Старость аксолотля - Дукай Яцек

– А может, и нет, – решил он, переведя внезапно взгляд на мое лицо. – Всё обойдется. Довольно краткого введения. Вы осознаете стратегическое значение Ада, не так ли? Границы влияния отдельных государств на Мраке по-прежнему нечеткие, здесь трудно прийти к каким-либо обязывающим соглашениям, тем более что те, кто на Земле, упорно отказываются ратифицировать любые договоры. Если бы мы не научились как-то ладить друг с другом, давно бы пошли в ход лазеры и водородные бомбы, что мы развесили над головами. Конечно, фактор страха играет свою роль: нынешнее соотношение сил неизбежно сказывается на этих переговорах. И я не сомневаюсь, что по-прежнему немного нужно, чтобы все треснуло… Прежде всего потому, что здесь никто никому не доверяет; единственное, в чем мы можем быть уверены, – это в своем взаимном отступничестве. Вы знаете, например, что командующий американцами – еврей? Да. А Ад – это область, на которую все претендуют; там сходятся границы трех зон, а косоглазые имеют туда доступ через море. Это абсолютная пустыня. Проникновение с воздуха ничего не дает, впрочем, там почти негде приземлиться; орбитальные сканы тоже предоставляют мало данных. Отправили пешие экспедиции. Большие потери. Постепенно мы полностью перешли на У-меншей. Но и их у нас не так много. Между тем, разгорелся этот скандал с Кротовой норой Икисавы, Дурхманн нашел эти рисунки… Ну, вы еще услышите подробности от доктора Гаспа. Во всяком случае, в Аду сейчас сидит Лещинский и шлет по радио эти свои безумные манифесты, вся планета его слушает. Во-первых, у нас из-за него чудовищные неприятности, э-э-э, политического свойства; во-вторых, люди Гаспа озолотили бы меня, если бы я вытащил из Дьявола хотя бы половину того, что он знает.

– Дьявол – это и есть Лещинский?

– Да, никто уже не называет его по номеру. Впрочем, мы понятия не имели, что у проклятого У-менша вообще есть какая-то фамилия, мы думали, что он выращен на одной из скандинавских животноводческих ферм; но его приручили, поймав на последней фазе. Он называет себя графом! Майн Готт, кем он только себя не называет! Послушайте по дороге записи его передач, и у вас сложится мнение. У нас здесь нет зоопсихолога, так что трудно делать какие-либо выводы, но вряд ли кто-то будет отрицать, что он отбитый на всю голову.

Я позволил себе показать своим видом некоторую растерянность и сомнения: почесал челюсть, надул щеку.

– Похитить или убить, хмм?

Зазвонил телефон. Мунди со вздохом поднялся и подошел к старинному аппарату. Чуть приподняв трубку и держа ее над рычагом, кинул на меня взгляд поверх плеча, прикрытого белым полотенцем.

– Убрать его оттуда тоже важно, но он и правда завладел некоторыми, так сказать, тайнами. С другой стороны… Но вам лучше поговорить с доктором Гаспом, капитан.

Я уже стоял – это явно был конец аудиенции.

– Еще одно, вандельштернфюрер. Почему я?

– Вы знаете польский, капитан. Кроме того, это был просто случайный выбор, а не специальный заказ, не обольщайтесь; какая-то сторона монеты всегда должна быть снизу, и для нее нет никакого «почему». Желаю удачи.

– Хейтла!

Выходя, я успел услышать, как Мунди коротко обменялся парой фраз с программой связи, после чего перешел на русский язык. У него тут прямая линия с Подцерквией? Скорее всего. В гневе и раздражении вандельштернфюрер что-то рычал в трубку. Дверь закрылась.

Куда теперь? Я не собирался плутать здесь, как Юрген. Где вообще моя квартира? Нужно получить информацию от Зигфрида. Терминалы должны быть на каждом перекрестке. На ближайшем, однако, их не оказалось. Я схватил за плечо проходящего мимо парня в летной куртке с чуть покрытыми патиной серебряными эмблемами АстроКорпса. В ответ на вопрос он махнул рукой в левый коридор и что-то буркнул о баре. Через два шага он остановился и оглянулся. – С «Геринга»? Где девушки? – А? – Из его последующих слов я понял, что здесь уже давно все слюной изошли в ожидании нашего прибытия, так как видели список экипажа «Геринга», а в этом списке каждая третья фамилия принадлежала женщине – тогда как до сих пор соотношение полов среди жителей Клина составляло шесть к одному не в пользу женщин. – Не в нашу пользу! – фыркнул летчик, закуривая сигарету. – Когда вы наконец их высадите? – Мы только что припарковались на геостационарной…

Терминалы в баре были встроены в стойку. За прилавком металлопластиковая автоматная богиня Кали подавала безалкогольные напитки; кроме меня единственным клиентом был один возрастной мужик в потертом на локтях свитере, засыпающий над каким-то карманным романом и стаканом густого бурого сока. Я вставил карту, терминал определил пользователя. Загорелась иконка сообщений. Я открыл почту. Доктор Гасп просит как можно скорее явиться в 125A4XII. А где это? Я запросил карту. Мою квартиру от кабинета доктора Гаспа отделяли два этажа и семь поворотов – а от этого бара… Я запутался, водя пальцем по экрану. Неудивительно, что здесь такой лабиринт – комплекс Клина годами планомерно расширялся, проходческие машины с алмазными резцами рыли все новые туннели и отсеки.

Парень в свитере пукнул во сне и почесал ключицу. Восьмирукая барменша скрипела, перемещаясь вдоль стойки, размахивала своими обманчиво хрупкими конечностями, полируя прилавок. Чья это игрушка, интересно; какая-то шутка инженеров. Заказав распечатку полного плана Клина, я выбрал из открывшегося меню сок черной смородины. Машина отсчитала двести двадцать марок. Ничего бесплатно, даже для покорителей космоса. Впрочем, у сока от черной смородины был только цвет. Я собрал распечатку и двинулся к лифтам.

Часть коридоров тонула в полумраке. Несколько раз я вляпался ногой в лужи смазки, так некстати попадавшиеся мне на пути, отчего подошвы ботинок стали липнуть к полу. В динамиках, спрятанных где-то под потолком, дважды загудело, звук перешел в высокий писк. На внутренней стороне лифтовых дверей кто-то выцарапал карикатуру на канцлера Геделя, особенно бросались в глаза отвисшие уши.

Все это вместе напоминало скорее подземный лагерь на этапе ликвидации, нежели инопланетную базу Третьего Рейха. Не так, не так я ее себе представлял. Я отгонял от себя горькие мысли, однако настроение неизбежно ухудшалось с каждой минутой. В довершение ко всему холодный страх скрутил живот при воспоминании о словах Мунди. Завтра утром! В Ад! Похитить или убить! Сок бурлил в кишечнике, безвкусная жидкость секретного происхождения рвалась обратно в горло волнами горечи. А если это правда? Если действительно – до смерти?.. Мрак. Нет возврата. В этом лифте, помимо собственного запаха планеты, ощущался запах аммиака. Я прислонился спиной к холодной стене, по телу пробежала дрожь, стало влажно под комбинезоном. Тыльной стороной ладони я отер лоб: холодный пот. Сквозь зубы пробормотал бессильное проклятие. Жизнь одна, и только один раз ее можно проиграть.

Гасп надиктовывал своей цифферрехненмашине поправки к какой-то статистике. Он кинул на меня сонный взгляд поверх очков. Закутанный в темный клетчатый плед, он напоминал египетскую мумию. Торчали только руки и голова, на голове наушники, в левой руке – какие-то бумаги, а в правой – большой платок. Гасп время от времени в него сморкался. Мы обменялись любезностями, я вошел и сел на единственный свободный стул, так как на остальных – а также на столе, на полу, на полках и, насколько позволяла видеть приоткрытая дверь, в соседней комнате – лежали маленькие и большие, закрытые и открытые серые пластиковые контейнеры, где хранились образцы флоры и фауны Мрака, утопленные в кристально-прозрачных брусках твердой массы, замороженные, секционированные, распятые на сложных распорках, нарезанные на тончайшие, почти двумерные препараты, а также живые – живыми во всяком случае были два черных, как уголь, зверька, по величине и форме напоминавшие хомяков; медленными движениями шести лапок они царапали прутья клетки, помещенной в контейнер.

Гасп чихнул, сдвинул наушники (какая-то опера), дал цифферрехненмашине команду закрыть приложение, чихнул еще раз, а затем буркнул: