Балтийское небо - Николай Чуковский

На них выскочил красноармеец, размахивая гранатой. Увидев, что это свои, он сказал:

- Вы прямо на минные поля ползете.

Здесь, оказывается, можно было не ползать, а ходить, и он повел их по узкой мокрой тропинке через старую облетающую березовую рощу, где почти у всех берез были срезаны снарядами вершины, Татаренко нес Лунина, как ребенка, посадив его себе на руки.

- Опустите меня на землю... - несколько раз просил Лунин.

- Вам неудобно, товарищ гвардии майор? - спрашивал Татаренко.

- Мне-то удобно, да ведь вы устали. Этак нельзя. Надо вам отдохнуть.

- Я нисколько не устал, - возражал Татаренко. - Вот еще! Вы только держитесь за меня покрепче,

И продолжал шагать.

Наконец они оказались в ходе сообщения - длинном окопе, на дне которого по колено стояла черная вода. Им теперь поминутно попадались красноармейцы с автоматами; многие из них дремали, стоя в воде, прислонясь к стенке окопа. Затем Татаренко и Лунин попали в землянку, где их приветливо встретил очень молоденький лейтенант; закутанный в плащ-палатку, он, поджав ноги, сидел на нарах, как птица на жердочке, потому что на дне землянки стояла вода.

- Мокро живем, - пожаловался он Татаренко. - Вот зима придет, так посуше станет, а до тех пор и спим в воде, и едим в воде...

Татаренко с любопытством приглядывался к незнакомому пехотному житью-бытью.

- И давно вы в этих болотах стоите? - спросил он,.

- Да, почитай, уже год, - ответил лейтенант, подумав. - Те, что справа от нас, под Синявином, те дерутся, - прибавил он с завистью, - а у нас тихо. Полеживаем, постреливаем... Не слыхали, когда пойдем в наступление, освобождать Ленинград?

Он впервые видел летчиков вблизи и, кажется, полагал, что они должны быть гораздо более осведомлены обо всем, чем он сам. Принял он их радушно и участливо расспрашивал о ноге Лунина. Он объяснил, что у них есть и медсанбат и доктор, и даже сам вызвался проводить их туда. Но Лунин, обессилевший от боли и до сих пор молчавший, вдруг запротестовал. Его охватил ужас перед возможностью оказаться в чужом медсанбате, далеко от своих, он стремился во что бы то ни стало вернуться домой, к себе в полк.

- Не оставляйте меня! - шептал он Татаренко. - Я вполне могу терпеть... Только не оставляйте!

Татаренко сначала колебался, не зная, как правильнее поступить, но, заметив неподдельную тревогу в глазах Лунина, принялся стойко обороняться от всех попыток уложить его в чужой медсанбат. Он просил машину, чтобы довезти своего раненого командира до аэродрома. Лейтенант усердно звонил по телефону и минут через двадцать сообщил, что начальник штаба полка предоставляет в распоряжение раненого летчика "эмку".

Устроить Лунина в легковой машине было трудно, потому что он из-за больной ноги не мог сидеть. И Татаренко до самого аэродрома держал его грузное тело у себя на руках, чтобы по возможности избавить от толчков и ударов.

Солнце давно уже зашло, осенняя ночь навалилась на землю густой и влажной тьмой. Эту тьму время от времени разрывали яркие сполохи взрывов, на фоне которых мгновенно возникали, чтобы сразу исчезнуть, причудливые очертания уже почти голых березовых ветвей. Много часов ехали они в темноте по лесным дорогам, с шелестом расплескивали лужи, подскакивали на корнях и колдобинах, и перед ними бежало пятнышко голубого света, падавшего из почти целиком заклеенных, выкрашенных синей краской фар.

Стараясь не стонать, Лунин думал, что вот так же он вез Серова. А теперь его самого везут. У Серова рука, а у него нога... Неужели и он, как Серов, уедет теперь куда-нибудь вдаль и навсегда расстанется с эскадрильей, с полком и не увидит, что с ними будет дальше?... Эта мысль приводила его в ужас, мучила сильнее боли. Хорошо, что Татаренко его не выдал и он попадет не к чужому доктору, а к своему... Гвардии военврач третьего ранга Громеко... Чужой доктор непременно отправил бы, а со своим он сговорится.

Несмотря на боль, он в конце концов всё-таки задремал и проснулся от шума голосов и яркого света. Его внесли на руках в избу санчасти. Ермаков, Хильда, Слава, Коля Хаметов, Костин, Деев, Ваня Дзига... Как бледны их лица... Или это только так кажется от света керосиновой лампы?.. Огоньки дрожали в зрачках их встревоженных глаз.

На аэродроме в эту ночь никто не ложился, все ждали. О том, что Татаренко, которого вначале считали пропавшим без вести, нашелся и что он везет Лунина, все уже знали от Тарараксина, до которого эта весть дошла по телефону.

- Всех пйошу удалиться! Сколько йаз еще повтойять? - говорил доктор Громеко, поспешно надевая халат. - Вот сюда его кладите, на стол. Остойожно!

- Доктор, вы не отправите меня отсюда, как Серова? - спросил Лунин. Не отправляйте... Делайте со мной всё, что хотите, но только оставьте здесь...

- Вас? Отпйавлять? Куда? - громко переспросил доктор, ловкими и быстрыми движениями освобождая Лунина от его намокшего, грязного комбинезона. - Зачем вас отпйавлять? С такими пустяками мы и сами спйавимся. Все кости целы. У вас пйосто вывих. Не пейелом, а вывих... Минутку... Я впйавлю вам ногу в сустав, и чейез тйи дня вы будете пйыгать...

Доктор обхватил руками больную ногу.

- Уже? - спросил Татаренко, всё еще державший Лунина за плечи.

Доктор взглянул ему в лицо. У Татаренко дрожали губы.

- Сейжант Татайенко, вы тйусите, как баба. Уходите, вы мне не нужны! приказал доктор. - Маша! - крикнул он санитарке. - Подойдите. Станьте здесь. Дейжите гвайдии майойа за плечи. Вот так!

Он дернул Лунина за ногу, и Лунин потерял сознание от боли.

7.

Бои у Синявина к концу сентября поутихли. Они не внесли сколько-нибудь существенных изменений в очертания фронтов вокруг Ленинграда и Ладоги. Но дело свое они сделали: немцы теперь знали, что не могут отсюда увести на Сталинградский фронт не только ни одной дивизии, но ни одного полка, ни одного батальона.

- С немцем случилось, как с тем дураком, который кричал, что он поймал медведя, - сказал Уваров, зайдя навестить Лунина в санчасть. - Ему кричат: "Тащи его сюда!". А он: "Не могу, медведь не пускает!".

Лунин никогда не видел Уварова таким оживленным и веселым, как в этотраз. Он словно знал что-то хорошее, но не хотел сказать. Лунин спросил его, как дела под Сталинградом.

В те дни все спрашивали Уварова о Сталинграде. Гигантская битва на Волге продолжалась, волнуя все сердца, а сообщения сводок были скупы и сдержанны.

- Мне об этом известно столько же, сколько и вам, - ответил Уваров. И думаю я об этом то же самое, что и вы..

- Как? - удивился Лунин. - Что же вы думаете?

- Что тетива натянута до предела, - сказал Уваров неторопливо и серьезно.

- И что ее скоро спустят?

- Вот-вот.

- Да, и мне так думается... - сказал Лунин.