Осень - Ба Цзинь

Итак, первая неделя траура кончалась в день рождения Шу-чжэнь. Госпожа Шэнь пригласила монахов из буддийского храма «Вэньшуюаны», которые должны были весь день читать псалмы над покойной (для этого в кумирне был отведен большой зал). Она отправилась в кумирню пораньше, пригласив с собой Цинь, Юнь и Шу-хуа. Цинь и Юнь, договорившиеся накануне, пришли в дом Гао рано утром. С ними в кумирню отправились Цзюе-синь и Цзюе-минь. Так отметили они пятнадцатилетие Шу-чжэнь. Но вместо подарков и веселья на этот раз были только слезы да рыданья. Ветер шевелил полог над гробом, шевелил живые цветы на жертвенном столике, и ясно ощутимое дыхание осени наполняло всю келью. В тихом воздухе разносились нежные призывы к умершей, но Шу-чжэнь уже не слышала своих родственников, как не слышала и не видела ничего.

Поминальные яства заняли весь жертвенный столик. Когда Цзюе-синь разлил вино, вошли монахи и зажгли благовония. Начиная с Цзюе-синя все по очереди отбивали поклоны перед гробом. В этот момент были зажжены лежавшие у наружной стены бумажные предметы, которыми Шу-чжэнь якобы должна была пользоваться на том свете — бумажный дом, корзины, домашняя утварь и тому подобное — и которые изготовила ей сама госпожа Шэнь. Они горели, весело потрескивая и разлетаясь во все стороны пеплом; некоторые хлопья поднимались очень высоко, залетая даже на паперть. Носильщики, сгрудившиеся у костра, зубоскалили, и их смех можно было слышать в кумирне. Огонь разгорался очень быстро, и в несколько мгновений от большой груды бумажных предметов осталась только кучка темного пепла.

Заботясь о том, чтобы дочери после смерти не было скучно, госпожа Шэнь изготовила и двух бумажных служанок, которые, находясь по обеим сторонам изголовья гроба, должны были всегда быть вместе с Шу-чжэнь. Обе фигурки, с большими распущенными косами за спиной, были одеты в одинаковые модные наряды. Каждой из них госпожа Шэнь дала имя, и сегодня иероглифы, Обозначающие их имена и вырезанные из белой бумаги, были наклеены на фигурки.

— Дочка, — обратилась госпожа Шэнь к гробу, — я купила тебе двух служанок. Обращайся с ними хорошо, они всегда теперь будут с тобой. — И громко произнесла имена фигурок.

Все это было смешно, но никто не подумал улыбнуться. «Что значит мать — и об этом не забыла», — подумал растроганный Цзюе-синь; из глаз его полились слезы.

Оставаться больше не было необходимости, и госпожа Шэнь, собиравшаяся угостить племянников и племянниц обедом, приказала носильщикам готовить паланкин. Перед тем как уходить, она вытащила цветок из букета, стоявшего на жертвенном столике, и приколола себе в прическу.

— Дочка, пойдем домой вместе с нами, — тихо умоляла она; глаза ее были полны слез.

Но Шу-чжэнь больше не суждено было вернуться домой.

По возвращении госпожа Шэнь приказала немедленно накрывать стол в комнате Шу-чжэнь. Шесть человек, сидевших за квадратным столом, обедали в полном унынии; никто не решался говорить громко, не было слышно смеха. Обычно многословная, госпожа Шэнь теперь почти не раскрывала рта. На лице ее все время блуждала какая-то неестественная улыбка. Хотя она и вела себя как заботливая хозяйка, но и она не могла оживить своих молодых гостей и рассеять то чувство подавленности, с которым они ушли из кумирни.

Грустная трапеза не могла затянуться надолго, и скоро настало время расходиться. Цзюе-синь и Цзюе-минь ушли из-за стола первыми: одному нужно было в контору, другой хотел навестить друзей. Цинь и Юнь, ни за что не хотели оставлять госпожу Шэнь наедине с ее горем и страданиями, посоветовавшись с Шу-хуа, они пригласили тетку в сад, надеясь, что она рассеется. Нечего и говорить, что госпожа Шэнь сразу согласилась.

Когда они друг за другом прошли по дорожке мимо комнат Цзюе-синя и подошли к калитке сада, глазам их предстал истопник, который, стоя на приступочках и разговаривая с Цзюе-цюнем и Цзюе-ши, сбоку наблюдавшими за его работой, чистил колодец. От такой картины госпожу Шэнь передернуло.

— Почему опять чистят колодец? Неужели одного раза было недостаточно? — вырвался у нее недовольный возглас.

— Пойду спрошу, — словно сама себе, сказала Шу-хуа и крикнула: — Эй, Цзюе-цюнь. Поди-ка сюда! — Мальчик подбежал. — Почему ты сбежал сюда, а не занимаешься в классной комнате? Разве тебя отпустили?

— Мы только что пообедали, у меня есть время, вот я и пришел, — хитро улыбнулся мальчик, обнажив неровные зубы.

— А почему опять чистят колодец? — продолжала спрашивать Шу-хуа.

— А папа сказал, что если кто умирает в колодце, то вода будет очень грязная. Прошлый раз вычистили плохо, и если еще не почистить, то все заболеют, — ответил самодовольно Цзюе-цюнь и тут же убежал, услышав, что его зовет брат.

— Ну, Кэ-аня теперь дома не удержишь. Уж он-то, конечно, эту воду пить не станет, — с горечью произнесла госпожа Шэнь. — А вот вмешиваться в то, что его не касается, на это у него время есть. — И она медленно двинулась вперед.

Шагая прямо по траве и диким цветам, они вышли садом к берегу озера. Вода перед ними расстилалась словно блестящее зеркало, на голубом небе не виднелось ни одного облачка, отчего на душе у всех (особенно у Шу-хуа) стало легче. Оживленно беседуя, они взошли на мостик, собираясь через беседку пройти на другой берег.

Уже в беседке госпожа Шэнь обнаружила госпожу Ван и Чэнь итай, которые о чем-то тихо беседовали, сидя v окна на стульях из сандалового дерева. Пришлось остановиться и поздороваться. То же самое сделали Цинь и Юнь, только Шу-хуа не обратила на тетку и старую наложницу никакого внимания.

— Что, сестрица, и ты выбрала время пройтись в сад? Редкий случай, — фальшиво улыбнулась госпожа Ван, — Когда будете хоронить Шу-чжэнь?

— Скорее всего, седьмого числа следующего месяца. Еще участок не купили, — тихо ответила госпожа Шэнь, нахмурившись.

— Хорошая вы мать, госпожа Шэнь, — вступила в разговор Чэнь итай, видимо, не собиравшаяся так легко отпустить госпожу Шэнь. — А ведь, если правду сказать, Шу-чжэнь была слишком молодая. Чего уж тут выбирать да приглядываться! Выбрать бы место на общественном кладбище да похоронить — и дело с концом. Ни хлопот, ни затрат. Не так ли, госпожа Ван? — угодливо хихикнула она.

— Конечно! — подхватила та, не дав госпоже Шэнь раскрыть рта. — В наше время, если сумеешь сэкономить толику, считай — повезло. Не знаю, как у тебя, невестка, а у нас в доме расходы немалые. С такими тратами все как в трубу вылетает. Ума не приложу, что делать, если чем-нибудь не покрыть эти расходы. Вот мой муж (теперь она обращалась уже к Чэнь итай) и предлагает продать этот дом, деньги разделить поровну между семьями; может, концы с концами сведем…

До сих пор госпожа Шэнь не обращала особенного внимания на то, как две кумушки перемывают косточки ближним, хотя их пересуды и были ей не по душе, но при словах «продать дом», она вдруг воскликнула:

— Продать? — Ей показалось, что она ослышалась.

— Конечно! А ты, что, не знаешь? Кэ-дин не говорил тебе? — притворилась удивленной госпожа Ван. — Ведь он и завел об этом речь. Он для того и приходил ко мне несколько вечеров подряд, чтобы обсудить этот вопрос с нами. По сути дела, вопрос ясен, только Кэ-мин возражать будет. А кто его боится? Дом общий. Семья разделилась — так уж нужно делиться до конца. А не разделимся — так неужели один человек владеть им будет? — По-видимому, она говорила все это всерьез: скулы ее так и ходили под набеленной кожей лица. Неожиданно она закинула руку за голову и с таким видом вытащила из пучка волос шпильку, словно собиралась заколоть кого-то, но вместо этого стала не спеша ковырять в зубах.

— Уйдем отсюда! — шепнула Шу-хуа на ухо Цинь и ушла первой. Юнь, видя, что Шу-хуа незаметно уходит, вышла вслед за ней, а Цинь осталась в беседке, желая узнать еще что-нибудь новое из разговора теток.

— А по-моему, незачем продавать дом — всем вместе как-то веселее. И потом — дом все-таки собственный. Снимать квартиру у чужих людей — хорошенького мало, — забеспокоилась госпожа Шэнь, и поперек лба у ней протянулись едва заметные складки. Она еще испытывала чувство привязанности к этому дому, а при мысли о том, что придется уехать отсюда и жить только вдвоем с Кэ-дином, ее вдруг охватил страх.

— Ты не думаешь, что говоришь, невестка! — злорадно усмехнулась госпожа Ван. — Не помнишь разве, что говорил на днях Лю-шэн, когда возвращался в деревню? Если арендная плата за прошлый год будет собрана полностью, то, пожалуй, она составит только чуть-чуть больше половины того, что собирали в прошлые годы. А дальше будет еще хуже. Поговаривают о «молодцах с большой дороги»; говорят, восемь частей аренды возьмут они, две части отдадут арендаторам, а хозяева будут только платить налог и денег ни полушки не получат. Что, не завертишься разве, если это, упаси боже, правдой окажется? А у Кэ-аня никаких накоплений, мы этого не выдержим. У нас денег не как у вас! Если землю продать, так за нее сейчас настоящей цены не возьмешь. Что есть будем, если дом не продать? И еще — дом очень большой, нашей семье, например, столько места вовсе не нужно. И сад большой зря пропадает, я за год и бываю-то там всего несколько раз. А потом — в саду вечно что-нибудь страшное происходит: в позапрошлом году Мин-фэн в пруду утопилась, теперь вот Шу-чжэнь в колодец бросилась. По-моему, тут без нечистой силы дело не обходится, останемся здесь — еще какое-нибудь несчастье будет. Ты возьмешь это на себя? Да чего говорить о тебе, Кэ-мин и то не возьмет на себя! — Последние слова ее прозвучали уже как угроза.