей в Уэлене за последний год благодаря переселенцам с Наукана заметно выросло.

Среди стоящих у берега судов одно выделялось ухоженностью и нерусской надписью на носу. Это была американская шхуна[109], арестованная за незаконную рыбную ловлю в наших водах. С нее по трапу спускался человек в белой душегрейке. При виде Корнея его чуть хищноватое лицо с глазами-буравчиками на миг вытянулось от удивления, но тут же расплылось в любезной улыбке:

– О! Старый знакомый! Не ожидал здесь увидеть. Вы теперь на Чукотке знаменитость! Торбазное радио только про вас и гудит. Узнаете меня? Капитан Каменев, – протянул он руку. – Я вас сразу признал. Помните, на Лене документы спрашивал, вы на лодке с товарищем плыли. Я ведь тогда все же про вас справки навел: в наших краях «стружек» хватает. А вами восхищаюсь – дошли! Какие сейчас планы?

– Дождаться «Арктики» и домой. Капитан обещал забрать.

– Ну что ж, благополучного возвращения. Кстати, «Арктика» уже вышла из Владивостока. Дней через десять будет… Не забудьте зарегистрироваться на погранзаставе. Она вон за тем забором. Порядок такой. Граница.

На заставе его ожидали – была радиограмма с Лаврентия. Дежурный приветливо улыбнулся:

– Добро пожаловать в Уэлен! Мы обязаны соблюсти формальности. Ваши документы, цель и время пребывания?

Записав все данные в журнал, старший сержант не удержался, расспросил