Замри, умри, воскресни - Мэриан Кайз

А смета? С учетом открывшихся обстоятельств первоначальная сумма в одночасье удвоилась. И снова это была хрестоматийная ситуация, но я и ее отнесла на свой счет.

Пробормотав что-то насчет новых перемычек, для которых нужны швеллеры — знать бы еще, что это такое, — и невозможности продолжать работу до их прибытия, молодые люди — как мне сказали, тоже в соответствии с установившейся традицией — вмиг испарились. Я опять приняла это на свой счет.

Две недели мы их вообще не видели. Однако не забыли. Мы с Антоном, Эмой и Зулемой — о ней я еще расскажу — жили на свалке. Красивый старинный деревянный пол был истоптан грязными сапогами, я то и дело натыкалась на газеты в самых неподходящих местах (например, под подушкой у Эмы — кто их туда запихнул?), под ногами хрустел рассыпанный сахарный песок; часто слышишь, что строители пьют слишком много чая — я была не против чая, но против злосчастного сахара, с которым его пьют.

Каждую ночь я готовилась к тому, что кто-то взберется по лесам, проникнет в дом через одну из многочисленных пробоин в стене и ограбит нас. Впрочем, грабитель ушел бы разочарованным — самое ценное, что у нас было, это Эма.

По всему дому валялись инструменты, и Эме особенно полюбился огромный гаечный ключ. Она так к нему привязалась, что норовила взять с собой в постель. Другие дети отказываются уснуть без плюшевого зайки или любимого одеяла; мой ребенок жить не мог без гаечного ключа длиной с ее мягкую, пухлую ручонку. (Она назвала его Джесси — в честь моей сестры, которая в июне ненадолго приезжала домой из Аргентины, где теперь жила со своим парнем, Джулианом. Эма была от нее без ума.)

Но хуже всех навалившихся на нас невзгод была вездесущая пыль. Она забивалась под ногти, в постельное белье, в глаза — мы жили в условиях постоянной песчаной бури. Процедура нанесения крема на лицо превратилась для меня в подобие пилинга, а от идеи убраться в доме я давно отказалась за полной бесполезностью.

Все это было невероятно грустно, особенно для меня, ведь я «работала на дому», но когда я жаловалась Антону, он успокаивал меня тем, что рабочие вернутся, как только прибудут швеллеры — откуда их там доставляют.

Я по-прежнему не имела понятия, что такое эти швеллеры, но это было неважно. Мое сердце и так было разбито.

Как-то пыльным утром, поедая свою кашу перед тем, как уйти на работу, Антон вдруг отложил ложку и воскликнул:

— Не могу отделаться от ощущения, что ем грязь. Он запустил ложку в тарелку и что-то извлек.

— Ну, что я говорил! Ком грязи.

— Это овсянка, — возразила я.

— Нет, грязь! Каша из строительной пыли. Я сделала вид, что напрягаю зрение.

— Действительно, грязь.

Может, теперь он им наконец позвонит.

Он позвонил прорабу — его звали Макко, — и ответ поверг нас в ужас. Швеллеры уже давно прибыли из своей Швеллерляндии, но работяги успели взяться за другой заказ, а к нам вернутся, чтобы закончить начатое, как только освободятся.

Мы грозили, топали ногами, извергали проклятия всеми доступными способами. Они просто обязаны прийти. Посмотрите, в каком состоянии наш дом. Так жить невозможно!

С тех пор прошло больше недели, за это время мы с Антоном поочередно им звонили и самым строгим образом требовали, чтобы они вернулись к работе и закончили дело, но они над нами только смеялись. Это не плод моей больной фантазии, я знаю, что смеялись: я слышала.

Наконец Антону удалось вырвать у них обещание: они приедут в следующий понедельник. Бригадир поклялся здоровьем мамы, что в понедельник они будут у нас вместе со швеллерами.

Сейчас был четверг. Три дня уже просрочено.

— Нет, Антон, никакого намека.

— Твоя очередь звонить.

— Прости, но, по-моему, нет. Я им сегодня с утра звонила. — Мы звонили строителям по четыре-пять раз на дню.

— Не ты, а Зулема.

— Потому что я ей за это дала взятку.

— Что на этот раз? Я помялась.

— Тональный крем.

— Который я тебе купил? «Джо Малоун»?

— Да, — сказала я. — Прости. Не сердись на меня. Он мне очень нравился. И сейчас нравится. Но я терпеть не могу им звонить, а у нее это хорошо получается. По крайней мере, они над ней не смеются.

— Это переходит все границы! — Антон неожиданно заговорил с мрачной решимостью. — Пора обратиться к адвокату.

— Нет! — закричала я. — Тогда они никогда не вернутся! — Я на каждом шагу слышала, что стоит только заикнуться про адвоката — и делу конец. — Пожалуйста, Антон, не делай этого. Давай наберемся терпения.

— Ладно, я им позвоню, — сказал он.

Тут я вспомнила, что мы договорились, что у него будет послабление, поскольку ему накануне запломбировали зуб.

За последнюю неделю мы с Антоном выработали сложную систему послаблений, поощрений и обязательств, касающихся общения с работягами. Поскольку я зарабатывала больше Антона, мы условились, что на каждый мой звонок будет приходиться два его. Однако нагрузку можно было переложить на другого человека путем взятки, бартера или словесного убеждения; дважды мне удалось проделать это с Зулемой — я подкупала ее косметикой. Антон пытался приобщить к нашим вахтам Эму. Пропустить звонок можно было и по болезни; вот почему посещение зубного врача освобождало Антона от очередной повинности. Я, в свою очередь, с нетерпением ждала месячных.

В двери звякнул ключ — это Зулема с Эмой вернулись с прогулки.

— Я забыла про твой зуб, — сказала я Антону. — Не волнуйся. Я сама позвоню.

Совершив сей великодушный акт, я положила трубку.

Можно опять подбить Зулему.

Итак, Зулема. Зулема была наша домработница. Она стала составной частью нашей бесстрашной новой жизни — новый дом, моя работа над новой книгой и т. п. Рослая, симпатичная и волевая девушка. Три недели назад она приехала из Венесуэлы.

Я ее боялась. Антон — тоже. В ее присутствии даже Эма переставала улыбаться.

Первоначально планировалось, что Зулема появится в нашем доме по окончании строительных работ. Мы рассчитывали ввести ее в красивый дом, излеченный от сухой гнили, но, когда стало ясно, что к моменту ее прибытия наше жилье еще будет в плачевном состоянии, я позвонила ей насчет отсрочки. Зулема, однако, была неколебима, как ракета на заданном компьютером курсе.

— Я приеду.

— Да, но дом фактически представляет собой стройплощадку.

— Я приеду.

Мы с Антоном, как безумные, сбились с ног, готовя для нее спальню в задней части дома — это была единственная спальня с целыми стенами. Мы отдали ей свою кованую кровать и свое лучшее покрывало, и комната выглядела очень миленько, намного лучше, чем те, в которых спали мы или Эма. Но Зулема бросила один взгляд на окруженный строительными лесами, пропитанный пылью дом и объявила: