Сын Толстого: рассказ о жизни Льва Львовича Толстого - Бен Хеллман

в которой расскажет о собственном видении жизни, сформированном «размышлениями и наблюдениями, которые не отпускают его никогда». Мир во всем мире – наиглавнейший для него вопрос. Но как на самом деле обстоит дело с духовным аспектом в мире, где доминируют материальные интересы? Лев спокойно отвечает:

Моими великими учителями и наставниками были, в частности, китайцы. Видите ли, мадам, человеку нужна вера. Главные учителя для меня – Конфуций и Лао Цзы. Я верю в природную доброту человека, но он также способен пасть… Как и la vie spirituelle, духовная жизнь, жизнь мысли, стремление человека к совершенству – только это имеет несокрушимую ценность.

Но насколько богата la vie spirituelle в Швеции? Стьернстедт сама не уверена в ответе. Возможно, это социально-этическое стремление к упрощенной форме христианства? Но наиболее распространен здесь все же слегка американизированный образ жизни. Лев прекрасно понимает, что Стьернстедт имеет в виду. На самом деле подобная ситуация наблюдается повсюду. И его душевные настроения тоже бывают весьма переменчивы. Иногда он с ребячливой радостью мечтает о статуэтке Лао Цзы на буйволе, а в другие дни погружается во мрак. Но важно в любой момент помнить три главных правила китайских учителей: смирение, умеренность, честность. «Более ничего не нужно. И все равно редко кто из нас способен следовать этим заветам».

Чай допит. Лев отказывается от предложенной сигареты. Но не прочь поговорить еще немного. Стьернстедт это очень нравится. Они обсуждают Россию, но не затрагивая политику. Лев ведет себя раскрепощенее, демонстрирует то, что представляется Стьернстедт прекрасным русским качеством, – умение сделать так, чтобы другие почувствовали себя дома, в окружении друзей. «Мудрец Лао Цзы действительно обрел истинного духовного ученика в лице третьего, говорящего на шведском языке сына Льва Толстого, художника и философа», – подводит итог встречи Стьернстедт.

Он должен писать и по-шведски. Лев временно откладывает в сторону все свои многочисленные французские рукописи. Переходить на другой язык нелегко, под рукой всегда лежит словарь. Таня проверяет его шведский, а если у Льва есть какой-нибудь подходящий рассказ на русском, Кита готов его перевести.

Результаты мизерны. Во всяком случае, так это выглядит со стороны. Любовный роман Kom tillbaka («Вернись»), действие которого разворачивается в Париже, а главная мысль заключается в том, что нужно «любить духовно», шведскими издателями отвергнут. Не вызывает энтузиазма и предложение переиздать его Tolstoj intime. Но в Svenska journalen выходит рассказ «Чайки Ментона», а «Красное яйцо» о неудавшихся поисках сокровищ в Петрограде в 1918-м берут в рождественскую антологию, обе публикации за 1939 год.

В статье для эдинбургского Chamber’s Journal Лев комментирует вегетарианство и идеал трезвости Толстого. К этим аспектам мировоззрения отца Лев относится с уважением, но обойтись без критики все же не может. Если бы Толстой употреблял в пищу рыбу и мясо, он бы наверняка смог прожить еще десять лет. Человеку необходимы животные жиры, Лев в этом уверен. Отказаться от алкоголя Толстому было легко, но от табака сложнее. Беседуя в конце года с датским журналистом, Лев уже оправдывает употребление крепких напитков: «Алкоголь – это благословение. Люди еще слишком мало развиты, чтобы обходиться без стимуляции, им постоянна нужна ее помощь».

В Chamber’s Journal Лев критикует отца за слишком быстрые радикальные и оптимистичные выводы и пренебрежение самокритикой (свойственное в некотором роде и самому Льву), но в одном отец и сын едины – для обоих самое важное значение имеет духовная жизнь, а плотские потребности уходят на второй план. Или: «Чем меньше у нас требований, тем счастливее становится наша жизнь», – вспоминает Лев старую, но забытую истину. Упрощать собственный образ жизни обездоленному и лишенному средств Льву, разумеется, намного проще, чем его отцу.

После исканий всей жизни Льву кажется, что он близок к обретению устойчивого мировоззрения. Полученный опыт трудно передать словами, но он, по крайней мере, пытается сделать это в письме к Сергею:

Но, главное, я счастлив тем, что сознаю многое мудрое, чего не знал раньше, и стараюсь жить по великому закону правды, управляющему миром и людьми. Истин я знаю бесконечное количество, но все они вместе составляют одну, как лучи солнца бесконечны и часто идут и указывают в противоположные направления, но все вместе составляют солнце и дают его свет и тепло. Поэтому нет разницы между добром и злом, правдой одного и правдой другого, хотя они могут быть противоположны. Они все тепло и свет. Еще Конфуций научил меня не горевать и ничего не бояться, раз я не сознаю в душе моей никакой вины. Не остается никакого земного, материального следа на земле даже от самых так называемых великих людей. Все исчезает бесследно, кроме духа, то есть мысли, то есть добра, то есть морали, то есть правды.

Сергей ничего не понимает. «Читай между строк», – призывает его Лев. И дает разъяснения:

Что есть истина? – Для преступника – убить и обокрасть. Для другого – отдать последнюю рубаху. Две противоположные правды. Нужны другие критерии суждений и отправлений мысли, чтобы ясно понять и постоянно понимать явления жизни и руководить ею, и такой критериум я установил для себя, и он помогает мне. Кришна, бог Индии, давно открыл эту же «Америку», что нет разницы между добром и злом именно потому, что добро и зло, как и правда и неправда, добро и правда для одного и противоположное для другого. Но если я говорю: «Это вредит жизни человека и человечества, а это помогает и полезно», – то я уже могу различить положительное от отрицательного.

Семидесятилетие в 1939 году Лев отмечает в кругу своих. Его захлестывает благодарность. Радует то, что семья растет, заключаются браки и рождаются дети. В середине лета он работает над заказанным портретным бюстом в Ландскроне, где снимает жилье на улице Сёдра-Лонггатан. Речь идет об «очень интересном и сильном типе». На самом деле Лев чувствует себя лучше в роли скульптора, чем в роли писателя. Он может погружаться в работу целиком, забывая обо всем прочем. Единственное, что ему нужно потом, – отдых и хороший ужин.

К столетию Эрнста Вестерлунда, которое отмечается осенью того же года, появляются воспоминания о тесте. Впечатления исключительно позитивны. Вестерлунд был волевым и добрым человеком, широко образованным врачом и провидцем. Вне работы он был сердечным и любящим, никогда не злился и никого не осуждал. На самом деле как человек он был лучше его собственного отца, говорит Лев в упомянутом выше датском интервью. Как пример, подтверждающий любовь Вестерлунда ко всему живому, Лев в юбилейной статье