Солнце Велеса - Елизавета Дворецкая

Народ толпился внутри городского вала, запрудив весь княжий двор, так что челядь едва могла держать незанятым проход. Бранемер вывел невесту наружу и направился к воротам; играли рожки, народ гудел, жадно разглядывая новую Ладу, после того как двенадцать лет подряд в это утро Бранемер выводил свою жену Миловзору. Княгиня тоже была здесь, стояла у двери княжьей избы и не сводила глаз с той, что заменит ее возле мужа, как уже заменила в подземелье. Но Лютава на нее сейчас не смотрела. Все это потом… может быть. На ближайшие пять месяцев ей еще не было дела до княгини Миловзоры.

Колобожа первой подала знак, начав причитать, как по умершей; десятки женских голосов подхватили.

Уже день за днем как река течет,Приходить стала осень дождливая,Стала синяя Десна-река да разливатися,Наша Ладушка от нас да удалятися.Ровно как дождички уходят во сыру землю,Как снежочки быстро тают да кругом огней,Вроде солнышко за облачко теряется,Так же Ладушка от нас да укрывается!

Под погребальные причитания следуя сквозь толпу, Лютава толком не могла даже рассмотреть городец, в котором прожила уже какое-то время и в котором, если все сложится, ей предстояло провести оставшуюся жизнь. Куда бы она ни посмотрела, везде натыкалась на десятки любопытных глаз. Но каждый, кто случайно встречался с ней глазами, тут же отворачивался, иные даже прикрывали голову руками. Считалось, что взгляд «умирающей Лады» в это день может принести несчастье – как взгляд «ожившей Лады», выходящей из подземелья, принесет удачу и здоровье. Но даже боязнь не могла одолеть любопытства и желания быть сопричастным к важнейшему священному таинству.

Вот Бранемер и Лютава вышли за ворота вала и двинулись по дороге к ручью, потом между валом и ручьем: и везде, на валу, под стеной, на ближайших деревьях стояли и сидели люди. Бабы ахали: нарядно одетая, увешанная украшениями, облитая густыми длинными прядями волос, Лютава издалека казалась именно той красавицей, которую все ждали. Позади них шли Красена, Колобожа, Лисавка и другие женщины, и уже сотни голосов повторяли за ними причитания:

Как светел месяц поутру закатается,Как часта звезда терялась поднебесная,Улетала моя белая лебедушкаНа иное, на безвестное живленьице!

Идти пришлось недалеко. Пройдя вдоль ручья, шествие приблизилось к мосту, от которого тропа вела на склон Ладиной горы, к воротам святилища. Теперь Лютава ясно видела ее перед собой. С каждым ее шагом вопль и плач вокруг становились громче, от этих звуков у нее закладывало уши и звенело в голове.

Когда они приблизились к мосту, из-под него показалось нечто темное. Человек, или зверь, или оборотень? Лютава знала, что это должен быть Яровед, но не могла узнать его в огромной личине, которая полностью закрывала лицо и возвышалась над головой, делая его рост нечеловеческим высоким. Спереди на ней была намалевана страшная рожа с большими круглыми глазами и широкой зубастой пастью, сверху торчали длинные рога. В обрядовых одеяниях из медвежьих шкур мехом наружу старший волхв был никак не похож на человека. В руках он держал высокий резной посох. А позади него, на дальней части моста, кишмя кишели «волки» – приезжие, Лютомеровы, и местные, под предводительством княжича Витима – серое воинство кудов и игрецов, подвластных Велесу. Все они выли, стонали, вопили, стучали палками, совершали разные угрожающие телодвижения, так что народ не посмел приблизиться к мосту и почти весь остался под стеной. Дальше Бранемер и Лютава пошли вдвоем, и у нее замирало сердце, холодело в груди от страха оказаться в руках этой серой братии и этого косматого чудовища. Бранемер, почувствовав ее страх, крепче сжал ее руку через длинный рукав. И Лютава сама вцепилась в его пальцы: сейчас ей так не хотелось расставаться с этим человеком, пусть почти незнакомым, но живым и надежным, что, казалось, предложи ей кто сейчас отменить заточение в обмен на немедленную свадьбу – она бы согласилась.

Но отменить ее заточение не мог никто на свете – ведь такова участь богини Лады, которую она согласилась разделить.

Еще шаг, еще… Вот уже и мост. И обычный ручей, из которого берут воду, в котором бабы полощут белье, в этот день стал Забыть-рекой, а мост – Калиновым мостом, разделяющим Явь и Навь. Глядя под ноги, Лютава отмечала, что он все ближе и ближе, а ей становилось от этой близости все труднее и труднее дышать, и все тяжелее давался каждый шаг.

У края моста Бранемер остановился, и у нее сжалось сердце от мысли, что здесь им придется расстаться.

– Ну, прощай, – подавляя вздох, сказал Бранемер, повернувшись к ней и взяв за обе руки. – Ничего не поделаешь.

Стиснув челюсти, чтобы зубы не стучали, Лютава постаралась твердо встретить его взгляд. Тем не менее он хорошо понимал, что творится у нее в душе: ведь уже двенадцать лет он в этот самый день провожал в подземелье свою жену. Эти общие чувства роднили в его глазах двух жен, прежнюю и будущую, и он уже перенес на Лютаву часть своей любви к ее предшественнице. Не зная, что еще добавить, как ее подбодрить, Бранемер наклонился и поцеловал ее; Лютава почти не ощутила поцелуя, но была ему благодарна за сочувствие.

Но вот он выпустил ее руки и отступил. Лютава повернулась лицом к мосту; чудовище в шкурах шагнуло ей навстречу. Она сделала несколько шагов по старым плахам, потом повернулась и кинулась прочь, будто пытаясь убежать. Народ у ручья закричал, словно норовя в этом отчаянном вопле передать ей свою силу, помочь спастись. Это повторялось каждый год, и всякий раз люди в безотчетном детском порыве надеялись, что богиня сохранит свободу, и тогда зима не придет, не настанет пора тьмы и холода… Но серые волки с воем кинулись следом, выскочили из-под моста, отрезали путь, окружили, погнали, будто овечку; один из самых крупных схватил девушку в охапку, поднял, перекинул через плечо, уволок назад на мост, а там передал рогатому чудищу. Страж моста отдал волкам свой посох, набросил на пленницу покрывало, взял на руки и понес через мост. Волки радостно завыли, а народ разразился горестным плачем. Все было кончено, солнце лета закатилось почти на полгода, Ладой завладела тьма…

Лютава не видела, куда ее несут, но знала, что путь лежит не в само святилище, а на дальнюю сторону вала. Там было выстроено Подземье – сруб, углубленный на три локтя и целиком покрытый землей, так что со стороны он напоминал холмик с низкой дверью. Здесь же был устроен загон, где летом содержался медведь, и такая же присыпанная яма-логово, где он укладывался на зиму спать. Это все было огорожено крепким тыном и называлось Берлогой. Причем логово зверя имело еще свою ограду, чтобы осенние, зимние и весенние празднества не потревожили медведя и он не наделал бед.