Утверждение правды - Надежда Попова

Фон Люфтенхаймер-младший не изменил себе и сегодня, и так же, как всегда, сегодня не посрамил звания императорского рыцаря, по завершении конного сражения оставшись среди тех, кто не повалился под копыта, не был сброшен и затоптан. Ристалище было покрыто переломанными копьями, деталями доспехов и телами самих воинов, однако на сей раз, видимо, обошлось без смертельных случаев… Хорошо. Слава нейсского турнира, учитывая обстоятельства, была бы совершенно ни к чему…

Под затихающие хвалебные и разочарованные выклики толпы оруженосцы и свита унесли потерявших сознание, помогли подняться и уйти оглушенным и раненым, и шум в зрительских рядах чуть поутих на то время, пока засыпались свежим песком кровавые пятна и убирались с поля битвы обломки. Кто-то наверняка покинул свои места в задних рядах, чтобы взбодрить себя кружечкой-другой пива, предусмотрительно и любезно предоставляемого многочисленными торговцами. Рупрехт фон Люфтенхаймер завернул коня, приблизясь к трибуне Императора и почетных гостей, лихо отсалютовал Рудольфу и удалился под томными взорами присутствующих дам к своему шатру, где намеревался подготовиться к следующему состязанию. Адельхайда проводила прямую фигуру юного рыцаря улыбкой. Завидный жених… В Карлштейне и Праге не было, наверное, ничьей дочери или сестры подходящего возраста, которая не мечтала бы однажды оказаться поближе к этим ярко-голубым глазам, однако Рупрехт до сего дня ни разу не выказал никому из них особенного благорасположения. Оно и понятно. Какие его годы… А внимание, оказанное сим барышням, тотчас обернется брачными оковами.

– Слушайте, слушайте, слушайте!

Голос глашатая не смог перекрыть людского шума, однако призыв к тишине вслед за человеком повторил рог – протяжный звук разнесся над полем, и люди, увлеченные обсуждением увиденного, примолкли, обернувшись к герольдам.

– Слушайте, слушайте, слушайте! – повторил резкий, зычный голос и, дождавшись почти полной тишины, продолжил: – Высокие и благородные господа, графы, сеньоры, бароны, рыцари и дворяне, которые будут участвовать в этом турнире! Я доношу до вас волю хозяина этого турнира, рассмотренную и утвержденную судьями!

Разговоры в толпе стихли почти совершенно. Каково будет следующее состязание, всем уже было заранее известно: тйост[87]; переведя дух, господа рыцари должны показать свою удаль, владение копьем и конем не во всеобщей свалке, а один на один. На ристалище все еще суетились люди, а стало быть, объявить о начале состязания глашатай еще не мог; да и упоминание о «решении судей» касательно ни много ни мало императорской воли говорило о том, что готовится нечто особенное.

– Наисветлейший князь и господин господ Рудольф Второй фон Люксембург, Божьей милостью римский король, повелитель Империи и король Богемии на все времена, наш милостивый господин и хозяин сего турнира…

Адельхайда увидела, как Рудольф напряг кисти рук, лежащих на перилах, что ограждали места почетных гостей от окружающего мира, и подобрался, готовясь подняться. На лбу престолодержца залегла хмурая складка; что ж, и его тоже вполне можно понять…

– …и желая оказать честь, – продолжал выкрикивать глашатай, – предлагает избранному по жребию из самых высоких и славных своих рыцарей преломить с ним копье!

Толпа на миг затихла, явно обескураженная, а когда Рудольф поднялся, в воздух, как стрелы, врезались ликующие гики из двух десятков глоток. Для того, чтобы уже через мгновение от восторга вопила половина присутствующих, понадобилось три мгновения, и никого уже не интересовало, почему многие сотни человек, поддавшись внезапному и не понятному им самим порыву, стали вторить десятку-другому торжествующих почитателей монарха…

Адельхайда переглянулась с Лоттой украдкой и чуть заметно передернула плечами, когда напарница скривила губы. Что удивительного. Такова толпа… Это безликое существо неизменно во все столетия своего существования, одинаково во всех краях земли, и способы управления им так же неизменны и ничем не разнятся. Если бы сейчас стояла цель не восхвалить Императора и не пробудить в большинстве присутствующих тягу восторженно орать и вскидывать руки над головами, срывая шапки и наступая на ноги соседям, а освистать его – и это получилось бы с точно такими же трудозатратами. Два десятка человек, рассредоточившиеся по рядам и первыми сделавшие нечто посреди уже возбужденной, разогретой толпы…

– Жребий, брошенный на право принять сию честь от наисветлейшего князя и господина господ Рудольфа Второго фон Люксембурга, Божьей милостью римского короля, повелителя Империи, короля Богемии на все времена, нашего милостивого господина и хозяина сего турнира, выпал…

Глашатай ненадолго смолк, словно для того, чтобы перевести дыхание, и так же чуть примолкла толпа, ожидая имени…

– Славному рыцарю и благородному господину, прославившему свое имя в служении трону, Империи и правде…

Зрители затихли почти совершенно, подавшись вперед, навалившись на спины стоящих впереди, чтобы не пропустить имя.

– …Борживою из Свинаржа, наместнику Его Императорского Величества в Ауэрбахе!

Тишина протянулась еще мгновение, прежде чем снова заполниться криками, приветственными и одобрительными.

Растерянность собравшихся людей тоже не была чем-то нежданным и диковинным, и Рудольф, уходящий к приготовленному для него шатру, где дожидались оруженосцы и свита, не хуже Адельхайды понимал, в чем дело.

Разумеется, никакой жеребьевки не было. Разумеется, все было устроено так, чтобы именно и только Свинаржец стал соперником Императора в этом состязании – именно потому, что соперником ему наместник Ауэрбаха никогда не будет. Надразумная, непрошибаемая преданность давнего друга юности своему правителю, из-за которой он и был сослан подальше из Карлштейна, не позволит Борживою на глазах у сотен подданных вышибить из седла наземь правителя Германии, Богемии и прочая. Рудольф наверняка все еще был способен кое-что показать и вряд ли проиграл бы даже в честном поединке… но «вряд ли» – это все-таки не «точно», а от случайностей не убережен никто. Сегодня же требовалась только и исключительно победа, и победа не над безвестным, но родовитым юнцом, не над прославленным ветераном, любимцем многих. Давний приятель юных лет подходил как нельзя лучше – обиженным не уйдет никто; Рудольф получит уважение подданных, подданные – отличное зрелище и удовольствие лицезреть удалого воина, а не стареющую развалину, каковой выставляют Императора недруги, а Борживой испытает чувство удовлетворения от того, что поспособствовал возвышению друга и короля…