Королева пустыни - Джорджина Хауэлл

Не один шейх, встречавшийся с Гертрудой по работе, пытался снискать ее начальственную благосклонность подарком – согласно традициям, заложенным в дни турецкого владычества. Когда однажды ей подарили арабского коня, она вернула его дарителю, покачав головой и улыбнувшись, но Коксу призналась, что животное было прекрасно и ей очень хотелось его оставить. Не успела закончиться неделя, как секретариат «выделил» ей прекрасную кобылу. В 1920 году Гертруда добавила к ней пони, маленького серого араба: «Он совсем молод, и его нужно дрессировать, так что мы предпринимаем приятные конфиденциальные прогулки с собаками перед завтраком, и он уже обучается. Умный, насколько возможно, исключительно хорошо прыгает и любит воду. Его копытца не делают ошибок».

Шейхи, поняв, что Хатун не принимает ценных подарков, стали искать обходные пути. Двое из них, чьи проблемы уже решились, подарили ей молодую газель. Ничего более приятного нельзя было придумать. Газель прыгала по саду, ела финики, упавшие с деревьев, и брала огурцы из рук. Ночью она спала, свернувшись в клубок, на веранде рядом со спальней Гертруды. «Очень милый зверь. Я теперь ищу мангуста», – писала Гертруда. Вскоре прибыл и мангуст – его принес юноша, сын мэра Багдада. «Обаятельнейшая зверушка. Сегодня утром сидел у меня на руке и ел яичницу, как христианин».

Еще с Каира Гертруда жила на Востоке на свое жалованье – 20 фунтов в месяц, – а щедрые годовые отчисления, накапливающиеся дома, не трогала. Хью в письмах задавал ей вопрос, что она хочет делать с этими деньгами.

Поскольку две вещи, которых она хотела – хорошая еда и отлично сшитая европейская одежда, – в Ираке были недоступны, Гертруда не проявила интереса к финансам, что является прерогативой очень богатых: «Ты на прошлой неделе говорил о богатстве, лежащем в моем банке. Это просто нелепо. Всегда делай с любыми моими деньгами все, что ты сочтешь подходящим, в том числе присвой их, если надо. Мне, как уже было сказано выше, плевать. Этой темой я никогда не интересовалась… Если когда-нибудь мне понадобятся деньги, я всегда могу их попросить, храни тебя Господь!»

Климат продолжал ее донимать, и ей приходилось спасаться в офицерском госпитале: в холодную погоду ее мучили холод и бронхиты, летом – изнуряющая жара и повторяющаяся малярия. При температуре выше 120°[34] даже ночью Гертруда стелила постель на крыше, макала простыню в ведро с водой и заворачивалась в нее. Когда простыня высыхала, надо было вставать и повторять эту процедуру. Комнаты в офисе промывались два-три раза в день. Зимой иногда приходилось надевать два платья, одно на другое, и сверху еще меховое манто. От постоянной перегрузки на работе, непрерывных сигарет и жары Гертруда сильно похудела. Когда болезнь загоняла ее в госпиталь, она злилась и рвалась обратно на работу. Выяснилось, что, если вернуться домой слишком рано, все равно придется возвращаться долечиваться. Однако Гертруда не прекращала полностью работу: она продолжала писать меморандумы, набрасывала черновой вариант выходящего раз в две недели правительственного вестника, а в ноябре 1917 года взялась за редактирование местной газеты «Аль-Араб». Она думала, что достаточно уже перенесла тропических болезней, как сказала своим родителям, и готова была перевернуть новую страницу. В письме с больничной койки Гертруда благодарит Хью за баснословный подарок на сорокадевятилетие: «Одно из немногих моих утешений – твой изумительный изумруд – вделан в брошь-заколку ночной рубашки, и я смотрю на него с огромным удовольствием и думаю, какой же ты любимый отец». Примерно через месяц она получила с дипломатической почтой письмо от Флоренс, сопровождаемое большой коробкой: «Приехал целый ювелирный магазин брошек и подвесок – прекраснейших. Как это вы уговорили собственную совесть позволить себе такое расточительство? Спасибо вам обоим; они превосходны, и я представляю, в какой безграничный восторг придет весь индийский экспедиционный корпус Д».

Индийский экспедиционный корпус Д выгнал турок из Багдада и южной Месопотамии, но к середине 1917 года еще осталось двести квадратных миль поля боя на севере, и стояла задача выбить турок из мосульского вилайета и с сирийской границы. Еще год турки вели арьергардные бои, опустошая местность, забирая с собой провизию и все, что можно было забрать, отступая через историческую житницу Ирака. Наступающие британцы подвергались атакам на коммуникации и оросительные системы, а турки были готовы хлынуть снова в любую провинцию, где британская армия не справится с поддержанием порядка.

В Кербеле местные шейхи, временно управляющие администрацией, были пойманы на «живой торговле поставками» с врагом через пустыню. Этих лиц низложили или убедили так не делать, а друг Гертруды Фахад-Бег и его бедуинская конфедерация племен аназех стали следить за торговцами. В другом священном городе, Неджефе, дефицит продовольствия привел к местным возмущениям, вызванным турецкой провокацией. События обернулись на пользу британцам благодаря шиитам, у которых вызывало гнев то, как турецкая администрация обращалась с их святынями. Один из политических агентов, капитан Маршалл, был убит, но англичане среагировали разумно: по городу не было сделано ни единого выстрела, а гробница и святые места остались неприкосновенными. Мир восстановили, но Кербела и Неджеф продолжали оставаться центрами политического неблагополучия.

Повсюду в центральной и южной Месопотамии британская армия создавала неограниченный рынок труда и местной продукции – и в отличие от своих предшественников за это платила. Два южных вилайета с центрами в Багдаде и Басре наслаждались процветанием, неизвестным во времена Османской империи.

Среди всего багдадского штата только Гертруда могла разобраться во множестве рас и вер на севере, востоке и западе от Мосула. В горах арабские племена сменялись курдскими, к западу в пустынях жили езиды – дьяволопоклонники, странная секта, которую Гертруда особенно любила. У их шейхов была уникальная способность брать в руки гадюк, а их прорицатели, как считалось, умели предсказывать будущее. «Дьяволопоклонники сговорчивы и уступчивы, хотя моральные нормы у них свободные», – писала она о встречах с ними, замечая, что в 1915 году они приютили значительное число армянских беженцев. Помимо курдских племен, существовало приличное количество христианских сект (среди которых основными были халдеи, якобиты, несторианцы), а также туркмены, объявлявшие себя потомками Тамерлана. На левом берегу Тигра среди прочих экзотических групп, шабак и сарли, владеющих тайным знанием, жили али-илахи, таи и еврейская община. Преобладающим было племя шаммаров, наследственных врагов аназехов. Шаммары состояли на жалованье у турецкой армии и готовы были нападать на караваны, взрывать каналы, совершать набеги и грабить все, до чего могли дотянуться.