Помощник. Якоб фон Гунтен. Миниатюры - Роберт Вальзер

Подобно тому как стойкий портной Дюнн гарантировал безупречность своей работы, так и я обещаю и гарантирую подробность и точность, а также лаконичность и краткость требуемой налоговой декларации.

Хочу сразу же окунуться в эту восхитительную ситуацию:

— Позвольте вам сказать, — непринужденно и смело обратился я к налоговому инспектору, а возможно, и к самому почтенному налоговому директору, который приклонил ко мне свое начальственное ухо, дабы внимательно выслушать начатое мною сообщение, — что я как бедный писатель или же homme de lettres[14] располагаю весьма ненадежным доходом.

В моем случае, разумеется, никаких признаков накопления капитала обнаружить нельзя, что я, к моему величайшему прискорбию, тем самым констатирую, хоть и не лью слезы по поводу сего печального факта.

Я не отчаиваюсь, но столь же мало имею причин торжествовать или ликовать. В общем, я, как говорится, еле-еле свожу концы с концами.

В роскоши я не купаюсь. Это вам ясно с первого взгляда. Пищу, которую я ем, можно назвать достаточной и скудной.

Вам явно пришла в голову мысль, будто я располагаю разнообразными доходами. Я считаю себя вынужденным вежливо, но решительно воспротивиться как этой мысли, так и другим предположениям подобного свойства, и сообщить вам голую, нехитрую правду, которая, что ни говори, гласит одно: я совершенно свободен от богатства, зато весьма обременен всеми видами бедности, и будьте добры иметь это в виду.

По воскресеньям я едва могу показаться на улице, потому что у меня нет выходного платья. По своему умеренному, бережливому образу жизни я схож с мышью-полевкой. Даже у воробья и то больше шансов стать зажиточным, нежели у ныне докладывающего вам налогоплательщика. Я написал несколько книг, но, к сожалению, они не встретили ни малейшего отклика у публики. Это привело к удручающим последствиям. Я ни секунды не сомневаюсь в том, что вы это поймете и соответственно представите себе мое своеобразное финансовое положение.

У меня нет никакого официального поста, никакого престижа в обществе и т. д. — это ясно как день. Перед таким человеком, как я, ни у кого, видимо, не существует ни малейших обязательств. Живой интерес к художественной литературе представлен чрезвычайно слабо. Кроме того, беспощадная критика, которой каждый считает своим долгом подвергнуть произведения нашего брата, также причиняет нам сильный вред и словно тормоз препятствует достижению самого скромного благосостояния.

Конечно, существуют добрые покровители и любезные покровительницы, время от времени благородно оказывающие поддержку писателю. Однако дар это отнюдь не доход, а помощь — не состояние.

По этим убедительным мотивам, высокоуважаемый господин директор, я бы вас просил любезно отказаться по отношению ко мне от какого бы то ни было повышения налога, о котором вы меня уведомили, и, бога ради, постараться оценить мою платежеспособность елико возможно низко.

Директор, или таксатор, сказал:

— Однако вас всегда видят гуляющим!

— Гулять, — отвечал я ему, — я должен непременно, чтобы воодушевляться и поддерживать связь с миром, ибо, перестав его ощущать, я не смогу больше написать ни единой буковки, не смогу создать ни единого произведения, ни в стихах, ни в прозе. Без прогулок я был бы мертв, а от своей профессии, которую горячо люблю, вынужден был бы давно отказаться. Без прогулок и возможности подхватывать сообщения на лету я не смог бы сделать даже пустячного сообщения, не смог бы также написать статью, не говоря уже о новелле. Без прогулок я был бы лишен возможности копить факты и наблюдения. Такой умный и просвещенный человек, как вы, мгновенно это поймет.

Во время моих пространных прогулок мне приходят в голову тысячи дельных мыслей, а сидя взаперти у себя дома я бы жалким образом засох и зачах. Гулять мне полезно не только для здоровья, но и для дела, не только приятно, но и необходимо. Прогулка способствует моим профессиональным занятиям и в то же время доставляет удовольствие мне лично: она меня утешает, радует, бодрит, является для меня наслаждением; в то же время ей свойственно меня подстегивать и побуждать к дальнейшему творчеству, преподнося мне множество более или менее значительного объективного материала, который я потом могу основательно обработать дома. Каждая прогулка изобилует достопримечательными, волнующими явлениями. На этих милых прогулках, будь они хоть совсем короткими, тебя в большинстве случаев буквально обступают картины, поэмы во плоти, притягательные вещи, красоты природы. Зрению и чувствам внимательного наблюдателя, который, конечно, должен гулять не с опущенными, а с открытыми, незамутненными глазами, открывается возможность познать природу и край во всем их очаровании и прелести, если только он хочет, чтобы его прогулка возымела достойную цель и широкий, благородный смысл.

Подумайте о том, какое обнищание, какой плачевный крах постигли бы писателя, если бы природа — мать, отец и дитя — каждый раз не подводила его снова к источнику добра и красоты. Подумайте о том, какое огромное значение для писателя снова и снова приобретают уроки и бесценные высокие наставления, которые он черпает на вольном просторе. Без прогулок и связанного с ними созерцания природы, без этого столь же отрадного, сколь и поучительного, столь же ободряющего, сколь и неизменно предостерегающего осведомления я чувствую себя погибшим и действительно погибаю. С величайшим вниманием и любовью гуляющий должен изучать и рассматривать всякий, пусть и малейший живой предмет, будь то ребенок, собака, комар, бабочка, воробей, червяк, цветок, человек, дом, дерево, терновник, шиповник, мышка, тучка, гора, лист, пусть даже какой-то жалкий брошенный клочок бумаги, на котором, быть может, славный маленький школьник вывел свои первые неуклюжие буквы.

Для него одинаково милы, прекрасны и дороги вещи самые высокие и самые низкие, самые серьезные и самые забавные. Он не должен носиться со своим уязвимым самолюбием, а напротив — пытливым взглядом, бескорыстно, без тени эгоизма все оглядывать, повсюду заглядывать, всецело предаться осмотру и наблюдению, а самим собой, своими собственными жалобами, потребностями, нехватками, лишениями уметь пренебречь или вовсе их забыть, подобно бравому, исправному, самоотверженному и бывалому солдату.

В ином случае он будет гулять рассеянно, а это мало чего стоит.

Он должен быть всегда готов к состраданию, к сочувствию, к воодушевлению, и надо надеяться, что так оно и есть. Он должен обладать способностью воспарить в энтузиазме, но с такой же легкостью снизойти до самых обыденных мелочей, и вероятно, он это умеет. Но и преданное, жертвенное проникновение в явления и вещи, саморастворение в них, неотступная любовь ко всему окружающему делают его счастливым так же, как всякое исполнение своего долга делает человека, свой долг сознающего, душевно богатым и счастливым. Высокая мысль и увлеченность наполняют его восторгом, возносят над собственной личностью — личностью гуляющего, о котором достаточно часто поговаривают, будто он шатается без дела, попусту растрачивая время. Многообразные наблюдения обогащают, развлекают, смягчают и облагораживают его, и занятие, которому он с таким рвением предается, порой, возможно, близко соприкасается с точными науками, хотя в знакомстве с ними никто и не заподозрит такого, по видимости, легкомысленного шатуна.

Знаете ли вы, что в голове у меня идет упорная и напряженная работа, и я, быть может, в лучшем смысле слова деятелен, когда кажусь кому-то нерадивым, мечтательным, вялым и подозрительным архибездельником, человеком без всякого чувства ответственности, бездумно и бесцельно блуждающим на зелено-голубом просторе?

Следом за гуляющим крадутся тайком всевозможные идеи и замыслы, да так, что он невольно прерывает свое терпеливое, внимательное хождение и останавливается, прислушиваясь: его, всецело захваченного необычайными впечатлениями, властью духов, внезапно пронизывает волшебное чувство, будто он опускается в глубь земли — перед ослепленными блуждающими глазами мыслителя и поэта разверзается бездна. Голова у него чуть не отваливается. Руки и ноги, обычно такие подвижные, словно немеют. Край и люди, звуки и краски, лица и предметы, облака и солнечный свет — все вертится вокруг него, как хоровод призраков, и он задается вопросом: «Где я?»

Земля и небо плывут и, вспыхнув, сливаются в зыбкий, расплывчато мерцающий мираж. Возникает хаос, какой бы то ни было порядок исчезает. Потрясенный, он с трудом пытается не потерять сознание; это ему удается. Позднее он доверчиво продолжает прогулку.

Считаете ли вы совершенно невозможным, чтобы во время такой неспешной прогулки я встречал великанов, удостоился чести видеть профессоров, попутно вел переговоры с книготорговцами и банковскими служащими, говорил с певицами и актрисами, обедал у остроумных дам, бродил по лесам, отправлял опасные письма и отчаянно сражался с коварными, насмешливыми портными? Все это, однако, может произойти, и я верю, что на самом деле произошло.