Айвенго - Вальтер Скотт

— Понимаю! — молвил король. — И дарую тебе, благочестивому служителю церкви, право охоты в моих Уорнклиффских лесах. Смотри, однако ж, я тебе разрешаю убивать не более трех матёрых оленей на каждое время года. Но готов прозакладывать своё звание христианского рыцаря и английского короля, что ты воспользуешься этим правом иначе и будешь бить по тридцати штук.

— Уж это как водится, ваше величество, — сказал отшельник. — Молитвами святого Дунстана я найду способ приумножить ваше щедрое даяние.

— Я в этом не сомневаюсь, братец. А так как дичь не так вкусна всухомятку, нашему эконому дан будет приказ доставлять тебе ежегодно бочку испанского вина, бочонок мальвазии да три бочки эля первейшего сорта. Если и этим ты не утолишь свою жажду, приходи ко двору и сведи знакомство с моим дворецким.

— А что же для самого святого Дунстана? — сказал монах.

— Получишь ещё камилавку, стихарь и покров для алтаря, — продолжал король, осеняя себя крёстным знамением. — Но не будем балагурить на этот счёт, чтобы не прогневить бога тем, что больше думаем о своих забавах, чем о молитве и о прославлении его имени.

— За своего покровителя я ручаюсь! — радостно подхватил монах.

— Ты отвечай лучше за себя самого, — молвил король сурово, но тотчас же протянул руку смущённому отшельнику, который ещё раз преклонил колено и поцеловал её.

— Моей разжатой руке ты оказываешь меньшее уважение, чем сжатому кулаку, — сказал король Ричард, — перед ней только на колени стал, а перед кулаком растянулся плашмя.

Но отшельник побоялся продолжать беседу в таком шутливом тоне, видя, что это не всегда выходит удачно, — предосторожность, далеко не лишняя для тех, кому случается разговаривать с монархами. Поэтому вместо ответа он низко поклонился королю и отступил назад.

В эту минуту появились на сцене ещё два новых лица.

Глава XLI

Привет вам, о доблестные господа!

Бедны мы, зато веселы мы всегда!

Вас зовём без стыда

Туда, где оленей пасутся стада.

Пожалуйста, милости просим сюда!

Вновь прибывшие были Уилфред Айвенго, верхом на кобыле ботольфского аббата, и Гурт на боевом коне, принадлежавшем самому рыцарю. Велико было изумление Уилфреда, когда он увидел своего монарха забрызганным кровью, а на поляне вокруг него шесть или семь человек убитых. Не менее удивило его и то что Ричард был окружён таким множеством людей, по виду похожих на вольных иоменов, то есть на разбойников, а в лесу это была довольно опасная свита для короля. Айвенго не знал, как ему следует обращаться с Ричардом: как с королём или как со странствующим Чёрным Рыцарем. Король вывел его из затруднения.

— Ничего не опасайся, Уилфред, — сказал он, — здесь можешь признавать меня Ричардом Плантагенетом, потому что, как видишь, я окружён верными английскими сердцами, хотя они немножко и сбились с прямого пути по милости своей горячей английской крови.

— Сэр Уилфред Айвенго, — сказал отважный вождь разбойников, выступая вперёд, — я ничего не могу прибавить к словам его величества. Но всё-таки с гордостью скажу, что из числа людей, пострадавших за последнее время, нет у короля слуг более верных и преданных, чем мы!

— Я в этом не сомневаюсь, — сказал Уилфред, — раз ради них ты, добрый иомен. Но что означает это зловещее зрелище? Здесь мёртвые тела, и панцирь моего государя забрызган кровью?

— На нас напали изменники, Айвенго, — сказал король, — и только благодаря этим отважным молодцам измена получила законную кару. А впрочем, мне только сейчас пришло в голову, что ты тоже изменник, — прибавил Ричард улыбаясь, — и самый непокорный изменник. Не мы ли решительно запретили тебе уезжать из аббатства святого Ботольфа, пока не заживёт твоя рана?

— Она зажила, — сказал Айвенго, — осталась одна царапина. Но зачем, о зачем, благородный государь, сокрушаете вы сердца верных слуг и подвергаете опасности жизнь вашу, предпринимая одинокие поездки и ввязываясь в приключения, словно ваша жизнь не имеет большей цены, чем жизнь простого странствующего рыцаря, который ценит только то, что может добыть мечом и копьём!

— А Ричард Плантагенет и не ищет иной славы, — отвечал король, — ему всего дороже та слава, которую он добывает своим мечом и копьём. Да, Ричард Плантагенет больше гордится победой, одержанной в одиночку своей твёрдой рукой и мечом, чем завоёванной во главе стотысячного войска.

— Но подумайте о вашем королевстве, государь, — сказал Айвенго, — вашему королевству грозит распад и междоусобная война, а вашим подданным угрожают тысячи зол, если они лишатся своего монарха в одной из тех стычек, в которые вам угодно вмешиваться каждый божий день, вроде той, от которой вы только что спаслись.

— Вот как, моё королевство, мои подданные? — нетерпеливо спросил Ричард. — Могу сказать, сэр Уилфред, что если я делаю глупости, то мои подданные платят мне тем же. Например, есть у меня вернейший слуга Уилфред Айвенго, который не слушается моих приказаний, но позволяет себе делать выговоры своему королю за то, что король не поступает точно по его советам. Кто из нас имеет больше поводов укорять другого? Ну, прости меня, мой верный Уилфред. Я недаром скрывал своё пребывание. Некоторое время мне необходимо оставаться в безвестности, как я уже объяснил тебе вчера в аббатстве святого Ботольфа. Это нужно для того, чтобы дать время моим друзьям и верным вассалам собрать свои дружины. Ибо к тому времени, когда всем станет» известно, что Ричард вернулся, он должен иметь такое войско, чтобы сразу устрашить врагов и подавить задуманный мятеж, не обнажив меча. Пройдут ещё сутки, прежде чем Эстотвил и Бохун наберут достаточно сил, чтобы двинуться на Йорк. Сперва нужно получить вести с юга — от Солсбери да от Бошана из графства Уорикшир, а потом ещё с севера — от Малтона и Перси. Тем временем лорд-канцлер должен заручиться содействием Лондона. Внезапное моё появление может подвергнуть меня таким опасностям, от которых не защитит меня и собственный добрый меч, даже в союзе с меткими стрелами отважного Робина, дубинкой брата Тука и охотничьим рогом моего мудрого Вамбы.

Уилфред поклонился с покорным видом. Он знал, что было совершенно бесполезно бороться с духом удалого рыцарства, так часто вовлекавшим его государя в опасности, которых тот легко мог избежать; искать же их, что он делал, было совершенно непростительно в его положении.

Поэтому юный рыцарь вздохнул и промолчал, а Ричард, очень довольный, что заставил его замолчать, хотя и чувствовал в душе справедливость его укоров, завёл разговор с Робин Гудом.

— А что, разбойничий король, — сказал Ричард, — не найдётся ли у вас чего-нибудь перекусить твоему брату королю? Эти предатели заставили меня потрудиться, и я проголодался.

— По правде сказать, — отвечал Робин Гуд, — а лгать вашему величеству я не стану, — наши съестные припасы состоят главным образом из… — Он замялся и, видимо, находился в затруднении.

— Из дичи, вероятно? — весело подсказал Ричард. — Что же лучше такого кушанья? Притом, если королю не сидится дома и он сам своей дичи не стреляет, нечего ему шуметь, когда она попадает к нему в руки убитой.

— Если ваше величество, — сказал Робин, — ещё раз удостоите своим присутствием одно из сборных мест дружины Робина Гуда, в дичи недостатка не будет. Найдутся и кружка доброго эля и кубок довольно порядочного вина как приправа к еде.

Разбойник пошёл вперёд, указывая дорогу, а весёлый король последовал за ним, вероятно испытывая большее удовольствие от предстоящей трапезы с Робином Гудом и его лесными товарищами, чем от пышного пира за королевским столом среди блестящей свиты. Ричард Львиное Сердце ничего так не любил, как заводить новые знакомства и пускаться в неожиданные приключения; если при этом встречались серьёзные опасности, для него было высшим наслаждением преодолевать их. Король, наделённый львиным сердцем, был образцом рыцаря, совершающего блестящие, но бесполезные подвиги, описываемые в романах того времени; слава, добытая собственной доблестью, была для него гораздо дороже той, какую он мог бы приобрести мудростью и правильной политикой своего правления. Поэтому его царствование было подобно полёту стремительного и сверкающего метеора, который, проносясь по небу, распространяет ненужный и ослепительный свет, а затем исчезает, погружаясь в полную тьму. Его рыцарские подвиги послужили темой для бесчисленных песен бардов и менестрелей, но он не совершил никаких плодотворных деяний из числа тех, о которых любят повествовать историки, ставя их в пример потомству.

Зато теперь, в компании случайных спутников, Ричард чувствовал себя как нельзя лучше. Он был весел, благодушен и приветлив к людям любого звания и положения.